Я обвожу руками опустевший двор.

— Где скотина?

— Продал.

— Отец Доэрти? Как он поживает?

Мал садится на корточки и стряхивает с ботинка ошметок грязи.

— Жив-здоров.

— Как твоя мать?

Он перестает возиться с ботинками, поднимает глаза и смотрит на меня так, словно я перестала говорить по-английски.

— Я не кусок мяса, Аврора, — сердится он.

— Тебе нужно открыть студию. Я хочу сделать несколько снимков до приезда Ричардса.

— Здесь нет студии, — отвечает Мал, внимательно наблюдая за моей реакцией.

Тогда что это за треклятая комната? Но разумеется, не спрашиваю.

— Тогда как ты собираешься записывать песни?

— Мы не будем их записывать. Я просто буду их сочинять.

— Райнер соврал, — бормочу себе под нос.

И чему я удивляюсь? Я бы не доверилась спросить у этого мужчины время в комнате, полной часов.

Мал пожимает плечами.

— Тебе правда стоит прибраться в доме. Ричардс ни за что не станет жить в таких условиях. Он привык к красоте и уюту.

— Как и ты, принцесса.

Так и тянет спросить, что это, черт возьми, значит, но мне должно быть все равно. Я не сделала ничего дурного. Я уважала наш договор, несколько лет ждала его и пыталась жить дальше. Чего он ожидал? Что я буду сидеть и ждать, когда вмешается судьба, а он в это время женился на моей сестре?

Мрачно хохотнув, Мал качает головой, видимо, приняв мое молчание за признание. Он поворачивается и идет в дом, оставляя меня на улице.

В голове не укладывается: после того, как мы пошли каждый своей дорожкой, я еще долго чувствовала ладошкой его пульс.

А сейчас я готова вырвать из его груди сердце, чтобы посмотреть, бьется ли оно еще.

Есть ли оно там вообще.

И не почернело ли, как предупреждала меня мать.

Мал

Когда я возвращаюсь в дом, пижонистый хахаль Авроры встает с дивана и протягивает мне руку, одарив заискивающей банкирской улыбкой.

Я неторопливо фланирую мимо него к себе в комнату и хлопаю дверью. Бросаюсь на грязную кровать и пялюсь в потолок, не обращая внимания на вибрирующий телефон.

Может, это один из привычных звонков.

Может, это мой агент.

Может, Ричардс.

Может, Райнер.

Не знаю, мне плевать.

Аврора, Аврора, Аврора. Что же мне делать с тобой, Аврора?

Трахать тебя я не буду. Пока. Ты еще не готова, да и вообще стоит для начала разобраться с твоим парнем. Завтра он уезжает. Я знаю, потому что прочел письмо, отправленное неграмотной помощницей Райнера, хотя, разумеется, на него не ответил.

Возможно, стоит просветить тебя, как сильно ты разрушила мою жизнь?

Нет. Еще слишком рано.

Объяснить, как восемь лет назад я пытался защитить тебя, скрывая правду, а ты в ответ изрубила мне душу, скормив ее волкам? Хм. Это тоже обождет.

Дом похож на бордель. Он не всегда такой, но мне хотелось испортить ей настрой. Я все пытаюсь ложкой расковырять ее душу и посмотреть, осталась ли у нее совесть.

Я закрываю глаза, и очередной звонок переключается на голосовую почту.

— Любимая? — слышу, как за дверью английский вариант американского психопата зовет Аврору. — Мал прилег отдохнуть. Давай я вызову такси, и съездим купить банные принадлежности? Я их тут не вижу.

Во-первых, Мал? Я ему не дружок по Итону, мастурбирующий по кругу. Для тебя я — Малаки. Спасибо большое.

Во-вторых, он ожидал «Ритц»? Я ему ничего не должен.

В-третьих… нет никакого «в-третьих», но уверен, что к его отъезду обязательно найду повод взбеситься.

Видишь, Кики? Ты всегда говорила, что мне стоит мыслить позитивнее.

Через несколько минут слышу тихий стук в дверь. Мне неприятно, что я узнаю даже ее манеру стука по брусу, но было бы приятнее, если бы этот брус имел отношение к моему паху. Но все же я понимаю, что это она.

— Мал? — зовет она.

— Уходи.

— Мы уходим.

Я не отвечаю, потому что именно это и велел ей сделать. Убираться.

— Тебе привезти что-нибудь? Еду? Молоко? Хлорку? Хорошие манеры?

Засунув руки за голову, я ухмыляюсь в потолок. Вот так. Она на месте, и она сердитая и смешная, и она целиком принадлежит мне. Милая, внимательная и бойкая — идеальное сочетание. Хахалю-пижону остается только усесться поудобнее и наблюдать.

— Нет, — огрызаюсь я.

— Когда планируешь начать работу?

— Когда меня посетит муза.

— А можно поконкретнее? Мне нужно знать, когда распаковать технику.

— А мне нужно почувствовать вдохновение, — произношу я снисходительным тоном, который вдруг откуда-то перенял. — Легко щелкать камерой. Мне же нужно творить слова. Это немного сложнее, чем просто иметь палец.

Удар ниже пояса, но на что она рассчитывала, когда искромсала мне сердце и, раскидав его обломки, удрала обратно в Америку? По ту сторону двери молчание.

— Я могу написать Уитни, помощнице Райнера, чтобы она прислала кого-нибудь убрать в доме перед тем, как Ричардс...

— Ты теперь Джоанна Гейнс⁹? Может, займешься своими делами и перестанешь критиковать чужие дома?

