— Если б тебе сорокалетний извращенец под юбку полез, ты бы тоже на дыбы встала. Седина в бороду, бес в ребро. А мама лучше бы дома почаще появлялась, — резюмировала Света.

Лариса Ивановна и впрямь свою личную жизнь считала важнее воспитания дочери, которая из-за семейных передряг оказалась предоставлена самой себе. На родительском собрании Светина мама в последний раз появилась классе в седьмом. А Светке никогда и в голову не приходило сорваться домой из компании или начать срочно разыскивать телефон, потому что «предки волноваться будут». Мама позволяла ей возвращаться за полночь, поскольку сама иной раз приходила только под утро. И Светка пользовалась таким положением вещей на все сто.

Сегодня в доме царили мир и покой. Принюхиваясь к запаху пирогов, девушки поднялись по лестнице и вошли, вернее, протиснулись в узенькую прихожую. Тут им пришлось, словно бедным родственникам, встать на коврике у входа, терпеливо ожидая, пока Лариса Ивановна вытрет мокрый пол.

— Здравствуйте, — поприветствовала Светину маму Ляля.

— Здравствуй, Лялечка. Постойте там минутку, я вытру насухо.

— А, у нас сегодня приборка? — удивилась Света.

— Не у нас, а у меня, смею тебе заметить, — уточнила мама.

— Интересно, и по какому же это поводу? — съехидничала Светка.

— А что, чтобы в квартире было чисто, обязательно нужен повод?

— Ну не зна-ю, — загадочно протянула она.

— Так, вроде бы сухой, — сменила тему Лариса Ивановна. — Проходите, но только не натопчите, я вас умоляю.

Но и без всяких генеральных уборок квартира Гладковых всегда была чистенькой. На кухне обычно побулькивал электрочайник, замаскированный под самовар. В шкафчиках стояло припасенное малиновое варенье, и Ляля со Светой не раз сидели здесь и беседовали за чашкой чая долгими зимними вечерами. Но если кухонька была просто вылизанной, то комната, принадлежавшая Ларисе Ивановне, стерильной и очень деловой. За годы работы Светина мама сумела подобрать себе не одного состоятельного клиента, приходившего стричься на дом. Поэтому по рабочим дням квартира превращалась в филиал салона красоты и выглядеть должна была соответственно. Лялька любила заходить сюда и любоваться на разложенные по полкам шиньоны, специальные щипцы и расчески, шампуни с мудреными названиями, гели, лаки и прочие орудия парикмахера, способные из Золушки сделать принцессу, а из Квазимодо — принца. Светка не раз признавалась, что от маминой аккуратности ее просто мутит, а потому свою комнату она не убирает из принципа. Закрывшись у Светы, девушки минут пять убирали с дивана шмотки, чтобы устроиться поудобнее. В конце концов Светка комом запихала одежду в шифоньер и кое-как засунула белье в ящик под кроватью, и подруги с удобством расположились на подушках. Ляля обратила внимание на новый плакат, наклеенный на зеркало в комнате подруги. Стоит сказать, что портретами голливудских знаменитостей здесь были заклеены все стены.

— Кто-то новенький?

— Не новенький, а старенький. Правда, душка? Только этот снимок сделан лет десять назад.

— Действительно симпатяга. А что ты так с мамой? Поссорились?

— Да нет, — неохотно ответила Света. — Слушай, давай я чай с пирожками сюда принесу.

— Давай, мне все равно где.

Сладкие пирожки удались на славу, и девчонки уминали их за обе щеки. На столе у Светки высилась целая кипа модных журналов вперемешку с учебниками, и теперь она выудила свежий номер «Космополитена».

— Лё, смотри, какой тут тестик интересный! «Какой мужчина сделает вас счастливой?»… Класс! Давай вместе тестироваться?

— Ладно.

— Вопрос первый. «Что лежит на вашем туалетном столике?» — Светка откусила кусок пирога и сосредоточенно его прожевала. — А. Любовный роман и кипа журналов. Б. Коробка конфет и пачка сигарет. В. Помада, пудра, лак — то есть самое необходимое.

Лялька сразу высказалась за вариант А. Света промычала что-то невнятное, что должно было означать В, бросив взгляд в сторону полочки с косметикой, забитой тушью всех цветов радуги и кремами самых разных назначений. Там же выстроилась целая батарея губных помад.

