Сейчас же, практически став на ее место, она и не заметила, как он начал меняться, да и она тоже. Когда он учит, она делает вид что слушает, сама при этом, обдумывая что-нибудь свое, а потом делает по-своему. Когда, говорит что нужно делать и как, она соглашается, при этом продолжая делать так, как считает правильным. И тогда он выполняет любую ее просьбу, делает то, что она говорит, не обсуждая, не споря, а как бы из благодарности за то внимание, которое она проявляет к его словам. «Все оказалось так просто! Но почему же тогда с Сашей все было по другому? Почему с ним вспыхивали ссоры, почему он не делал то, о чем я просила?» - сохраняя надежду на возвращение в свой мир, уже практически незримую, но существующую где-то далеко в сердце, на самом краю души, она старался вынести уроки из прошлого, что бы изменить будущее, если оно будет дано им Сашей. Ответ пришел сам по себе, неожиданный, не званный, как порой вспоминаются картинки детства, или становятся понятными мотивы родителей «Потому что он не твой муж».

«На самом деле с ним намного легче, чем с Сашей» - нехотя призналась она себе. С одной стороны, неприхотливый, добродушный, казалось полностью полагающийся в вопросах хозяйства на жену, Саша, в то же время делал исключительно то, что хотел. Через несколько месяцев совместной жизни, Энна с горечью осознала, что не прихотливость, и кажущееся добродушие порой перерастают в абсолютное равнодушие к ее мнению. «Он просто не привык жить в семье» - думала она, «Я научу его». Он уходил вечерами, иногда на всю ночь. Его не было рядом, когда он был нужен, но возвращаясь, он приносил с собой какое-то особенное настроение, нежное чувство, и об него напрочь разбивалась та стена обид и злости, которую Энна так тщательно выстраивала за время его отсутствия.

И все же, измениться самой рядом с Мишей, и изменить его, оказалось намного проще чем сделать это для и рядом с человеком, за которого она вышла замуж. Энна улыбнулась, раздумывая, что Марина могла бы не ломать свою семью своим упрямством, и всезнайством, а подыграв совсем не много его дурному характеру, привить ему чувство восхищения ею.

Она еще некоторое время посидела в машине. Ей хотелось вспомнить мужа, а вспоминался год прожитый с Мишей. Хотелось подумать о прошлом, а думалось о будущем.

11

Наступил август, принеся с собой прохладу и первые желтеющие листья. Работы у Энны только прибавилось, но она все же старалась по прежнему находить место друзьям. С каким-то легким, но в тоже время истерическим ужасом понимая, что чем больше времени она с ними проводит, тем больше скучает по Мике, по его дурацким замечаниям и комментариям. И ругая себя за эту глупую привычку.

В этом году ее день рождения они с отметили в трактире, было шумно, весело и пьяно. И Энна радовалась этому дню как никогда прежде. Ей всегда хотелось вот такого праздника, когда рядом и друзья, и в то же время незнакомые люди, находившиеся в трактире, тоже поздравляющие ее, желающие здоровья и детей.

-Спасибо, что уговорил меня, - поблагодарила она Мишу, когда они возвращались домой.

-Для тебя все что угодно, - улыбнулся он, осознав, что действительно может многое для нее сделать. «Ничего себе, изменения» - он еще раз улыбнулся.

**

Она только закрыла и полила воском горшочки с засоленными овощами, когда пришел Миша.

-Как успехи? – поинтересовался он, присаживаясь за стол.

-Вот – она с гордостью указала рукой на дюжину горшочков.

-Я горжусь тобой, - он улыбнулся, и откусил кусок большого красного яблока.

-Как день прошел?

-Нормально, я думаю, дров заготовил достаточно, Лао сказал, что хватит, но я еще завтра решил этому день посвятить.

-Да уж, дрова это важно.

-А перекусить есть что?

-Сейчас уберу и будем обедать.

-Я бутерброд хочу. И пить.

-Хочешь, съешь, и попей – она продолжала составлять горшочки у крышки погреба, не обращая внимания на его опять ворчливое состояние. «Если я в старости буду такая же, надеюсь, меня кто-нибудь добьет, чтобы окружающие не мучились». – Какие планы на вечер?

