Глава 3

Чейз

Я осматриваю небольшое помещение в общественном центре Линкольна в поиске новенькой. Встреча начинается через несколько минут, а она все еще не приехала. Вчера днем, когда Ларри Коллинс прислал мне письмо по электронной почте о новом члене группы по имени Виктория Ларкин, я добавил ее в список участников. Его письмо было коротким и по делу, разжигая мое любопытство насчет моего нового члена группы.

Доктор Монро,

Я разговаривал с Питером Шоу, и он сказал мне, что вы взяли нашу группу поддержки. Прошло много лет, с тех пор, как я ее посещал, но группа помогла мне в тяжелейший период моей жизни, после потери Гейл. Питер заверил меня, что вы более чем способны помочь моей сотруднице. Виктория очень закрытый человек, но я верю, что она извлечет огромную пользу от общения с другими людьми, испытывающими боль утраты в похожих историях.

Нет необходимости сюсюкаться с ней. На самом деле, если вы ей позволите, она сожрет вас вместе с потрохами. Я люблю ее как дочь. Пожалуйста, не позволяйте её нападкам отпугнуть вас.

С уважением,

Ларри Коллинс.

 Я смотрю вниз на свой список. Все шестнадцать из нас уже стали сплоченной группой за восемь месяцев - ни новых членов, ни ушедших. Наша рождественская вечеринка была грандиозной, но меня все еще передергивает, когда я думаю, как застукал Билла и Гленду под омелой.

Будто прочитав мои мысли, Гленда подмигивает мне через плечо, раскладывая печенье на подносе. Я улыбаюсь ей в ответ, но подавляю дрожь. Я бы не включил в список своих любимых вещей страстные объятья шестидесятидвухлетней женщины с пятидесяти шестилетним мужчиной. Когда Билл подкрадывается к ней сбоку и тырит печенье, ухватив ее при этом за задницу, меня действительно передергивает.

Большинство участников группы занимают свои места в полукруге вокруг трибуны - многие смеются и хихикают до начала встречи. Я сижу на первом стуле около трибуны в ожидании. Уже в течение года я работаю на добровольных началах руководителем группы поддержки. Это чрезвычайно помогло мне на этапах моего собственного выздоровления. Когда я был в абсолютном отчаянии, появилась эта возможность, и с тех пор мне стало лучше.

Вторники - тяжелые дни. И работников отдела красок в хозяйственном магазине передергивает, когда я вхожу. Но субботы, я живу ради них.

Запах теплого шоколадного печенья доносится до меня и вырывает меня из задумчивости, и мой желудок урчит. Я отказываюсь от мысли присоединиться к Биллу, чтобы отведать закуски, потому что пробовал стряпню Гленды ранее. Не хочу пережить это снова. Впрочем, это не то, с чем сможет справиться мой кишечник.

Еще одно содрогание.

Цок. Цок. Цок.

Сквозь гул голосов в зале раздается грозный цокот высоких каблуков по линолеуму, предупреждая меня о нашем вновь прибывшем члене еще до того, как я вижу ее появление в дверях. Я отмечаю галочкой ее имя в своем списке и складываю его, запихнув в задний карман своих джинсов. Подняв глаза к дверному проему, я жду пресловутую Викторию Ларкин.

Я не уверен, чего ожидаю.

Может быть монстра с ярко-красными когтями.

Возможно мужеподобную женщину с накаченными мышцами и стрижкой под горшок.

Чего я не ожидаю, так это прекрасного, сердитого ангела.

Светловолосая, голубоглазая женщина, несмотря на обычный субботний день, появляется в дверном проеме с охренительным внешним видом и стильной прической. В то время как все остальные, включая меня, одеты в джинсы и повседневные рубашки, она одета слишком нарядно и не к месту в своей белой шелковой блузке с длинным рукавом, которая заправлена в отутюженные черные брюки. Ее губы - кроваво-красные, как будто она, прежде чем явиться сюда, перекусила утками, живущими на озере за общественным центром, и цвет ее губ соответствует глянцевым шпилькам ее туфель.

Ее ноздри раздуваются от возмущения, пока она осматривает зал. На ее лице появляется презрение, когда она моментально оценивает каждого находящегося в помещении, явно составив свое мнение еще до знакомства с ними. Я уверен, что Билл кажется ей грязным старикашкой, заигрывающим с милой Глендой. А Нейт, возможно, представляется ей каким-то тупым жлобом, когда ржет над шуткой, которую ему рассказывает Клаудия.

От ее высокомерной манеры задирать нос меня накрывает раздражение. Что она не видит, это то, что Билл - человек, привыкший плакать на каждой встрече из-за потери своей жены после двадцати трех лет совместной жизни, теперь, через три года после ее смерти, наконец-то начинает улыбаться и пробует ухаживать за женщинами снова.

Что она не видит, это то, что Нейт, отец-одиночка троих детей, несмотря на свой смех, страдает из-за потери жены Синди в Афганистане. Он каждый день старается быть мамой и папой для трех своих маленьких девочек.

Что она не видит, так это меня, профессора психологии, который, хоть и преподает о пяти стадиях горя, большинство дней сражается с депрессией и ненавистью к самому себе, которые угрожают поглотить меня.

