Он не то чтобы разлюбил ради нее город. Просто обнаружил, рисуя и лаская, что город заключался в ней, и не только город, но и предместья, и лезвия железной дороги, и обморочно-синее небо в горячих жемчужинах причудливой формы...

Перед свадьбой Анна исчезла.

Родня долго искала ее по всему городу; лаяли собаки. Не найдя ее, они сдали его, небритого, постаревшего, в желтый дом. И разошлись по своим квартирам и телевизорам.

Белый плащ, весь в штукатурке и битом кирпиче, случайно нашли через год прихожане церкви Фомы.

- Так я оказался в самом печальном заведении самого печального города.

Калиниченко продолжал что-то чертить пальцем на столе. Лицо Анны... или портал церкви Анны, что возле монастыря богомилов... или план дома умственных печалей, в котором архитектор провел свой горький медовый месяц...

- Сколько времени вы там находились?

- Я? Недолго. Совсем недолго. Меня выписали с благопристойным, хотя и редким диагнозом. Полисофобия.

- Что это означает?

- Дословно? Градобоязнь. Боязнь города. Полисо-фобия... Я не очень рвался уходить оттуда. Меня почти не обижали. То есть обижали только в рамках лечения. И главное: я познакомился там с очень... очень... как бы сказать... человеком... В общем, это был бывший градоправитель, господин Искандер. Лечился, кстати, от той же болезни.

Следователи приподнялись с кресел:

- Искандер, правитель времен Последней войны? Вы хотите сказать, человек, в честь которого названа одна из лучших площадей города, был сумасшедшим?

- А разве площади нельзя называть в честь сумасшедших? Он уже был старым, седым человеком. Полюбил меня - наверное, за мою историю. И рассказал мне свою...

...Палата в больнице Блаженных Братьев. На зарешеченном окне - растянутый огородным пугалом халат господина Искандера; сам господин, седой и голый, сидит на железной кровати. Рядом, по-турецки, - молодой Калиниченко. Рассказывает Искандер:

- Произошла эта глупость, значит, в один из последних дней войны. Тогда союзники - не знаю зачем - решили нас и весь наш город разбомбить. Повскакивали на свои самолеты, те - уже с бомбами, и летят.

Господин Искандер растопыривает толстые пальцы самолетиком и взлетает над своим оплывшим животом: у-у-у... Калиниченко угрюмо слушает, чертя пальцем на полу.

- Короче, подлетают и начинают бомбить. Ба-бах! ба-бах! Я в бункере с генералами сижу, все трясется, любовницы генеральские кричат... Глупость полная.

Калиниченко, переставая чертить:

- Как же? Бомбардировщики же не долетели! Сбили их... и бомбы - не на наш город упали, а мимо... я читал. И в школьном учебнике истории...

Господин Искандер:

- Учебники истории пишутся не для того, чтобы научить школьников истории, а для того, чтобы научить их привыкать к вранью... Долетели, дьяволы.

И бомбы старательно сбрасывали. Ба-ах - Армянский квартал всмятку... Ба-бах - бани Иезуитов горят... Что ты на меня таращишься - так и было, нам в бункер сверху докладывали... Сижу, пыль глотаю, хор генеральских жен и любовниц за стеной распевается во все матерное горло... И тут ко мне, знаешь, - господинчик такой, прямо из непонятно откуда выплывает. В лице бледность, одежда гражданская, но с какой-то подковыркой. Особенно парик на голове, какой, может, только в музеях и носят. Белый, и косичка сзади - очень смешная косичка. Вот он ко мне вежливо и подходит. Знаешь, кем представляется?

- Кем?

- А ты что глазами засверкал - догадываешься, что ли? Да... Я, говорит, дух этого города. Так мне в лицо и декларирует: дух. Тут, говорит, страшная мне неприятность вышла - бомбы летят и все исторические достопримечательности идут коту под хвост. Люди невиноватые гибнут... хотя людей еще нарожать можно, а шедевры архитектуры уже не нарожаешь, как ни тужься. Или же такай новодел получится, что им никто хоть под дулом пистолета любоваться не захочет. Поэтому, говорит, есть у меня к вам чисто деловое предложение. Я обещаю все с этой бомбежкой уладить и сохранить в прежнем виде, будто ее и не было. Как я это сделаю - уже моя забота. Только вы со своей стороны тоже будьте добры мне две вещи гарантировать.

