— Где брат Тумунуи?!

Смахнув слезы с ресниц, кормчий подал Туои дощечку со знаками. "Скажешь Тумунуи, что я больше не вернусь… Не бойся ничего, тебя он не тронет. И Момо тоже — вы оба нужны ему. Кто же поведет флот к Нан-Мадолу? Прощай… Я сказал все".

Младший вождь уронил дощечку, горестно завыл:

— Зачем ты покинул нас. Великий Кормчий?! Как мы доплывем в Южные моря?

Момо вскочил на ноги, выбросил вперед руку:

— Смотри, Туои! Вот там наш господин!

… Тангол стоял на прибрежном утесе и не отрывал взгляда от черно-красного каноэ, уходившего на юг. На корме он разглядел фигуру Момо. "Прощай, Момо, старый друг и брат. Ты навсегда в моем сердце". Будто восприняв мысли Тангола, кормчий сорвал с шеи ожерелье из раковин и бросил его в море в знак безутешной печали.

Ватеа, крепко сбитый бронзовый юноша, развернул панданусовый клин, и катамаран понесся к волнорезам.

Они плыли и плыли вдоль колоссального мола. Ватеа, жуя какую-то пахучую травку и сплевывая за борт красноватую слюну, пояснил:

— Это Нан-Молукан. Построен тысячу лун назад. Справа и слева замелькали укрепленные островки.

— Томун, — кратко сказал Ватеа. Он явно гордился портом, ибо, как слышал с детства, таких волнорезов нет в целом свете.

С островков Томуна на катамаран глазели воины. Кое-кто из них варил пищу на костре. Другие спали или купались в лагуне. Никто не интересовался, куда плывет лодка. Чувствовалось: покой Нан-Мадола много лет не тревожил недруг. Лень, нега, бездумное существование под вечно синим небом. Что может быть лучше?

У входа в гавань ветер утих, и Тангол взялся за весла. Катамаран ловко лавировал в спокойной сине-зеленой воде среди огромных океанских каноэ. Судов было множество. Необычной геометрической резьбой выделялись исполинские лодки из Гавайиды. На их палубах грудами лежали овощи и фрукты, в загончиках хрюкали свиньи. Внимание Тангола привлек длинный корабль с загнутой кверху кормой. У его бортов стояли желтолицые люди. "Мореходы из Сипангу…" — вспомнил он. Их он видел в Мохенджо-Даро.

Внутреннюю бухту окаймляли низкие холмы. А над большими и малыми храмами, куполами, колоннадами вздымалась громада здания Главного храма, огражденного земляными насыпями. Его белые стены покрывали неведомые знаки и фигуры, силуэты крабов и рыб, ветви кораллов, водоросли. Орнамент из цветов переливался живыми, сочными красками… Далее громоздились мавзолеи и склепы низкие, плоские или в форме граненых шаров. От Храма тянулся морской канал, по нему плыли раскрашенные баржи и каноэ с множеством людей — религиозная процессия.

Ватеа бросил весло и почтительно прижал руки к груди:

— Это священный Нан-Катарал. В нем живет Верховный жрец.

Медленно пройдя вдоль пристаней, где началась повседневная суета, катамаран, управляемый лоцманом, приткнулся к причалу.

… По мосту из лиан Ваахоа и Тангол пересекли неширокий канал и поднялись на высокий холм, замыкавший угол внутренней бухты.

Тут Ваахоа сказал:

— Подожди меня. Я иду к Верховному жрецу.

А Тангол стал любоваться городом. Нан-Мадол был опоясан высокой толстой стеной. Глубокий канал делил его на две части, верхнюю и нижнюю. Нижний город, скопище искусственных островков, казалось, тонул в водах Кива. Там и сям поднимались арки из двух квадратных наклонных колонн, накрытых плитой. На исполинской платформе высился дворец правителей — Нан-Танах. "Ватеа сказал, что там живет тшаутелур, — подумал Тангол. — Как нам удастся объяснить свое появление в Нан-Мадоле? Видел ли кто-нибудь наше каноэ?.. Теперь оно далеко".

Глядя на огромный город, Тангол мыслью и сердцем возвращался на палубу черно-красного каноэ. Сумеешь ли ты, Момо, разобраться в путанице низких атоллов и выйти к морю Кане? Уцелеешь ли в зоне свирепых ураганов? Потом всплыл туманный образ брата Тумунуи. "Неужели ты посмеешь убить невиновного палу? Или силой принудишь его довести флот к Нан-Мадолу?.. Тогда тучи боевых каноэ заполонят эти каналы. Запылают храмы и дворцы, рухнут молы. Горе, если это случится!.." Он сжал руками голову, пытаясь отогнать видение.

