Утром, только взошло солнце, а дети еще спали, Нина надела старенькое платье, повязала на голову платочек «шалашиком» и, взяв корзинку, сказала:

— Ну, отец, покажи-ка мне, где найти щавель.

— Вот и хорошо, — поддержала ее Анна Никитична. — А я вам из него зеленых щей наварю. Кстати, зайди на обратной дороге к брату Ивану и возьми у Нади в шитье сарафан.

Григорий Михайлович закурил, о чем-то раздумывая, а потом решительно сказал:

— Ладно. Пойдем, покажу. Только не лезь поперед батьки в пекло. И возьми нож.

Выйдя из дома, они направились на противоположный конец улицы. Бабы выгоняли из дворов на пастьбу коров и телят. Проходя мимо дома «дублера», Нина с неприязнью заглянула в его двор: Павел неспешно запрягал лошадь в повозку. И чего они устроили такую панику, еще больше усложнив ее работу?

Шли они по улице молча. Лишь один раз «отец» сказал:

— Я перенес рацию поближе к нашему полю и спрятал под можжевеловый куст. Во-он видишь его в овсе? Под ним. Да не смотри пристально… А по меже щавель растет. Не забудь набрать.

И, уходя, предупредил:

— Только ты долго не задерживайся — надо еще успеть щи сварить.

Обойдя свое небольшое просяное поле, Григорий Михайлович сорвал желтеющую зыбкую кисть и пошел к домику Ивана, что стоял неподалеку: понаблюдать из его двора за Ниной.

Девушка одна вышла к меже, на которой среди пырея рос щавель. Срывая свежие листочки, она все посматривала по сторонам. На поле, кроме нее, никого не было. Невдалеке по шоссе проходили военные машины.

Хорошо просматривались отсюда и два холмика — дзоты в тылу поселка. Но солдат около них не было видно. «А может, за мной кто-нибудь следит незаметно?..» — мелькнула тревожная мысль.

Наполняя корзину щавелем, Нина медленно приближалась к можжевеловому кусту. Белесые сережки овса гроздьями свисали вниз, нежные и скользкие на ощупь. Девушка сорвала одну гроздь, сшелушила на ладонь несколько мягких зерен и, бросив их в рот, высосала сладковатое молочко.

Обойдя можжевеловый куст, Нина опустилась около него на корточки и замерла. Пожалуй, со стороны ее совсем не видно. Девушка присмотрелась к сухой песчаной земле. Следы «отца» затерты: видно, маскировал. Да не очень аккуратно — торопился. А вот и условленный камешек — тут надо копать.

Поковыряв ножом, Нина разгребла мягкую песчаную землю, нащупала завернутую в клеенку рацию: свой «Северок». И батареи в чехле. Все как будто цело… Но не повреждена ли внутренняя проводка? Извлекая из земли рацию и отряхивая ее от песка, девушка осматривала ее, осторожно ощупывала, словно живую. Нет, вроде все в порядке…

Обматывая антенной ветки можжевельника, Нина поразилась тому, какие они эластичные, сильные. Их можно было пригнуть до самой земли, а они не ломались и стремительно распрямлялись снова. Этот куст показался девушке чудесным живым существом, которое охраняет ее от вражеских глаз и поддерживает.

Она надела наушники и стала нащупывать позывные радиосигналы: работает. Оглянувшись по сторонам, Нина вынула из-за пазухи листочек папиросной бумаги и стала быстро выстукивать ключом морзянку о подрыве бензосклада. О том же, что случилось с рацией, умолчала.

После того как простучала «перехожу на прием», получила ответ: «Благодарим, будьте осторожны, берегите себя». «Ох, мама! — вздохнула Нина, и слезы навернулись у нее на глазах. — Они там, в Центре, будто почувствовали, что мне сейчас очень тяжело…»

«Ну а что же теперь делать с «Северком»? Отнести под щавелем в корзине домой? Но этим я снова в случае обыска подвергну всю семью смертельной опасности. Вернуть в дом «дублера»? Не менее опасно. А что, если оставить здесь? Пожалуй, это будет вернее и для сохранности рации, и для работы…»

Но все-таки Нине жаль было оставлять рацию в поле. Все равно что расстаться с личным оружием. А что делать? И девушка, обложив ямку листьями щавеля, стеблями овса, осторожно опустила в нее рацию и батареи. Потом засыпала все песком и заровняла свои следы. Как будто ничего не заметно… Может, притрусить еще травой? Нет, лучше оставить так: под песочком менее заметно.

