Уже упоминалось о походе Александра Великого в Индию и его войне с Пором на берегах Инда. Греческие историки рассказывают, что некто Шандрагупта Маурья пришел к Александру, чтобы убедить его двинуться на Ганг и завоевать всю Индию. Но македонцы не захотели идти дальше. Через некоторое время (321 г. до н. э.) Шандрагупта сумел заручиться поддержкой горных племен и осуществил свои замыслы без помощи греков. Он создал на севере Индии империю, напал в Пенджабе на Селевка I (303 г. до н. э.) и уничтожил последние остатки греческого влияния. Его сын расширил новое царство, и внук Ашока в 264 г. до н. э. стал править землями от Афганистана до Мадраса.

Сначала Ашока собирался последовать примеру отца и деда и завершить завоевание полуострова Индостан. Он вторгся в Калингу, к востоку от Мадраса, и вел там успешную войну (225 г. до н. э.). Но — единственному среди завоевателей — ему стали вдруг отвратительны ужасы войны. Он прекратил ее и с тех пор никогда больше не воевал. Ашока воспринял миротворческое учение буддизма и провозгласил, что отныне будет сражаться только мечом веры.

Правление Ашока в течение двадцати восьми лет было одним из самых светлых периодов в мучительной истории человечества Он повелел рыть по всей Индии колодцы и высаживать деревья; устраивал больницы и общественные сады, где выращивали целебные травы. Он назначил чиновников для помощи покоренным народам. Он заботился об образовании женщин и широко благотворил буддийским монахам, которых побуждал заботиться о своих священных книгах, ибо извращения и наслоения очень скоро стали портить простое и чистое учение великого Гаутамы. Ашока отправлял миссионеров в Кашмир, Персию, Цейлон и Александрию.

Таков был Ашока, величайший из царей, далеко опередивший свое время. Он не оставил после себя ни наследника, ни организации, которые продолжили бы его дело. Через сто лет его славное царствование сохранилось только в памяти потрясенной и распадающейся Индии. Самая высшая и привилегированная каста брахманов противостояла учению Будды, они постепенно подорвали его влияние. Вновь вернулись прежние боги-чудовища бесчисленных индуистских культов. Долгие столетия буддизм и брахманизм процветали, не мешая друг другу, но буддизм разлагался, и многоликий брахманизм занял его место. Зато за пределами Индии учение Будды распространилось в Китае, Таиланде, Бирме и Японии, где оно преобладает до сих пор.

Расскажем еще о двух великих людях — Конфуции и Лао-цзы, которые жили все в том же удивительном VI веке до нашей эры, когда началось взросление человечества.

Мы еще почти ничего не сказали о первоначальной истории Китая, тем более что о ней мало что известно. Очень давно в долинах великих рек из гелиолитической культуры возникла первобытная китайская цивилизация. Как в Египте и Шумере, она была сосредоточена вокруг храмов, где жрецы и цари-жрецы приносили богам ежегодные кровавые жертвы. Вероятно, жизнь в этих городах была очень похожа на жизнь египтян и шумеров 6—7 тысяч лет назад или племен майя в Центральной Америке за тысячу лет до нашей эры.

Но если в Китае и были человеческие жертвоприношения, то задолго до наступления исторических времен их сменили жертвоприношения животных. Гораздо раньше 1000 года до нашей эры в Китае появилось рисуночное письмо.

Подобно тому, как первобытные цивилизации Европы и Западной Азии враждовали с кочевниками пустынь и кочевниками севера, первобытные цивилизации Китая были окутаны облаком кочевых народов. Многие из них говорили на родственных языках и имели сходные обычаи и нравы. О них — гуннах, монголах, турках и татарах — на протяжении долгах времен не переставала твердить история. Они изменялись и разделялись, смешиваясь в разнообразных сочетаниях, как это было у северных народов и племен Центральной Азии, у которых зачастую менялись только названия, а не суть. Монгольские кочевники приручили лошадей раньше, чем северные народы, а где-то в районе горного Алтая около 1000 г. до н. э. ими была изобретена выплавка железа. Как и на Западе, восточным кочевникам удалось объединиться, и они стали завоевателями оседлых и цивилизованных народов.

