За этими мыслями Уилл задремал, а когда открыл глаза, синяя мгла за окном сменилась серой. День обещало быть таким же сырым, как и ночь, туман и не думал рассеиваться. Уилл понял, что дрожит от холода, и обернулся, машинально ощупывая пустую постель рядом с собой. Пустую и холодную. Риверте так и не вернулся.

Уилл услышал, как хлопнула дверь, и поспешно сел в кровати. Риверте шагнул за порог, как-то чересчур медленно, чересчур аккуратно и вдумчиво перебирая ногами. Уилл мгновенно понял, что он пьян, причём пьян сильно. Главнокомандующий вальенской армией питал слабость к вину, но, во-первых, вину для этого следовалшо быть хорошим, а не той кислятиной, которой потчевал маркиз своих почетных гостей. А во-вторых, Риверте прекрасно знал меру. Уилл всегда раз или два за всю жизнь видел его по-настоящему пьяным. И в эти раз или два ничем хорошим дело не кончилось.

И самое главное, самое, в нынешних обстоятельствах, невыносимое - то что во хмелю Риверте становился неудержимо сладострастен. В прямом смысле этого слова.

- Сир... - начал Уилл, не зная, что ещё сказать.

Риверте старательно обогнул туалетный столик, добрался до кресла и погрузился в него с душераздирающим вздохом невыносимого облегчения. Он был в том самом костюме, который надел, выходя из спальни, но ворот его сорочки оказался развязан, запонки сбились на бок, а кружева на манжетах выглядели помятыми и несвежими. От него страшно разило потом, и хотя Уилл всегда любил этот крепкий мускусный запах, сейчас его передёрнуло от него и той смеси с винными парами, которые он образовывал. Риверте, ощутив его взгляд, поднял голову и провёл рукой по взлохмаченным волосам, от чего они, однако, не стали опрятнее.

- Должен сказать, - проговорил он, глядя куда-то мимо Уилла, - я несколько недооценил достоверность сплетен, ходящих о господине маркизе. Его маленькая тайная комнатка за книжными полками, это... это, - закончил Риверте, встретив наконец неподвижный взгляд Уилла, - не то, что я рискну обсуждать в обществе, хотя бы отдалённо смахивающем на приличное.

- Так там и впрямь была оргия, - прошептал Уилл, потрясённый видом Риверте, и, ещё больше, его замешательством, которое он даже не пытался скрыть.

- Да, представьте себе. И я не видел ещё мероприятий, более точно отражающих смысл этого слова. Хорошо, что вы не пошли.

- И?..

- И-и? Что значит это ваше "и-и", Уильям? Вы недовольны, что я развлекался без вас? Поверьте на слово, вам бы вряд ли там понравилось.

Уилл смотрел на него, едва узнавая. Нет, конечно, это был Риверте, его Риверте, но... он что, в самом деле... в самом деле участвовал во всём этом? Уилл надеялся... нет, он был уверен, что Риверте просидит весь вечер в кресле, кривя губы в язвительной усмешке, потягивая вино и отпуская скабрезные комментарии в адрес активных участников действа... действа, которое Уилл даже представить себе не мог, да не очень-то и хотел. Но Риверте, судя по его состоянию, силе его опьянения (и этот пот, Господи, он так потеет только в бою и в постели!), и прочим недвусмысленным признакам, сам принял в "небольшом празднике" непосредственно участие. Кто это был, мужчина? Или женщина? Не сам же Лизордо, нет - так низко бы Риверте не опустился. Но если там присутствовали смазливые юноши, вроде самого Уилла во времена их знакомства... или пышные, смешливые крестьянки, или томные дамы с изящными руками и водопадом роскошных волос... тогда... тогда...

