– Да. Конечно. – Лазар немного напряжённо кивнул.

– Сто тысяч меня вполне устроит, – Альтерри тяжело вздохнул, желая показать этим, что идёт на невиданные доселе уступки. – Пятьдесят сейчас, остальное в день, после судебного процесса, сразу же. Вот, договор, который мы с вами подпишем, – с этими словами Ник достал из кожаного портфеля ручку, два листа и оба протянул Берготу для подписи. – Прочитайте внимательно, прошу вас, и если вас всё устраивает, подпишите.

Лазара устраивало всё, кроме цены – у него не водилось такой суммы ни в кармане, ни даже в банке. Он повертел ручку в руках и, бегло пробежав по тексту глазами, подписал оригинал и копию договора. Морис в это время смотрел на него в каком-то немом благоговейном ужасе.

Альтерри сравнил подписи на обоих листах, потом один положил в портфель, а другой отдал Лазару.

– Ваша копия договора должна храниться у вас до даты суда. Вы сможете внести деньги на указанный в нём счёт в ближайшие два дня, господин Бергот?

– Три, – встрял Морис, – давайте через три дня.

– Что ж, через три, так через три. – Альтерри с вежливой улыбкой поднялся с места, пожал руку Лазару, после чего сославшись на большую занятость ушёл. Шустрый малый и чересчур деловой для своих неполных тридцати лет.

Бергот только печально вздохнул и принялся допивать свой остывший кофе, чем вызвал у Дика бурю возмущения.

– Ты что, спятил? Где ты возьмёшь эти деньги? Мы даже за месяц не соберём такую сумму.

Лазар посмотрел на Мориса понимающим взглядом, слишком понимающим.

– Твой брат, кажется, хотел купить машину как у меня. Позвони ему. За тридцать я продам. Конечно, она почти новая и больше стоит, но у меня сейчас нет настроения торговаться.

Дик осторожно коснулся руки Бергота.

– Этот мальчик так важен для тебя? У вас серьёзно?

Лазар усмехнулся в сторону. Важен ли для него Орж? Да. Очень. И Бергот любит его любым, потому что любовь – это и есть желание принять, даже когда не понимаешь, и вас разделяет слишком многое. И это поступок.

– Я должен всё исправить, Морис. Хотя бы попытаться. Я бы не стал ничего делать, если бы не был уверен, что он невиновен. Но Орж не убийца, и я готов отдать всё, что имею, чтобы он оказался на свободе. Я собираюсь продать дом.

– Как ты жить будешь? – Дик невесело улыбнулся ему.

– Ну, – Лазар пожал плечами и тоже улыбнулся в ответ, – на маленькую комнатушку, сарайчик, один снегоход и два билета в Альпы мне хватит, а там видно будет.

– Думаешь, что он простит тебя?

– Да, думаю.

Иногда люди и сами не знают, на что надеяться, но в горькие дни, когда даже ослепительное солнце светит не ярче карманного фонарика на безнадёжно севших батарейках, каждый из нас в глубине души очень верит, что когда-нибудь станет лучше. Верит, что можно склеить любимую мамину вазу или купить новую, победить болезнь, заработать денег, вернуть потерянную однажды любовь. Всё поправимо, кроме смерти и невежества, верно? Увы, но и заблуждения людей порою столь же велики как их надежды. Жизнь время от времени доказывает нам, что всё бессмысленно, а мы верим в вечное и старое «когда-нибудь» несмотря ни на что.

Бергот продал всё, что у него было, чтобы оплатить услуги Альтерри. Деньги понадобились срочно, потому за дом и машину он выручил гораздо меньше, чем смог бы, если бы не торопился. Морис и Берта согласились приютить Лазара на время и поселили его в гостиной. Те немногие вещи, что остались у Бергота после продажи дома без труда уместились в один чемодан и сумку – ту самую, спортивную, что он брал с собой в Голубой Рай. Каким далёким спустя несколько месяцев казался тот день, сколько всего изменилось.

Стайлера выписали из больницы, и последние две недели до суда он провёл в тюрьме. К счастью у Лазара после увольнения остались кое-какие связи в полиции, и он сумел без особого труда договориться, чтобы Орж ни в коем случае не пересекался с другими заключёнными.

