Около 5 час, различаю северный мол. Достигнув входа в порт и начав пользоваться кислородно-дыхательным прибором, для того чтобы пройти под водой через препятствия, обнаруживаю, что мой респиратор заполнен водой. Достаю из ящика, расположенного на корме, запасной кислородный прибор, заряженный 10 дней назад, но и он не пригоден к использованию, так как при дыхании вызывает рвоту.
Кислородный прибор моего помощника также действует плохо. Учитывая, что 1) без кислородного прибора я не смогу погрузиться; 2) торпеда имеет большой дифферент на корму и тяжела и 3) вода сильно фосфоресцирует, прихожу к заключению о бесплодности дальнейших моих попыток действовать на поверхности. Кроме того, они принесут вред другим участникам операции. В силу этих причин решаю отказаться от выполнения задачи и направляюсь к испанскому берегу. Через 15 мин, отсоединяю и топлю головную часть торпеды и продолжаю движение курсом норд на западные огни Ла-Линеа. В 7 час. 10 мин, касаюсь грунта. Уничтожаю кислородные приборы и, открыв систему затопления торпеды, даю ей ход в южном направлении.
Достигнув берега и сняв наши водолазные комбинезоны, мы поднимаемся на дорогу и, обойдя контрольный полицейский пост, направляемся к месту встречи с агентом N» [14].
Итак, из-за неисправной работы материальной части и второй экипаж не достиг успеха, который, казалось, был так близок. Проследим теперь за действиями третьего экипажа.
Биринделли — Пакканьини. Из подводной лодки они вышли вместе с остальными, но сразу же столкнулись с трудностями при извлечении торпеды из цилиндра, на что потеряли 40 мин. Всплыв на поверхность, Биринделли вдруг обнаружил, что водяная помпа не работает и торпеда очень тяжела — она с трудом удерживалась на плаву. Одновременно водолаз Пакканьини обнаружил неисправность кислородного прибора. Он бросил его в море и взял запасной прибор. Кроме того, выяснилось, что скорость хода торпеды очень мала; весьма вероятно, что в батареи попала вода и этим объяснялось прибавление в ее весе.
«Торпеда не имеет запаса плавучести и едва удерживается на поверхности воды. Она камнем пойдет на дно, если заполнить балластную цистерну. Несмотря на это, решаю продолжать выполнение задания в расчете, что, если удастся проникнуть в гавань в надводном положении, я найду такие глубины, которые позволят подойти по дну к указанному мне линейному кораблю «Бархэм». Поэтому начинаю сближение, правя на огни города. Примерно через час оказываюсь между двумя пароходами — первыми в двух длинных линиях стоящих судов. Проходя между ними, слышу голоса вахтенных… Так как торпеда имеет дифферент на корму, моя голова и часть зарядного отделения торпеды немного выступают из воды. Продолжаю таким образом плавание среди кораблей еще около двух часов и затем обнаруживаю, что нахожусь перед оконечностью Северного мола. Плыву параллельно угольной пристани на расстоянии примерно 100 м от нее, направляясь к входу в гавань. Через 3 час. 40 мин, после выхода с подводной лодки мы оказываемся у заграждений. Они представляют собой большие четырехугольные плавучие боны, расположенные друг от друга на расстоянии около 5 м и соединенные толстыми железными полосами. На каждой из этих полос имеется по три железных шипа высотой около 20 см; интервалы между шипами 1,5 м. Я слышу голоса часовых и вижу их тени, но нас никто не замечает. В надводном положении мы проходим через первое и второе заграждения. Вскоре после преодоления второго заграждения обнаруживаю, что нахожусь на траверзе «Бархэма», на расстоянии около 250 м от него. Приближаюсь еще немного к кораблю и затем, заполнив балластную цистерну, погружаюсь на дно, на глубину 14 м. Едва мы коснулись дна, как Пакканьини предупредил меня, что в его респираторе кончился кислород. Это произошло из-за недостаточной емкости баллона кислородного прибора и оттого, что мой помощник находился все время под водой, даже при плавании в надводном положении. Зная, что его прибор уже непригоден, я приказываю ему подняться на поверхность и оставаться там неподвижным, чтобы не привлечь внимания экипажа корабля. Медленно передвигаюсь по дну, усыпанному мелкими обломками камней, о которые иногда сильно ударяется торпеда. Через 10 мин, она неожиданно останавливается. Выключив мотор и предполагая, что заклинило винт, я произвожу осмотр. Но