— Виктория, оставайся за мной. Я не хочу, чтобы она тебя увидела.

Бен повернулся лицом к проезжей части, и я моментально подавляю свою истерику, рвущуюся наружу. Мое тело дергается вперед, но Бен толкает меня к себе за спину.

— Перестань, Бен. Где она? Ты нашел ее?

— Она на той стороне улицы, солнышко. Прячется между двух припаркованных машин. — Я слышу дрожь в его голосе, та же дрожь сотрясает все мое тело.

Я знаю, почему он хочет, чтобы я стояла за ним, и мне приходится бороться с собой, чтобы не рвануть к моей девочке, но, каждый раз, когда Сара видит меня, она со всех ног бросается в мою сторону, не обращая внимание на происходящее вокруг нее. Поэтому, я замираю и жду.

— Сара Медвежонок, — зовет он. — Оставайся там. Папочка идет тебя искать. Прячься, милая, я найду тебя.

Он двигается вперед, и я отхожу в сторону, у меня сердце уходит в пятки. Я наблюдаю, как он выходит на проезжую часть, посмотрев поочередно в каждую сторону прежде, чем перейти пустую дорогу. Наш дом расположен у главной дороги города, с более высоким скоростным режимом, так как технически это не жилая улица. Именно поэтому двор обнесен забором — мои родители никогда не разрешали мне играть на улице — оберегая от опасности проносящихся машин.

Часть меня испытывает огромное облегчение, найдя ее невредимой на той стороне дороги, а другая — в ужасе, когда я представляю, как она вообще ее переходит.

— Я иду тебя искать, Сара Медвежонок! — Бен снова кричит, — Оставайся в своем укрытии.

Я начинаю потихонечку успокаиваться, когда он оказывается в двух футах от обочины дороги, и Сара почти в пределах его досягаемости.

— Виктория!

Нет, нет, нет!

Моя мать зовет меня обезумевшим голосом. Словно в замедленной съемке, я наблюдаю, как голова Сары поворачивается в мою сторону, когда она слышит мое имя. Бен наклоняется к ней, чтобы поднять ее, но прежде чем он успевает это сделать, она убегает от него и выскакивает на проезжую часть. Я кричу ей, чтобы она остановилась, и срываюсь с места, но мой отец дергает меня назад, спасая мне жизнь от машины, которая сбила бы меня, если бы я выскочила между автомобилями, припаркованными по обе стороны.

Жизнь снова ускоряется, и Бен бежит следом, подхватывает ее на руки и не останавливаясь, пересекает две полосы на противоположной стороне. Я слышу громкие автомобильные гудки, и мгновенно жизнь снова замедляется. Совершенно неожиданно с обеих сторон появляются машины, заставляя Бена выбирать, либо вернуться назад, либо двинуться в мою сторону. Он продолжает двигаться вперед и чуть не попадает под колеса седана, который сворачивает в сторону, чтобы не сбить его. Одна полоса пройдена, осталась еще одна. Приближающийся автомобиль сигналит и уклоняется влево, чтобы объехать его, и внедорожник на следующей полосе, который едет по встречке, делает то же самое.

Весь мой мир рушится, когда я понимаю, что серебристый грузовик, следующий за внедорожником, не подозревает о смертельной игре Фроггер (видео игра 80х, цель которой заключалась в том, чтобы перевести лягушку целой и невредимой через многополосную дорогу с интенсивным движением. Прим.пер.), которая происходит на дороге. Визг тормозов несущегося грузовика разрывает воздух, и в следующее мгновение три машины развернуло в центре магистрали. В моих ушах стоит такой громкий звон, что моя голова раскалывается от мучительной боли.

Боль. Это по-настоящему.

В трех футах от места аварии на земле неподвижно лежит фигура. Большое тело мужчины, прижавшее крошечный комочек ярко-желтого материала.

Звук становится громче, мне кажется, что мое горло сейчас разорвется в клочья, и я понимаю, когда рвусь к ним, что этот звук - это крик.

Это мой.

Крик.

Я тяжело падаю на землю на колени и почти не замечаю резкой боли, когда острые осколки стекла впиваются в мою плоть. Все, что я чувствую, это онемение. Кровь, она повсюду, на земле.

На них, они все в крови.

Кто-то тянет меня за руки, и я думаю, мне говорят, чтобы я не трогала их, но как я могу остаться в стороне. Мое сердце лежит на земле, передо мной, и мне необходимо знать, что оно все еще бьется.

Я ничего не вижу из-за потока слез и ничего не слышу из-за грохота в моей голове, поэтому кладу руки на два тела, прижатых друг к другу передо мной, и когда не чувствую биения своего сердца, я понимаю.

Оно остановилось.

Никакой боли.

Это не может быть правдой.

Три дня спустя.

Светит солнце, отбрасывая блики на два гроба, которые опускают друг за другом в землю. В большом с бледно-лиловыми розами на крышке, находится одна половинка моего сердца. Во втором, таком крошечном, с красивыми бледно-лиловыми маргаритками в лапах мягкой игрушки - медведя, даже не знаю, как помещается вторая половина моего сердца.

Как солнце может светить?

Разве оно не понимает, что потеряло свои самые яркие лучики?

После аварии я оставалась в оцепенении и держалась за него, понимая, что без боли была надежда, что все это не по-настоящему. Но, когда доктор вернул мне простое золотое кольцо и крошечный золотой медальон, я почувствовала ее. Невыносимая боль разрывала меня, каждая клеточка, каждый нерв, все мое тело корчилось в муках. Боль. Нет. Я не верю этому.

Боль. Это реальность.

Я одинока, несмотря на толпу людей вокруг меня. Люди разговаривают со мной, но я их не слышу. Мне хочется спросить, где третий гроб. Я не могу жить без сердца, верно? И все-таки, вот она я, мои сердце и душа похоронены, а я, каким-то образом, дышу без них.

Когда я сталкиваюсь с тем, что вынуждена жить, я понимаю, что благодарна за отсутствие этих жизненно-важных органов. Без них я ничего не чувствую. Я ухожу от всех, игнорируя каждого, кто обращается ко мне, я оставляю все свои чувства и эмоции позади.

И хотя это моя реальность, я не чувствую никакой боли.