Гленда смущенно улыбается, в то время как несколько человек морщатся, глядя на меня — последние жертвы ее стряпни. Билл, клянусь у этого человека стальной желудок, встает, чтобы еще немного угоститься ее ядовитым лакомством.

— Сегодня особенный день. У нас появился новый член в группе. Все, познакомьтесь с Тори Ларкин, — я указываю на нее, — Тори, познакомься со своей новой семьей.

В ту секунду, когда последнее слово срывается с моих губ, она набрасывается на меня.

— У меня нет семьи. И зовите меня Виктория.

Глаза у всех присутствующих становятся большими, но они молчат. При обычных обстоятельствах мы дружный коллектив, и каждый здесь присутствующий испытывает затруднения с тем, как реагировать на этого безразличного новичка.

Я не обращаю на нее внимания и продолжаю.

— Сегодня, я хочу быстро пробежаться по стадиям горя. Мы все в какой—то момент проживаем каждую стадию и проводим больше времени на одной стадии, чем на другой. Зачастую, мы сталкиваемся с несколькими стадиями одновременно или переходим из определенной стадии в другую и обратно. Каждый человек индивидуален. Я хочу, чтобы вы подумали о том, на какой стадии вы сейчас находитесь, и какие шаги можете предпринять, чтобы двинуться дальше.

Взглянув на Тори, я вижу ее попытки игнорировать мои слова. Она рассматривает свои ногти, опустив глаза вниз, как будто нашла путь ухода от действительности.

— Тори, — я обращаюсь к ней, возвращая ее в настоящее время. — Первая стадия — это отрицание и изоляция. Обычно это происходит сразу после смерти близкого человека. Мы не можем поверить, что это произошло и прячемся от действительности. На этой стадии, мы находимся почти еще в шоке.

Она встречается со мной взглядом и хмурится.

— Смерть есть смерть. Я этого не отрицаю.

Я улыбаюсь ей и киваю.

— Следующая стадия — это гнев. Боль реальности пронзает наши сердца и умы. Мы злы на мир — злы на тех, кто оставил нас — злы на тех, кто забрал их у нас. С этой эмоцией мы чувствуем себя более комфортно и уверенно.

Она поджимает губы вместе. Тори проходит стадию гнева, словно она ее чертова королева.

— Торг и затем депрессия — это следующие стадии. Мы просим и умоляем Бога, желая получить еще одно мгновение. Второй шанс. Еще минуту, чтобы прикоснуться к тем, кого любим, — говорю я, от эмоций мой голос становится хриплым. — Когда наши молитвы к Богу остаются не услышанными, начинается депрессия. С этими двумя стадиями я слишком хорошо знаком.

Ее взгляд порхает по комнате, в то время как ее нос слегка розовеет. Чувства грусти и неравнодушия, которые она пытается скрыть, вырываются наружу, и на глазах появляются слезы.

— Кто-нибудь знает последнюю стадию горя? — спрашиваю я.

Белинда, тихая, немногословная женщина, поднимает свой подбородок.

— Принятие.

Как только прозвучало это слово, маска гнева Тори возвращается на место.

— Простите? — возмущается она.

Белинда встает и подходит к трибуне. Я киваю и возвращаюсь на свое место рядом с Тори, которую потряхивает от ярости.

— Принятие — это последняя стадия, — повторяет Белинда, пронзая Тори понимающим взглядом.

— Вы, люди, ошибаетесь, — выплевывает она в ответ. — Я никогда не смирюсь с потерями, которые пережила. Никогда.

Билл заговаривает в оправдание.

— Я потерял Энни три года назад и наконец смирился с ее смертью. Я буду скучать по ней каждый день, но я знаю, что она хочет, чтобы я снова нашел счастье.

Тори скрещивает руки на груди и сердито смотрит на него.

— Прошло два года с тех пор, как я получил звонок о Синди, — говорит Нейт, — но только совсем недавно я наконец—то обрел покой и знаю, что она сейчас в лучшем месте. Присматривает за мной и нашими ангелочками.

Тори взрывается и вскидывает вверх руки.

— Потеря вашей жены — это ужасно, нельзя этого отрицать. Но вы и понятия не имеете, каково это потерять обоих, своего мужа и ребенка. Я никогда не приму то, что их жизни были украдены у меня.

Групповые встречи, особенно с новичками, как правило, становятся эмоциональным полем битвы. Каждый считает, что страдает больше остальных. Поэтому, вместо того, чтобы вмешаться, я позволяю им обсудить это.

— Тори, — робко говорит Белинда. — Мой четырехлетний сын утонул в нашем бассейне в прошлом году.

Прямая осанка Тори меняется, и она сутулит плечи. Она тяжело дышит, пока отчаянно пытается сдержать слезы.

Белинда со смиренным выражением на лице продолжает свой рассказ.