винт совершенно чист. Снова включаю мотор и пробую его на разных оборотах — он работает вполне нормально, но торпеда остается неподвижной. Убедившись в бесполезности всякой попытки заставить ее сдвинуться, всплываю на поверхность, чтобы посмотреть, на каком расстоянии я нахожусь от цели. Я в 70 м от корабля. Вновь спустившись на дно, решаю подтащить торпеду к цели. Через 30 мин, невероятных усилий чувствую первые признаки обморока вследствие недостатка кислорода и большой концентрации углекислого газа в респираторе прибора. Тогда я, включив часовой механизм взрывателя, поднимаюсь на поверхность и вижу, что нахожусь от цели почти на таком же расстоянии, что и раньше. Остается только попытаться выбраться из гавани и вплавь достичь испанского берега. Двигаясь осторожно, миную первое и второе заграждения. Здесь я взбираюсь на бон, ложусь и снимаю с себя комбинезон и кислородный прибор. Между тем на молу включается прожектор, луч которого скользит по заграждению и затем гаснет. Топлю кислородный прибор… Затем ныряю около бона, чтобы привязать комбинезон к цепи, иначе он всплывет, и удаляюсь вплавь. Я пытался отыскать Пакканьини, но безрезультатно. После того как я проплыл 200 м параллельно угольной пристани, у меня начались судороги, которые постепенно увеличиваются до такой степени, что я уже не могу держаться на поверхности. Приближаюсь к пристани, намереваясь подняться на нее, пешком дойти до Северного мола и снова плыть в направлении Испании. Влезаю на пристань по стальному тросу и минут двадцать отдыхаю. Потом начинаю пробираться дальше. Прячась за мешками с углем и перебравшись через две ограды, я незаметно для часовых подхожу к середине Северного мола, где имеется узкий мост, охраняемый часовым. Здесь я спускаюсь на сетку, которая закрывает пролет моста, и таким образом миную пост. Между тем начинает светать. Считая, что больше прятаться нельзя, засучиваю рукава рабочей одежды, чтобы не было видно нашивок, и смешиваюсь с толпой рабочих и солдат, которые уже движутся в большом количестве по молу. Моряки и солдаты обращают внимание на мою грязную и мокрую одежду, подозрительно присматриваются, но не останавливают. На внешней стороне мола ошвартовано много паровых баркасов и английских моторных катеров. Так как уже совсем рассвело, добраться вплавь до испанского берега, оставаясь незамеченным, невозможно. Иду по внутренней стороне мола и замечаю небольшое судно под названием «Сант'Анна». Предполагая, что оно испанское, поднимаюсь на борт и пытаюсь, спрятаться там до наступления ночи. Матросы экипажа заметили меня и начали задавать вопросы. Даю им понять о моем желании остаться на борту. Они говорят, что судно контролируется и никто не может подниматься на него и сходить без разрешения англичан. Я предлагаю им 200 песет, и они готовы взять их, но на борт поднимается английский матрос и спрашивает, являюсь ли я членом экипажа. Они мнутся и ничего не говорят. Матрос уходит и вскоре возвращается с двумя полицейскими, которые задерживают меня и ведут на военно-морской контрольный пункт. Здесь один лейтенант спрашивает меня, кто я. Показываю свое удостоверение личности. Он явно удивлен, звонит по телефону, и вскоре прибывает другой офицер, в чине капитана 3-го ранга. В это время происходит взрыв заряда торпеды. Поднимается большая суматоха. Несколько эсминцев отдают швартовы и выходят из гавани. Теперь уже капитан 3-го ранга спрашивает меня, кто я. В ответ я показываю ему удостоверение личности. Он мне говорит по-французски следующее: «Если вы тот, за кого я вас принимаю, то вы опоздали на три дня. Ваши друзья уже три ночи гуляют по побережью Ла-Линеа. Один жил в отеле «Принчипе Альфонсо». Я молчу, и меня отправляют в гибралтарскую тюрьму. Вечером меня вызывают, и группа из шести офицеров флота, армии и авиации начинает допрос. Отвечаю, что не могу сообщить ничего, кроме моего имени и чина. Они продолжают задавать вопросы самого различного характера до 5 час, утра; затем меня вновь отправляют в одиночную камеру, говоря, что, поскольку я не объяснил, как и с какими целями прибыл в Гибралтар, они считают меня диверсантом. На следующий вечер меня опять вызывают и говорят, что считают меня военнопленным. Что касается Пакканьини, то он был обнаружен в море утром 30 октября и схвачен. Вел себя он отлично» [15].