Вся последняя неделя прошла на нервах. Даже Дик замечал, что Лазар стал хмурым и совсем молчаливым. Отчасти этому способствовало то, что Оберфот не дал разрешение Берготу увидеться со Стайлером. Лазар узнавал о состоянии Оржа только по слухам и с рассказов Мориса, что привело к затяжной депрессии и банальной тоске. Бергот скучал; по его по-юношески мелодичному голосу, по зелёным глазам и застенчивой улыбке, по теплу его тела и запаху его волос, по ласковым родным рукам, а чувство вины всё только усугубляло. Сначала Лазар считал недели до суда, потом дни, потом часы.

– Прекрати. Ты привлекаешь к себе внимание, – укорил его Морис, видя, как Бергот меряет шагами коридор, расхаживает мимо дверей зала суда и нервно кусает губы.

Наконец в дверном проёме показалась лысая голова пристава, и он позвал Лазара войти в зал для дачи свидетельских показаний.

Бергот переступил порог и тут же ощутил, как пересохло в горле от волнения – точно он только что проглотил шарик из иголок и тот застрял где-то в трахее. Лазар живо отыскал глазами Оржа. Стайлер сидел рядом с Альтерри, исхудавший, бледный, и отросшая чёлка назойливо лезла ему в глаза. Он не взглянул на Бергота даже тогда, когда тот поравнялся с ним и прошёл мимо, к трибуне.

Худощавый престарелый судья смерил Лазара придирчивым взглядом и разрешил адвокату задать свои вопросы. Ник держался уверенно, но даже вида не показал, что всё в порядке, и Бергот совершенно не догадывался, как обстоят дела. Альтерри действительно делал большой упор на медэкспертизы и то, что ни у одного Стайлера мог быть мотив на убийство. «У кого-то, – сказал он, пристально и выразительно посмотрев на невозмутимую Элис Паркер, – был мотив много серьёзнее». Потом Альтерри долго и методично расспрашивал Бергота о том, как и при каких обстоятельствах тот узнал, что подсудимый не выносит вида крови, упомянул, что те же показания полчаса назад в зале суда дал и Билли Морган. Лазар отвечал уверенно и спокойно, лишь изредка отпуская взгляд на дрожащие от волнения пальцы. Ему невыносимо хотелось обернуться, чтобы увидеть лицо Оржа, хотя бы встретиться взглядом, но это могло выдать их, и Лазар изо всех сил старался держать себя в руках. В какой-то момент ему даже начинало казаться, что Стайлера оправдают – абсолютно точно, и по-другому просто не может быть, но тут за дело взялся прокурор и первый же вопрос выбил Бергота из равновесия.

– Скажите, вы состояли с подсудимым в любовной связи?

Это был полный крах. Лазар пытался всё объяснить, но обвинитель уже ухватился за это точно охотничий пёс за тушку подстреленной утки – и началось! Берготу в упрёк поставили всё, начиная от профессиональной этики и заканчивая банальной выгодой выгородить своего любовника. Прокурор так увлёкся, что Альтерри попросил судью осадить его, сославшись на то, что личная жизнь свидетеля и его отношения с подсудимым имеют мало общего с самим делом. Лазар так и не узнал, чем закончилась эта баталия – он сорвался и напрямую стал обвинять Сьюзи Крам, после чего его буквально вывели из зала суда. Только один раз в суматохе Бергот поймал взгляд Оржа, направленный на него – и в зелёных глазах прочёл упрёк и боль.

Следующие три часа Лазар сидел в коридоре, на скамейке, обхватив голову руками и совершенно не слушая нравоучения Дика о том, что нужно смириться, что то, что он устроил в зале суда Стайлеру на пользу не пойдёт. Чёрт, да Лазар сам это прекрасно понимал! И от этого становилось совсем мерзко.

Наконец двери открылись, и люди стали выходить из зала суда. Сначала Билли, который на ходу рылся в карманах в поисках сердечных капель. Следом – Ромов и Стоун, что-то оживлённо обсуждавшие между собой. Потом, цокая каблучками, вышла Сьюзи Крам. Она взглянула на Лазара ледяным выжигающим взглядом, но он уже не видел этого, потому что в дверях зала суда появился довольный Альтерри, который ободрительно похлопывал по плечу слегка ошалевшего Стайлера. Позже от Билли Бергот узнал, что Оржа оправдали присяжные с перевесом всего лишь в один голос. Везение это было или всё-таки справедливость казалось уже не важным. Так или иначе, а за убийство Рауля Астайле никто не понёс наказания и через две недели дело просто закрыли. Бергот так и не поговорил с Оржем там, в коридоре, он просто стоял и, смаргивая невольные слёзы, смотрел, как Стайлер вместе с Морганом и Альтерри покидают здание суда. К Лазару подошёл Дик, по-дружески просто положил сильную руку на его плечо.