Господин Искандер поднимается с железной кровати и подходит к окну, проверяя, надежно ли висит халат... Нагибается к Калиниченко, шепотом:

- Во-первых, говорит, ты из этого города больше никого не выпускай и никого не...

Не договорив, господин Искандер похолодевшими глазами смотрит сначала в окно, потом куда-то перед собой... Отпрянув, пытается спрятаться за сутулую спину Калиниченко. Повернувшись, Калиниченко видит трясущуюся улыбку господина Искандера... "Не отдавал я ему этих ребят, - быстрым шепотом стрекочет господин Искандер, - не отдавал я ему их, слышишь? Не я отдавал ему..." - и пытается спрятать за Калиниченко свое широкое, в накипи седины тело...

- Не отдавал, не отдавал, - успокаивает его Калиниченко и вспоминает Анну.

Господин Искандер начинает кричать. В палату вбегают медбратья в белых париках с косичкой. Они утаскивают кричащее тело, срывают с окна халат. Палата в больнице Блаженных Братьев погружается во тьму.

- Что стало с этим несчастным? - спросили с противоположного края стола.

- Не знаю. Его сразу перевели в другую палату. А меня выпустили. Предупредив, чтобы вел себя теперь только как сумасшедший. Тогда, мол, со мной ничего не случится. После всего... мне это было, как понимаете, несложно.

Следователи вышли из-за стола и стали ходить взад-вперед по кабинету, замелькав методичными тенями за спиной Калиниченко.

Полетели, под стук следовательских подошв, вопросы:

- Господин Калиниченко, вы уверены, что это был тот самый господин Искандер, а не выдававший себя за него?

Топ... топ... топ...

- Господин Калиниченко! Вы хотите, чтобы мы поверили, что город был разбомблен, а потом сам себя восстановил?

- Да, господин Калиниченко, разве это возможно?

- Господин Калиниченко, а как же жители, которые якобы были свидетелями этой бомбардировки? Не стыкуется у вас что-то.

- Господин Калиниченко... Вы хотите сказать, что пропадающие иногда жители - это какие-то... дикарские жертвоприношения городу? Вы хотите, чтобы мы во все это поверили?

- Господин Калиниченко, у вас есть какие-нибудь доказательства?

Топ... топ...

- Господин ... линиченко!!! Неужели вы...

- ...дин Калиниченко! Госпо... госпо.. дин... ниченко... Господин... ниченко...

- ...ко! ...дин! топ... топ....

Он сидел, нырнув лицом в горячее мясо ладоней.

Вопросы стихли.

Два силуэта замерли за его спиной, как стрелки сломанных часов.

Наконец одна из стрелок приблизилась к Калиниченко; склонилась над ним.

- И последний вопрос... Почему вы именно сейчас пришли к нам? Почему не сделали этого раньше?

Калиниченко стряхнул ладони с лица. Обернулся. Следователь рос над ним, нависая всеми слепящими пуговицами кителя.

- Да, - ответил Калиниченко. - Да.

Через полчаса они сидели в машине. В лобовом стекле медленно открывались ворота Управления. Номер Один еще раз просигналил.

Калиниченко, снова в плаще и каких-то зеленых очках, продолжал:

- Так что сказать, что его нет, тоже нельзя. Наши органы чувств видят его...

- Так что же вам еще требуется? - перебил его второй Номер Один, сидящий рядом с ним. - Верьте вашим органам, и точка...

Ворота открылись. Мелькнула фигура. Кажется, она отдавала честь машине.

Вывалилась и закрутилась улица, поблескивая бижутерией вывесок.

- Да, да... я верю органам чувств... это мой гражданский долг, - бормотал Калиниченко. - Но именно вчера я получил наконец одни сведения, которые пытался получить все эти годы... Поверьте, очень важные. Да, адрес, куда мы едем. Я ведь сам сначала не верил рассказу господина Искандера. Бомбардировка, думал, что за глупость. Потом, знаете, погрузился в библиотеки. Стал помаленьку анализировать. Кто и как пропадал в нашем городе. Да и в других городах. Да-да. Париж...