Вполне возможно, что древнейшая китайская цивилизация была немонгольской, как не была нордической или семитской древнейшая цивилизация в Европе, которую создали темноволосые племена родственные древним египтянам, шумерам и дравидам. К началу письменной истории Китая там уже могли произойти и завоевания, и смешение народов. Во всяком случае к 1750 г. до н. э. Китай представлял собой обширную систему мелких городов-государств, признававших свою (не очень сильную) зависимость от великого жреца-императора, Сына Неба. Династия Шан, прервавшаяся в 1125 г. до н. э., сменилась династией Чжоу, сохранявшей в Китае мирное единство до времен Ашоки в Индии и Птолемеев в Египте. Но постепенно страна распалась под ударами гуннов, которые разделили ее на независимые княжества. По китайским свидетельствам в VI веке до н. э. там насчитывалось пять-шесть тысяч независимых государств. Этот период китайцы назвали «Веком Смуты».

Но век смуты вполне мог сочетаться с умственной деятельностью и существованием центров искусства и цивилизованной жизни. Когда мы лучше узнаем китайскую историю, то, несомненно, обнаружим там свой Милет и свои Афины, свой Пергам и свою Македонию. Но пока наши сведения об этом периоде разделенного Китая неясны и скудны.

Подобно тому, как в раздробленной Греции процветали философы, а среди плененных и порабощенных евреев — пророки, так и в потрясенном Китае были свои учителя и мудрецы, как будто опасности и неуверенность в завтрашнем дне способствуют появлению выдающихся умов. Конфуций происходил из аристократического рода в небольшом государстве Лу и — в духе греков — создал здесь Академию для постижения мудрости. Его глубоко угнетали беззаконие и беспорядок, царившие в Китае. Конфуций выработал идеал идеального правления и идеальной жизни. Он перебирался из одного государства в другое в поисках правителя, который воплотил бы в жизнь его законодательные и просветительские идеи, но так его и не нашел. При дворе одного государя интриги фаворитов подорвали влияние Конфуция, и предлагавшиеся им реформы были отвергнуты. Интересно, что полтораста лет спустя греческий философ Платон также искал покровителя и какое-то время был советником тирана Дионисия, правившего в Сиракузах на Сицилии.

К концу жизни у Конфуция остались только разочарования. «Для меня не нашлось просвещенного правителя, мне пора умирать», — говорил он. Но в его учении оказалось гораздо больше жизненной энергии, чем он полагал перед своей кончиной, оно послужило колоссальной созидательной силой для всего китайского народа и стало, по выражению самих китайцев, одним из Трех Учений (наряду с буддизмом и даосизмом).

Конфуцианство — путь благородного человека, для которого главное — личное поведение, как для Гаутамы — умиротворение и самоотверженность, для греков — познание внешнего мира, а для евреев — праведность. Среди великих учителей Конфуция более всего заботил дух общества. Его бесконечно угнетала всеобщая смута и страдания, он хотел сделать человека благороднее и тем самым облагородить окружающий мир. Он стремился упорядочить жизнь и создать здравые правила на все ее случаи. К этому времени в Северном Китае вырабатывался идеал воспитанного и благородного человека, проникнутого духом общественности, и Конфуций придал ему окончательную форму.

Учение Лао-цзы, который долгое время был хранителем императорской библиотеки при династии Чжоу, гораздо мистичнее и неопределеннее, чем философия Конфуция. Он проповедовал стоическую отрешенность от мирских наслаждений и стремления к власти и возвращение к простой жизни. Оставшиеся от него тексты лаконичны, трудны для понимания и напоминают загадки. Учение Лао-цзы после его смерти, как и учение Гаутамы, было искажено и подменено мифами и обрядами. Как и в Индии, в Китае первобытная магия и легенды детской эпохи человечества боролись с новым мышлением и опутывали его нелепыми и бессмысленными обрядами. В современном Китае буддизм и даосизм представляют собой религии монахов и священнослужителей. Если не по идеям, то по форме они повторяют древний тип жертвенного культа шумеров и египтян. С учением Конфуция, благодаря его простоте, ясности и неподверженности искажениям, этого не случилось.