— И всё это известно тебе из самых надёжных источников, не правда ли?

 — О, конечно! И сообщено под строжайшим секретом! Эльфстоновское общество отнюдь не страдает от недостатка информации!

 — И от сдержанности, я бы добавил. Нет, серьёзно, настоящая причина тебе известна?

 — Я в полной темноте.

 Следующее утро выдалось тёплым и солнечным, и мы вышли пораньше, чтобы вдоволь наговориться перед тем, как Артур вынужден будет отправиться по делам.

 — А бедноты в округе побольше, чем обычно бывает в городках, — заметил я, когда мы проходили мимо скопления лачуг, слишком ветхих, чтобы заслуживать названия деревенских коттеджей.

 — Зато наши немногие богачи, — ответил Артур, — жертвуют побольше, чем обычно требует благотворительность. Так что равновесие сохраняется.

 — И граф, я полагаю, не отстаёт?

 — Щедрый даритель, это верно; но на что-нибудь большее у него не хватает ни сил, ни здоровья. Другое дело леди Мюриел. Она гораздо живее интересуется школьными делами и бытом наших обывателей, чем желала бы мне показать.

 — Ага, так она не принадлежит к разряду «праздных едоков», столь часто встречающихся в высших слоях. Иногда меня посещает мысль, что им туго придётся, если у них внезапно потребуют предъявить свой raison d'être [19] и представить доводы, почему им должно быть позволено существовать дальше!

 — Всё дело в том, — сказал Артур, — кого называть «праздными едоками» (я говорю о тех, кто поглощает материальное богатство общества, будь то еда, одежда и прочее, без равноценной отдачи — в виде производительного труда, что ли). Вопрос непростой. Я пытался над ним размышлять. В простейшем случае, по-моему, — чтобы начать хоть с чего-то — следует рассмотреть общество без денег, когда купля-продажа совершается исключительно путём натурального обмена, а чтобы было ещё проще — предположить при этом, что еду и прочие блага можно хранить без ущерба в течение многих лет.

 — Так-так, интересно, — сказал я, — и каково же твоё решение?

 — А моё решение таково, — сказал Артур, — что наиболее распространённый тип «праздного едока» возникает оттого, что родители оставляют деньги собственным детям. Я представил себе человека — исключительно умного либо же исключительно трудолюбивого, — который внёс столько ценного труда на благо общества, что его эквивалент — одежда там и прочее — в пять, скажем, раз превосходит его собственные потребности. Мы не можем отказать ему в полнейшем праве поступать с излишками богатства как ему заблагорассудится. Так, если он оставил после себя четверых детей (двух сыновей и двух дочерей, к примеру), снабдив их всем необходимым по гроб жизни, я не думаю, что социум хоть в малой степени пострадает, если они предпочтут ничем всю жизнь не заниматься, а только «есть, пить и веселиться». Социум, строго говоря, поступит несправедливо, если в отношении их будет настаивать на принципе «кто не работает, тот не ест». Ведь на этот счёт у них имеется неопровержимый ответ: «Работа давно уже сделана; мы съедим равноценное количество пищи, а свою прибыль вы уже получили. Из каких соображений о справедливости вы требуете двойной работы за одно и то же количество пищи?»

 — Но послушай, — возразил я, — иногда случается, что этот принцип не совсем справедлив, ведь может оказаться, что эти четверо способны произвести полезную работу, в которой социум будет по-настоящему нуждаться, а они предпочтут праздно отсиживаться.

 — Такое возможно, — сказал Артур, — но по-моему, исходить тут следует уже из Божеского закона: каждый должен делать всё, на что способен, ради своих ближних, а не потому, что социум имеет право взыскивать труд равноценно пище, которая уже была честно заработана.

 — Мне кажется, что следующая постановка вопроса будет касаться той ситуации, когда «праздные едоки» обладают деньгами вместо материальных благ?

 — Вот именно, — ответил Артур, — и ради простоты пусть это будут бумажные деньги. Золото — это ведь тоже форма материального богатства, в то время как ассигнация есть просто-напросто обещание передать в руки того, кто ею владеет, соответствующее материальное богатство, по первому же требованию. Отец наших четверых «праздных едоков» произвёл своей полезной работой, допустим, ценностей на пять тысяч фунтов. В обмен на это общество отдало ему что причитается, в виде письменного обещания снабдить его, когда он потребует, пищей и прочим на пять тысяч фунтов. Если он потратит только одну тысячу на материальные блага, а остальные деньги в ассигнациях оставит детям, то они, разумеется, получат полное право предъявить эти письменные обещания и сказать: «Дайте нам пищу, за которую уже была сделана равноценная работа». И вот я думаю, что этот случай стоит того, чтобы выставить его публично и недвусмысленно. Хотел бы я ввести его в головы тем Социалистам, которые внушают нашим тёмным беднякам настроения вроде: «Только посмотрите на этих разжиревших аристократов! Сами ни пальцем не пошевельнут, а мы на них спину гнём!» Лично я силой принудил бы их уразуметь, что те деньги, которые тратят эти «аристократы», представляют собой не что иное, как громадную работу, уже сделанную для общества, чей эквивалент в виде материального богатства общество обязано им уплатить.

 — Социалисты на это найдутся что ответить. «Большинство этих денег, — скажут они, — вовсе не означают честный труд. Стоит проследить их происхождение от владельца к владельцу, как вы очень скоро, хотя и начав с нескольких, возможно, законных шагов, таких как дарение или наследование по завещанию, всё равно наткнётесь на владельца, который не имел на них морального права, но получил их путём мошенничества или иного преступления; и все подряд его наследники имеют на эти деньги не больше права, чем он».

 — Несомненно, несомненно, — отозвался Артур. — Но ведь такое рассуждение заключает в себе логическую ошибку — превышение доказательства. Ведь с материальным богатствомдело обстоит точно так же, как и с деньгами. Коль скоро мы решились вернуться вспять, отталкиваясь от ситуации, когда сегодняшний владелец собственности завладел ею честным путём, и выясняем, не получил ли её некий прежний владелец в далёкие времена мошенническим образом, то может ли вообще хоть какая-то собственность быть в безопасности?

 Поразмыслив с минуту, я вынужден был признать справедливость Артуровых слов.

 — Мой главный вывод, — продолжал Артур, — основанный на простом утверждении человеческих прав, прав человека по отношению к человеку, оказался таков: если какой-то «праздный едок», получивший свои деньги законным путём, хотя бы ни грана подразумеваемого под ними труда он не совершил лично, решит потратить их все на собственные нужды, не совершая никакой работы для социума, у которого он покупает пищу и одежду, социум не имеет права ему препятствовать. Но совсем другое дело, когда мы принимаем во внимание Божеский закон. По его меркам такой человек, несомненно, поступает нехорошо, если не пользуется случаем применить на благо нуждающихся силу или умение, которыми наградил его Господь. Эта сила и это умение ведь не принадлежат социуму, чтобы оплатить их как долг перед последним; они не принадлежат также самому человеку, чтобы он пользовался ими только для собственного удовольствия — они принадлежат Богу и должны использоваться согласно Его воле, а у нас не может быть сомнений, в чём Его воля. «Благотворите, и взаймы давайте, не ожидая ничего» [20].

 — Как бы то ни было, — сказал я, — «праздные едоки» очень часто и помногу жертвуют на благотворительные цели.