Ляля как раз потянулась за очередным пирожком, когда раздался слабый стук в дверь. Она приоткрылась, и в комнату вошла Лариса Ивановна.

— Можно? — спросила Светина мама.

— Можа-можа, — торопливо пробурчала Светка, дожевывая пирог. — Мам, а вкусные сегодня получились.

— Светочка, ко мне сегодня зайдет Виктор Палыч…

— Во сколько? — перебила ее дочь, немедленно сменив тон.

— В семь.

— Хорошо, я уйду, — отрезала Света.

— Я вовсе не это имела в виду, — сконфуженно произнесла Лариса Ивановна.

— Ма, нам с Лё поговорить надо.

— Хорошо-хорошо, не буду вам мешать. — И она закрыла дверь.

— Ну вот, так и знала, ни минуты покоя, — тихо проговорила Света. Вздохнув, она отложила журнал в сторону.

— А кто это, Виктор Палыч? — спросила Ляля.

— А, вечная история, — равнодушным тоном ответила Света.

— Хочешь, пойдем ко мне? — предложила подруга.

— Нет, я, наверное, у Влада перекантуюсь. Он приглашал. Кстати, у тебя время есть? Может, пока подтянешь меня по химии, а то я что-то совсем не в теме.

— О’кей!

Девочки начали заниматься. Ляля успевала практически по всем предметам на «отлично». Вот и теперь она легко писала на листе бумаги заумные формулы.

— Светка, это же так просто! Только запомни, что…

— Ничего себе просто! Мне это неделю учить придется. — У Светки с самого начала на химию выработалась стойкая аллергия. Она честно пыталась вникнуть в Лялины объяснения, но, запомнив самое необходимое, в конце концов сдалась. — Ляль, ты не забыла, что меня нарисовать обещала? У тебя так кла-а-асно получается.

Если Света в чем-то и завидовала Ляльке, то касалось это рисования. Ляля за свою недолгую жизнь успела поучиться даже в художественной школе — правда, потом мама настояла, чтобы дочь пошла в музыкальную школу и не тратила время на пустяки. Ради фортепиано Ляльке тогда же пришлось пожертвовать танцами: родственники звали маленькую Лялю балериной, потому что она в детстве любила разучивать сложные па. Однако кое-какие навыки у Ляльки остались, и время от времени Светка ходила к ней «рисоваться»: наброски и даже настоящие акварельные портреты оставались Лялиным хобби.

— Заходи, как сможешь, что-нибудь из тебя изобразим. Специально для Влада!

— Ага. Фотографии дарить — примета плохая. А рисунки — очень даже можно!

Уже в семь Ляля стояла на пороге родного дома. Работал телевизор, но папа, как обычно, его не смотрел, а что-то читал за письменным столом, время от времени делая пометки. Когда Евгений Львович был погружен в работу, отвлечь его не могла даже артиллерийская канонада. Именно поэтому на Лялю в детстве никогда не шикали и не выгоняли из комнаты, если «папа был занят». Сейчас она задержалась у двери и, улыбаясь, посмотрела на отца. Евгения Львовича скорее можно было принять за утонченного литератора или аристократического художника, нежели за известного в мире физика-атомщика. Изящные очки подчеркивали утонченные черты лица — Лялин папа не лишен был внешней привлекательности. При этом он неизменно витал в облаках: находясь в особом мире, состоявшем из уравнений и формул, не обращая внимания на то, что творится вокруг. Коллеги, посмеиваясь, говорили, что Евгению Львовичу стоило бы сняться в каком-нибудь фильме в роли «чокнутого профессора»: мол, из-за таких, как он, всех людей науки считают невероятно рассеянными. Лялин папа и впрямь отличался феноменальной забывчивостью. В его институте постоянно припоминали случай, когда Евгений Львович явился на международную встречу и буквально за десять минут до выступления обнаружил, что его доклад остался дома, на столе. Честь родного НИИ не пострадала — десяти минут ученому хватило, чтобы составить краткий черновик речи по памяти и затем блестяще выступить. И неудивительно — к своим разработкам Евгений Львович относился с любовью, словно к детям, и мог часами говорить о вопросах, относившихся к его исследованиям.