— Я была зла, как и вы. Моей инстинктивной реакцией было обвинить своего мужа, так как он следил за сыном. Мой гнев разрушил наш брак, и сейчас мы разошлись. Долгие месяцы депрессия терзала мой разум, но в конце концов мой доктор прописал мне какое-то лекарство и терапию. Макс не вернется. Теперь я понимаю это. Мой сладкий малыш с Иисусом.

Тори издает страдальческий всхлип и вскакивает на ноги. Пошатываясь на нетвердых ногах, она направляется к выходу и толкает сейчас закрытую дверь, больше нет уверенной в себе стервы, которая ворвалась сюда не так давно. Я встаю и следую за ней. Махнув Белинде рукой, я призываю ее продолжать разговор, пока удостоверюсь, что с Тори все хорошо.

Я протискиваюсь через дверь и вижу, как Тори исчезает в женском туалете. Вздохнув, я открываю дверь туалета до того, как она полностью закроется, и нахожу ее у раковины, вытирающей глаза бумажным полотенцем.

— Оставь меня в покое, — рявкает она, ее слезы быстро высыхают.

Я игнорирую ее желания и подхожу к ней.

— Нет.

Развернувшись ко мне лицом, она бросает на меня убийственный взгляд.

— Это просто смешно. Мне здесь не место —

Ее слова резко обрываются, когда я хватаю ее за удивительно твердый бицепс и притягиваю к себе. Мои руки смыкаются у нее за спиной, и я крепко обнимаю ее. Она застыла на месте по-началу, и я боюсь, что она возможно оттолкнет меня. Или даже ударит. Но, когда она начинает рыдать в моих объятиях, мое сердце открывается для нее. Я хочу помочь этой сломленной женщине, которая прячется за своей маской льда и пламени.

— Тссс, — я успокаиваю и поглаживаю мягкий материал, который прикрывает ее спину. — Поплачь.

Она расслабляется в моих руках и прижимается щекой к моей груди. На своих каблуках, она ненамного ниже меня. Я снова вдыхаю ее аромат и решаю, что мне очень нравятся ее духи. Когда ее рыдания становятся всхлипами, я отстраняюсь, чтобы посмотреть на нее.

Стерва, которую я впервые встретил, ушла. Сейчас я смотрю на уязвимую оболочку женщины с мокрыми от слез щеками и безысходностью в глазах. Отчаянно нуждающейся в отношениях. Мое сердце сжимается от взаимного уважения и понимания. Корт всегда удивляется, почему я не могу выбрать себе подругу. После достаточного количества скучных жалоб о том, что облупился лак для ногтей, или которая из Кардашьян следующей разведется, я становлюсь усталым от отсутствия эмоциональной связи. Те женщины не страдали от большой потери, как я. В то время как они ноют о вещах, которые даже не важны, мое сердце тоскует о том, что важно. И сейчас, когда я смотрю на этого красивого, скорбящего ангела, я это очень отчетливо понимаю.

Меня тянет к Тори Ларкин, с ее натурой питбуля и хрупкой, разбитой на осколки душой, которую она так яростно защищает. Я наблюдаю за тем, как как будто по команде ее барьеры встают на свое место и закрываются, пока она гонит свою минутную слабость прочь.

Она так легко не отделается.

— Знаешь, что тебе нужно? — говорю я, выгнув бровь.

Она толкает меня в грудь и отшатывается от меня. Выпрямив спину, она вытирает последние слезы и хмурит брови.

— Что?

— Собаку от депрессии.

Она хмурится и качает головой.

— Я не имею дел с животными. Или людьми, кстати сказать. А теперь, пожалуйста, сделай мне одолжение и отметь мое посещение, чтобы я смогла осчастливить своего начальника, но я правда предпочла бы уйти, если ты не против.

Я усмехаюсь.

— Я говорил не о щенке. Я говорил о еде. Я позволю тебе уйти, но ты должна перекусить со мной. Разве ты никогда не ела собаку от депрессии?

Когда она бросает на меня хмурый взгляд, я смеюсь.

— Тори, ты все пропускаешь. Хот-дог по-чикагски. Горчица, помидоры, приправы...маринованные огурчики? Не может быть, женщина. Ты не знакома с местной культурой?

— Я не ем хот-доги — стонет она. — И я достаточно образована, уверяю тебя.

— Что ж, — говорю я, самодовольно улыбаясь ей, — очень жаль. Я голоден, а ты хочешь уйти. Давай убьем двух зайцев и осчастливим нас обоих.

Она морщится, словно это слово вызывает у нее изжогу.

— Я не имею дел со счастьем.

Пожав плечами, я пристально смотрю на нее и обхватываю ее запястье своей рукой.

— Ну, Тори, давно пора было иметь с этим дело. Пойдем, поедим. Я не принимаю, нет за ответ.