Уилл никогда не спрашивал, изменяет ли ему Риверте. Он знал, что граф состоит в связи с королём Рикардо, и принимал это как данность, тем более что Риверте давно объяснил ему сущность и смысл этой связи. С вожделением, страстью, с любовью она ничего общего не имела. Была ещё его жена, сира Лусиана, на которой Риверте женился четыре года назад, с которой делил ложе лишь несколько недель и исключительно с целью продления его славного рода. Итогом стала пара прелестных близнецов, которых сира Лусиана воспитывала сейчас в замке Шалле. И это тоже было не то, к чему Уилл мог бы всерьёз ревновать. Однако темперамент сила Риверте не зря стал притчей во языцех. Он был сластолюбив, он был грешен, он был, в конце концов, всё так же прекрасен, и его многие хотели, и многих наверняка хотел он. В первые их совместные годы Риверте даже не давал себе труда скрывать свои мимолётные интрижки. Однако все ночи они проводили вместе, а после расставаний, редко длившихся дольше нескольких недель, Риверте набрасывался на него с таким бешеным желанием, что Уиллу в голову не приходило допытываться, а не скрашивал ли ему кто-то одинокие вечера там, вдали. Уилл был уверен, что нет - он просто это знал, просто это чувствовал, просто был уверен, что Риверте не нужен никто, кроме него.

И не было ли это наивным, огромным, всепоглащающим самообманом? Не видел ли он ничего прежде потому лишь, что не хотел7

И если так, то не пришло ли время открыть глаза?

- Ты... там... с кем-то... - каждое слово приходилось выдавливать, словно гной из нарывающей раны. Риверте смотрел на него, словно не понимая, и Уилл с неимоверным трудом добавил: - Ты занимался там с кем-то...

- Остановитесь, Уильям. Сейчас же, - сказал граф Риверте абсолютно трезвым голосом.

Уилл умолк на полуслове. Риверте встал, твердо шагнул к столу и недрогнувшей рукой налил себе воды из графина. С него как будто молниеносно слетел хмель, и Уилл был бы очень рад узнать, что его протрезвило. Мысль о том что он причинил Уиллу боль? Или... может быть, гнев от того. что Уилл лезет не в своё дело?

Риверте залпом осушил бокал и налил ещё. Уилл смотрел, как он пьёт большими глотками, как двигается кадык на его сильной длинной шее. Допив, Риверте отшвырнул бокал, тот ударился о стену и разлетелся на осколки.

- Ложись, - отрывисто сказал он.

Уилл невольно подался назад - таким Риверте почти что пугал его. У него не было сейчас никакого желания заниматься любовью, и он хотел сказать об этом - Риверте никогда не принуждал его, если Уилл был не в настроении, - но ему не дали такой возможности. Риверте толкнул его на кровать и грубо перевернул на живот, просовывая колено Уиллу между ногами. Уилл охнул, пытаясь приподняться на локтях; поза на четвереньках ему тоже не слишком нравилась, но почему-то отказаться он не посмел. Риверте, не раздеваясь, развязал завязки на своих бриджах, и в ягодицы Уилла вжался его член, такой твёрдый и горячий, что Уилл дёрнулся, словно обжёгшись. Риверте обхватил Уилла ладонью за шею, притягивая к себе, и вломился в него резко и яростно, исторгнув из его горла сухой болезненный вскрик. Первая острая боль почти тотчас сменилась наслаждением, Уилл стонал, задыхался и извивался под тяжёлым телом своего любовника. Пуговицы камзола Риверте царапали его кожу, атласная ткань бриджей леденила бёдра, и, всхлипывая и вздыхая, Уилл отдавался ему, чувствуя себя при этом таким же использованным и грязным, как в их самую первую ночь в замке Даккар десять лет назад.

Предположения Риверте о возможных сложностях подтвердились. Война в Сидэлье затягивалась.

Риверте любил повторять, что одно из главных условий успешной войны - это скорость действий. Налети на врага тогда, когда он не ожидает, ударь там, где он тебя не ждёт - и половина победы у тебя в кармане. Эта стратегия отлично действовала в завоевательных походах, но в случае подавления масштабного восстания оказалась невыполнима. Уилл сопровождал Риверте во всех его походах в последние годы, и хорошо изучил его привычки: обычно граф совершал стремительный марш-бросок к ключевой позиции противника, которой, как правило, была столица завоевываемого государства, и, заняв её и захватив местного правителя, мог дальше сполна диктовать свои условия. Иногда дело усложнялось тем, что таких ключевых позиций насчитывалось более одной, но никогда - более дюжины, включая крупные форты, порты и города. Поэтому редко поход длился дольше нескольких месяцев - обычно он начинался весной и кончался к осени, до сбора урожая, хотя однажды Риверте предпринял дерзкий зимний марш, воспользовавшись уверенностью врага, что зимой войну не ведёт даже неугомонный Вальенский Кот.