«Понятно» - подумал он, «опять на свидание бежит».

Послышался звук разбитой посуды, что-то покатилось по полу, и как будто вслед ему, полетело витиеватое высказывание.

-Что случилось? – поинтересовалась Энна.

-Ничего!

-А чего кричим? – вот она, кульминация последней особенно ворчливой с его стороны недели. «Доворчался?» - мысленно спросила она.

-Я не кричу! Просто ставить все нужно нормально! – он посмотрел на аккуратно составленные стопкой тарелки. Присев начал собирать осколки, от разбитого стакана. Он хотел остановить непрошенный поток злобы, замолчать. Ну что такого, ну разбил стакан, и Бог с ним. Но непонятная агрессия пересилила, и мысль пошла в наступление. – Тебе повеселиться ночами важнее, чем порядок навести! Я понимаю, конечно, молодость, гормоны. Но мы ведь не в хлеву живем!

Сначала она хотела разбить о его голову горшочек с засоленными помидорами. Но потом пожалела свой труд, и просто дала ему подзатыльник.

-Если ты еще раз, позволишь себе говорить со мной в таком тоне

-То что? – он подскочил, рассыпав уже собранные осколки - что ты сделаешь? Наконец-то определишься, с каким ухажером интереснее? – и получил еще и пощечину.

От обиды, она все же выронила горшочек, рассол замочил подол ее платья, и его брюки, помидоры раскатились по комнате, распространяя кислый запах.

Миша все так же смотрел на нее сверху вниз, понимая свою вину, и не желая извиняться.

Она больше не проронила ни слова, просто развернулась и ушла. Оставив его один на один с разбитой посудой, раскатившимися в разные стороны помидорами, и чувством собственной глупости. Он слышал, как скрипнуло кресло, когда она присела на него, увидел в маленькое окошко, как ветерок поднял прядь ее волос.

«Ты дурак» - сообщил ему мозг.

Миша опять наклонился, собирая осколки и помидоры, он пытался вернуться в то состояние агрессии, в нем было легче, да и проще. Но выплеснув весь этот негатив, обнаружил под ними огромную, зияющую пустоту. Он собрал помидоры и зелень, даже помыл пол. Далее оттягивать свой выход из комнаты возможности не было. Энна все также сидела в кресле, вглядываясь в облака.

Поскрипев половицами, он подошел, и неуверенно постояв рядом, все же присел на соседнее кресло.

-Извини.

-Извиняю – она ответила, не отрывая взгляда от неба.

-Я не хотел.

-Я знаю.

-Нет, правда. Это глупость, я сам виноват.

-И это знаю.

И от этого ее «знаю», от спокойного голоса, ему сделалось одиноко и чуждо, настолько, что даже мороз по спине пошел. Теперь он по-настоящему понял, как страшно ему начать жить, как страшно, что Энна единственный человек, близкий ему и связывающий его с жизнью, может уйти. В глубине души он знал, что вся эта злоба, это лишь от страха, как подготовка к тому, что однажды он останется, по-настоящему одинок. Навсегда.

-Эн, - он позвал, но она не повернулась, - Энни. Прости…

Высоко в небе кружили две птицы. «Может ласточки?» - думала она. Птицы ныряли в воздух, поднимались вверх и снова падали вниз. Но вот танец их закончился, и они разлетелись, каждая в свою сторону. Как будто и не было той невидимой связи, что заставляла их кружить вокруг друг друга, пропала та невидимая лента, что связывала их. И она повернулась к Мише. Энна смотрела на него, не обвиняюще, не ожидая извинений. Никак. Просто выполнила его просьбу, желая стать птицей. Вспорхнуть и улететь отсюда. От этого дома, от этой жизни, от этого человека.

«Что сказать?» - думал он. Вспоминая похожие ссоры с Мариной. Но тогда его слова были правдивы, обвинения имели почву. Она была упрямой неряхой. Но Энна другая. Ему опять вспомнились аккуратные стопки тарелок и блюдец в буфете, и тут же кухонный ящик дома, в Москве. Как-то открыв его, он просто чудом поймал падающую чашку. У Марины был абсолютный хаос на кухне. Так и не придумав, что сказать он молча наблюдал, как она иронично улыбнулась, и, встав с кресла, зашла в дом.