Мысленно молюсь, чтобы ее пижонистый хахаль обиделся, как я разговариваю с его любовницей, ворвался в комнату и набил мне морду. Я настроен на хорошую драку. К сожалению, судя по удручающей тишине по ту сторону двери, мистер Банкир не намерен в ближайшее время портить себе маникюр.

— Откуда ты знаешь, кто такая Джоанна Гейнс? — с улыбкой в голосе спрашивает Аврора через секунду.

Мама Кэтлин, Элейн, постоянно смотрит шоу этой женщины и ее мужа. Иногда даже плачет. Я тоже бы заревел, если бы мне пришлось смотреть битый час, как люди выбирают обои в дом — к тому же в чужой.

— Да. Ладно. Я поняла. — Аврора бьет ладошкой по двери.

Через две минуты слышу, как хлопает входная дверь. Я закрываю глаза. Снова начинает трезвонить телефон. Я открываю один глаз, убедившись, что это не номер Кэтлин. Увидев американский, я убираю звук на телефоне и решаю вздремнуть.

Когда я просыпаюсь, поют сверчки. Я лежу, привыкая к темноте, и потягиваюсь. Спешить мне некуда. А потом сажусь на край кровати и вдавливаю ладони себе в глаза.

В гостиной внезапно раздается грохот. Затем со скрипом открывается входная дверь. Я переворачиваю телефон и смотрю на время. Полночь. Они не только за тампонами и шампунем ездили, это точно.

Аврора хихикает, ее пижон что-то кряхтит, и вдруг оба стонут.

Кто-то со стуком врезается в мебель. Аврора хрипло смеется. Ненавижу ее смех. Он гортанный и низкий, и — черт меня раздери — чем я думал, что это хорошая идея? Я был тогда пьян или просто я мазохист?

Мстить, насильно притащив ее сюда, и заставить проводить со мной время все равно что заниматься сексом, обернув промежность наждачной бумагой, и уйти в монастырь.

Я слышу мокрые слюнявые поцелуи. Кряканье, смех и оханья. Судя по этим звукам, ее тупой парень целуется как мерзкая борзая. Слишком. Много. Языка. Но Авроре нравится. Я знаю, поскольку она стонет так же, как стонала со мной.

Он стонет.

Она охает.

Он рычит.

Она хихикает.

Мои обкусанные ногти впиваются в ладони. Славный здравый способ удержаться от того, чтобы не придушить их обоих.

— А как же наш хозяин? — шепчет пижон.

Его хозяин готов вытащить из-под деревянного пола ружье и прострелить ему голову. Единственный пробел в этом плане заключается в том, что ружья-то у меня и нет. И пол накрыт ковром. Проехали! План все равно неосуществим.

— Спит, наверное. Дверь закрыта, — отвечает она.

Я слушаю, как они пытаются пройти в свою комнату, которую я так и не удосужился им показать, и по пути натыкаются на каждый угол. Слюна в их поцелуях сочнее соуса «энчилада». Дверь с щелчком закрывается, но нас разделяет всего одна тонкая стена, через которую слышно абсолютно все.

Поцелуи прекращаются, но начинается кое-что похуже. Теперь Аврора стонет, и она точно не притворяется, потому что я знаю, какие она издает звуки, когда кончает.

— Любимая, — хрипит пижон.

Слышу звук расстегивающейся молнии. До крови впиваюсь пальцами в кожу. Ощущение, будто в каждый сантиметр моего тела вонзаются шипы.

— Ухвати зубами платье. Он нас услышит.

Он уже тебя слышит, ты, бесполезный придурок.

Я вскакиваю так, словно кровать охвачена пламенем, резко открываю дверь и в два шага оказываюсь возле их комнаты. Не собираясь стучать, как делают все нормальные люди, я толкаю дверь как тот невоспитанный мудак, с которым Аврора уже хорошо знакома.

Стоя в дверях, я скрещиваю на груди руки и вальяжно смотрю на них. Аврора распластана у стены, а пижон стоит на коленях и делает ей куннилингус. На ней только черный кружевной лифчик, а он лижет ее идеально и красиво выбритую промежность, как вдруг я прочищаю горло и поудобнее прислоняюсь к косяку. Оба резко открывают глаза.

Аврора визжит, ну а он прикрывает ей пах, вставая на защиту ее чести.

Не трудись, приятель. Я видел все так близко, что узнаю и в толпе.

— Ей нравится, когда ей сосут клитор и одновременно ласкают пальцами. — Я просовываю кулаки в карманы и сонно зеваю. — Но еще она весьма неравнодушна к щипкам. Прикинь.

Не оценив по достоинству мои полезные подсказки, Аврора наклоняется, поднимает ботинок и, издав утробный рык, швыряет его в меня. Я уворачиваюсь и заодно зеваю. Надеюсь, фотографирует она лучше, чем целится, иначе у Райнера появится проблема.

— С пользой вечер провели? — Я оглядываюсь.

И правда, с этой комнатой стоит что-то сделать. Может, сжечь дотла, чтобы им вообще не удалось уединиться.

— Пошел вон отсюда! — кричит Аврора.

Она багровеет от злости, белый шрам сияет ярко как луна. Ее бесхребетный парень суетливо поднимается, протягивает ей платье и поправляет в штанах стояк.

— Думаю, тебе стоит выйти. — Умник подходит ко мне, но я уверен, что он скорее подаст иск, чем набросится на меня с кулаками.

— Аврора, — я игнорирую его, смотря на нее с леденящей кровь скукой.

Она быстро натягивает черное платье, бурча себе под нос сомнительную похвалу в адрес моего гостеприимства.

— Я готов.

— К чему готов? К достоверным фактам из жизни? Так вот, ты сволочь, Мал. И еще, нет ни одной черты в твоем характере, которая бы мне хоть отдаленно была по душе.