Тангол не заметил, как пришел Ваахоа. С лица жреца катился пот, а глаза выражали радость:

— Тебя хочет выслушать правитель Нан-Мадола.

… Они вступили в сумрачный зал Нан-Танаха. С его стен глядели глаза рыб и морских змей, в вышине, на поверхности свода, сверкали узоры созвездий. Чаще всего повторялся мотив таилу — рыбы с бульдожьей головой, живущей в мрачных гротах рифов. А в центре зала был трон из базальта, инкрустированный цветными кораллами.

— На колени… — шепнул Танголу жрец.

Вокруг трона, на котором восседал человек с худым лицом и тяжелым подбородком, стояли жрецы в ритуальных одеяниях, а рядом с троном величественный старик с жестким лицом и пронзительно-строгими глазами.

— Твое имя? — раздался сверху тягучий голос.

— Меня зовут Тангол-мореход. Я проплыл весь Кива от Южных морей до Матоленима.

— Зачем?

— Чтобы увидеть сказку океана — Нан-Мадол.

— Встань.

Тангол поднялся на ноги. Краем глаза увидел: Ваахоа что-то шепчет Верховному жрецу — тому самому старику. Выслушав его. Верховный спросил Тангола:

— Южный варвар Тумунуи — твой брат?

Круглая шапка на его голове, имитирующая морду акулы, качалась в такт произносимым словам.

— Великий тшаутелур! — неожиданно обратился к правителю Ваахоа. — Я хорошо знаю Кормчего Южных морей. Это он помог мне возвратиться сюда.

Тот задумался, постукивая пальцем по резному жезлу. Расправив широкие плечи, Тангол открыто смотрел на тшаутелура.

— И Тумунуи надеется завоевать Нан-Мадол? — в вопросе правителя прозвучал металл. Глядя в упор на морехода, он добавил: — Что поручено тебе?

— На Тумунуи кровь отца! — процедил Тангол, выдерживая взгляд тшаутелура. — Он давно не брат мне.

— Если Тумунуи придет к нам, он сломает зубы, — сказал правитель. Нан-Мадол стоит с тех пор, как плещут волны.

Тут Верховный жрец поднял над головой жезл из обсидиана и с силой произнес:

— Царство Матоленим основали божественные близнецы — сыновья Солнца!.. Никто не одолеет стен Нан-Танаха. Любой флот разобьется о волнорезы Нан-Молукана, и Тумунуи захлебнется в своей крови!..

В голосе жреца мореход уловил неискренность и не мог понять, кого тот обманывает: себя или тшаутелура?

— Если Тумунуи придет к нам, он кончит дни в подземельях Нан-Танаха, повторил свою угрозу тшаутелур. — Утои руу тао!

— Утои руу тао!.. — мощно пропел хор жрецов в ритуальных одеждах, и гулкое эхо отразилось от стен дворца.

Ваахоа опять что-то шепнул Верховному, тот кивнул.

— Мореход свободен, — объявил он Танголу. — Служи нам!

А тшаутелур счел нужным добавить:

— Скоро ты поплывешь в Гавайиду, вместе с Ваахоа. Уру тао ту! — И царственно повел жезлом.

Тангол и Ваахоа шли мимо хижин и мавзолеев, где покоились предки тшаутелура, через рощи хлебных деревьев и кокосовых пальм. Весело перекликаясь, группы юношей и девушек собирали плоды.

— Меня направляют послом в Гавайиду. Будто сам Мауи надоумил их сделать это, верно?

— Сколько дней пути оттуда до Великой реки?

— Не знаю, друг. Скажут в Гавайиде — если знают сами.

Они поднялись на террасы Нан-Катарала и услышали завораживающее пение. Женский голос ненавязчиво вплетался в мелодию раковины. Тангол прошел за колоннаду и увидел белый бассейн.

— Жилище Священного Угря, — пояснил Ваахоа. У края бассейна стояла высокая девушка в одеянии жрицы. Чуть поодаль — юноша, почти мальчик, самозабвенно дувший в раковину. Иссиня-черные волосы жрицы, падавшие на плечи, оттеняли смуглую бронзу ее лица и рук. Она пристально наблюдала за угрем. Тот плавно изгибался, закручивался, снова распрямлялся в ритме песни.

Почувствовав взгляд морехода, девушка резко обернулась. Брови ее сдвинулись, она прервала песню. И тотчас угорь опустился на дно, покрытое лепестками цветов, а мальчик поспешно укрылся за колоннами.