Осмотрев еще раз место, где был спрятан «Северок», и убедившись, что все сделано аккуратно, Нина выпрямилась и огляделась вокруг. Никого! Нет, вон какая-то баба с корзиной, наверно, тоже идет за щавелем.

Девушка неторопливо двинулась по травянистой меже. По пути она сорвала несколько васильков: «Милочке подарю!» А взглянув на свои руки, ахнула: все в зелени, в песке! А что, если кто-нибудь встретит и спросит, почему, мол, в земле копалась? Уж не клад ли искала?

Нина торопливо вытерла руки подолом и пошла, подняв голову, как будто была довольна тем, что набрала полную корзину щавеля.

Недалеко от нее, по шоссе, промчалась машина с солдатами. Один из них помахал девушке рукой и что-то крикнул веселое. Остальные рассмеялись.

Обойдя просяную делянку, Нина вышла в конец поселка, где стоял домик Ивана, и вспомнила, что Анна Никитична наказывала ей зайти к его жене Надежде и взять материал, чтобы сшить ей сарафан.

Хозяйка встретила девушку во дворе и приветливо затараторила:

— Ой, господи, в кои-то веки заглянула к нам! Заходи, заходи, милая, в хату.

Нина переступила порог и остановилась: за столом сидели шестеро ребятишек, мал мала меньше, и хлебали деревянными ложками кашу с молоком из одной большой миски.

— Все ваши? — удивилась девушка.

— Все мои.

Наклонившись к Нине, женщина прошептала:

— Большенький-то, Витя, правда, от первой жены Ивана. Да все равно как родной мне. Я их и не различаю. Одна стайка в одной закуте.

Нина сняла с Надежды мерку и, взяв кусок цветного ситца, ушла: ей не терпелось доложить «отцу», что с рацией все в порядке и что она передала сообщение о диверсии.

— Вот молодец! — воскликнула Анна Никитична, увидев девушку с полной корзиной щавеля. — Теперь нам на неделю хватит!

Радовалась она, конечно, не щавелю, а тому, что Нина вернулась и что все у нее обошлось благополучно.

Уединившись с «дочкой» в ее комнате, «отец» упрекнул девушку:

— Надо было принести «Северок» домой: никто бы тебя со щавелем не остановил.

— Другие рискуют больше, чем я, — сказала Нина, глядя прямо в глаза Григорию Михайловичу. — Без риска тут ничего не сделаешь.

— А как же дальше будет? — спросил «отец».

— А так и оставим пока, — ответила Нина. — Просто теперь каждый день буду ходить на прополку проса и сбор щавеля.

Девушка понимала, что это небезопасно, что не может, наверно, продолжаться долго. Но другого выхода у них пока не было.

Трижды начиная с апреля 1943 года Гитлер намечал решительное наступление на Орловско-Курской дуге и трижды откладывал его. Наконец он окончательно решил дать сражение в начале мая, объявив своим войскам, что «победа под Курском должна явиться факелом для всего мира…».

В июне через город, в котором обосновалась Нина, передвигалось на восток особенно много немецких войск. В дом Григория Михайловича часто забегали солдаты, чтобы попить воды или молока. Ехали они из Франции, Голландии, Дании, где им жилось так вольготно. По их самоуверенно-веселому поведению можно было понять, что они верят в свою счастливую звезду: после победы на русском фронте фюрер обещал дать каждому солдату по сто гектаров земли.

К «отцу» ежедневно поступали от друзей сведения о проходящих войсках противника, и Нине приходилось утром и вечером, а иногда и днем ходить на «прополку проса» и передавать в Центр радиограммы. Ходила она туда с Анной Никитичной или с Артемом.

После пятиминутных передач девушка так уставала, будто работала несколько часов: ощущение постоянной опасности выматывало силы. Теперь она ни на минуту не расставалась с пистолетом, даже спала с ним. Делалось это не только из соображений постоянной готовности, но и для того, чтобы в случае обыска в квартире его не могли обнаружить.

Через два дня после того, как рацию вынесли в поле, во всех домах поселка действительно был обыск. Его производили трое: два немца — лейтенант и ефрейтор — и полицай Дуров.