Она не знает, что скрывается за внешним видом каждого из шумной компании людей, собравшихся в круг. Она может быть чертовски сексуальной и выглядеть как шаловливая библиотекарша, но ее высокомерие действует мне на нервы. Ее уверенность в своем превосходстве оставляет горький привкус во рту и желание оправдать каждого из моих друзей перед ней.

Когда ее сапфировые глаза встречаются с моими, на ее лице отражается облегчение, и я приподнимаюсь, чтобы встретиться с женщиной лицом к лицу. Она не обращает внимания на предложенное Глендой печенье, обещающее диарею, и шагает с гордым видом в мою сторону. Я восхищаюсь видом ее полной груди, подпрыгивающей под тканью блузки. Она, может быть, и стерва, но очень горячая.

Вместо того, чтобы представиться, она садится на стул рядом со мной и сцепляет руки на коленях, высоко поднимая подбородок. Я с интересом наблюдаю, как она затем поглядывает на свои дорогие наручные часы и фыркает.

— Господи, могу поклясться. Люди не уважают время других. Время - деньги, — ворчит она. — Когда встреча начинается в три, я ожидаю, что она начнется в три. А не в три - ноль - пять.

Я приподнимаю темную бровь и украдкой бросаю взгляд на часы на стене, которые показывают без одной минуты три.

— Ублюдки, — соглашаюсь я с усмешкой. — У некоторых из нас есть дела.

Она резко кивает. Ее спина прямая, и через тридцать секунд она снова проверяет время.

— Боже мой, — бурчит она себе под нос, — мне здесь не место, черт возьми.

Я наклоняюсь к ней и в момент, когда чувствую запах ее дорогих духов — сладкий, цветочный аромат — я почти теряю дар речи. Быстро придя в себя, я шепчу,

— Вы кого-то потеряли? Потому что если так, то это место для вас.

Она отскакивает от меня и бросает на меня убийственный взгляд. Ее холодный взгляд угрожает превратить меня в камень, но, когда я замечаю вспышку грусти в ее сверкающих голубых глазах, то понимаю, что она прячется за своим холодным внешним видом. Она будет крепким орешком.

— Я считаю, нелепо находиться в группе поддержке, где люди смеются и валяют дурака. Потерять кого-то ни хрена не смешно, — она презрительно усмехается, взмахнув пальчиками с французским маникюром в сторону все еще смеющегося Нейта. — Для некоторых из нас, потеря меняет тебя до самого основания.

Ее слова позволяют мне мельком заглянуть в ее зачерствевшее сердце. Не позволяйте ее нападкам отпугнуть вас. Я вспоминаю слова Ларри и обещаю себе постепенно обрабатывать ее, пока она не перестанет вести себя, как сумасшедшая стерва.

— Все справляются по-своему, — говорю я ей спокойным тоном.

Она сердится из-за моего комментария и резко поднимает запястье, чтобы снова проверить время.

— Да что вы вообще об этом знаете? Потеря своего любимого питомца рыбки не считается.

Я закатываю глаза от ее злобной насмешки, отказываясь чувствовать себя приниженным ею, и кладу руку на спинку ее стула, так я могу еще ближе наклониться к ней.

— У меня нет домашней рыбки. Но, я действительно каждый день противостою боли, как и вы — и все остальные здесь, если уж на то пошло. Желая, чтобы Бог вернул мне прошлое. Чтобы найти способ изменить его и вдохнуть жизнь в тех, кого потерял. Только потому, что мы все скорбим по-разному, не значит, что мы не страдаем от той же самой ужасной, бесконечной, ноющей дыры отчаяния глубоко в наших сердцах.

Она смотрит на меня, и я внутренне ликую, когда вижу, как подрагивает ее подбородок, пусть даже совсем мгновение, прежде чем она прикусывает нижнюю губу, чтобы скрыть эмоции, которые она испытывала.

— Прошу прощения. Я Виктория Ларкин. В последние дни мне нелегко пришлось, — вздыхает она покорно, но не двигается, чтобы пожать мне руку в знак приветствия.

Я улыбаюсь и подмигиваю ей.

— Чейз Монро. Приятно познакомиться, Тори.

На ее лице мелькает выражение ужаса, и ее ноздри снова раздуваются.

— Виктория. Никогда не называйте меня Тори,— шипит она и в сотый раз смотрит на часы. — Если эта встреча не начнется в ближайшую гребанную минуту, я ухожу.

Что-то в невозмутимом, бесстрастном выражении ее лица говорит мне, что это ложь. Ее задница все еще прочно приклеена к стулу. К тому времени часы показывают пять минут четвертого, и я жду еще сорок пять секунд, прежде чем встаю.

— Кхм, по-моему, вам больше идет имя Тори. Полагаю, мне лучше начать, а? — я ухмыляюсь и наслаждаюсь тем, как ее щеки вспыхивают ярко-красным румянцем от ярости.

Я не спеша отхожу от нее, приближаюсь к трибуне и включаю микрофон. Все занимают свои места, и меня встречают пятнадцать улыбок и один сердитый взгляд. Я улыбаюсь всем, даже взбешенному ангелу.

— Добрый день, друзья. Очень рад, что все смогли прийти. Если вы еще не успели, — говорю я, жестом указывая на закуски, — угощайтесь кофе и знаменитым шоколадным печеньем Гленды.