В конце концов он разработал простой и, как казалось Уиллу, вполне изящный план. Согласно ему, всё, что требовалось Вальене - это захват одного-единственного небольшого порта. Главное, утверждал Риверте, перебраться через пролив, а потом ударными темпами перебросить в Аленсию сухопутные войска. Если не можешь выиграть, играя по правилам противника - навяжи ему свои: так Фернан Риверте покорил Хиллэс, так он покорил Руван, так он покорил Уилла Норана. Фернан Риверте знал, что делает. Доскольнально изучив положение, он сам первый отказался от идеи вести войну на море. Он лишь решил, что надо заставить врага вести её на суше. В этом случае Аленсия была обречена на поражение так же, как была обречена проиграть Вальена в случае ведения войны с моря.

Разработкой этого плана Риверте развлекался всё лето, вопреки тому, что король заведомо был не согласен с любыми проектами нападения на Аленсию. Получив, однако, право и дальше строить этот проект в качестве уплаты за женитьбу, Риверте набросился на дело с утроенным энтузиазмом. В конце концов он допроектировался до плана, в котором ему нужен был всего один маневренный корабль, оснащённый пушками и солидным запасом пороха - того самого взрывчатого вещества, который Риверте не без успеха испытал на руванских войсках во время осады замка Даккар шесть лет назад. Каким образом Риверте раздобыл секрет этого вещества, кто именно и где создавал для него порох - это была важнейшая и, вероятно, наиболее засекреченная военная тайна Вальены.

Теперь дело оставалось за малым - Риверте ждал лишь письменного подтверждения от короля, чтобы вернуться в Сиану, а оттуда отправиться в Руван и начать подготовку к экспансии. В преддверии этого он целыми днями пребывал в превосходном настроении, и это были лучшие дни для Уилла с тех пор, как они покинули замок Галдар и отправились в столицу по вызову императора; несмотря даже на то, что Риверте регулярно поддразнивал его насчёт морской болезни и советовал пока что тренироваться, плавая на плоту по бассейну в купальной комнате.

В день, когда Риверте получил долгожданный ответ от короля, Уилл почти буквально собирался последовать этому совету. В нескольких милях от Шалле река переходила в озеро, довольно тинистое и мутное, так что плавать в нём было не очень приятно, а вот по нему - можно было попробовать. Уилл подумывал одолжить у одного из местных рыбаков лодку и сплавать на неё до озера по реке. Он сомневался, что Риверте к нему присоединится - в последние дни он готовился к отъезду и всё время был страшно занят - но спросить всё-таки стоило. Утром, через час после завтрака, Уилл поднялся в кабинет, где было больше всего шансов застать Риверте, и, увидев, что дверь приоткрыта, без стука вошёл внутрь.

Ответа из Сианы ждали со дня на день, и, едва переступив порог, Уилл понял, что ответ пришёл. И ещё он понял, что никуда сегодня не поедет.

И ещё - что всё хорошее, что было у них в Шалле, закончилось.

- Сир, - чуть дрогнувшим голосом спросил Уилл, глядя в широкую спину, загораживающую окно. Она была чудовищно напряжена, так, что лопатки выступили под плотной тканью жилета. Риверте стоял у окна, широко расставив ноги, держа в правой руке лист бумаги, с которого на пурпурном шнуре свисала королевская печать. Он не двигался. Он стоял очень твёрдо, как будто врастя ногами в пол, но Уилл внезапно испытал почти неодолимое желание подскочить к нему и подхватить его, подержать, потому что чудовищная прямота оцепеневшего тела Риверте была прямотой срубленного дерева, держащегося на пне несколько мгновений перед тем, как рухнуть в траву.

- Сир, - Уилл шагнул вперёд.

И в следующее мгновение жуткая неподвижная тишина лопнула. Риверте круто обернулся, роняя смятую бумагу с королевской печатью, схватил обеими руками глобус, стоящий возле окна, и швырнул его на пол. Раздался оглушительный звон, осколки раскрашенного фарфора брызнули во все стороны. Один из них, самый крупный, долетел до того места, где замер Уилл, и больно ударил его по ноге. Риверте остановился, задыхаясь, и вскинул на Уилла глаза. Они были совершенно чёрными из-за чудовищно расширившегося зрачка, и Уилла от этого взгляда мороз продрал по коже. Он знал, что эта ярость, это слепое, чёрное бешенство направлено не на него, но от этого ему не делалось легче. Он ещё никогда не видел Риверте в таком гневе.

- Он посылает меня в Асмай, - хрипло сказал Риверте, глядя Уиллу в лицо. - Этот ублюдок посылает меня в Асмай, говорит, там назревает бунт, и я должен ехать немедленно. И ни слова о моём последнем письме. Ни одного проклятого слова, как будто вообще его не получал. - Он на мгновенье умолк, а потом разразился таким длинным и страшным сквернословием в адрес своего монарха и сюзерена, что Уилл, впитавший с молоком матери почтение к стоящим выше, невольно вздрогнул от такого кощунства.

Когда поток площадной брани иссяк, Риверте снова замолчал и обвёл взглядом кабинет, словно видел его впервые. Отвернулся к окну, всмотрелся туда, так, словно пытался разглядеть там нечто, много месяцев ускользавшее от его взгляда.

- Уильям, земля Вальены ещё не носила человека глупее меня, - не отрывая взгляда от окна, сказал Риверте. Его руки были стиснуты в кулаки, костяшки пальцев побелели и чуть заметно подрагивали. - Он с самого начала пудрил мне мозги. Он не собирался... не собирался отдавать мне Аленсию. Он надеялся, что я отвлекусь, разгребая грызню между вами и моей новоиспечённой жёнушкой. Думал, я буду так занят, пытаясь не дать вам с ней друг друга удушить, что на время забуду... - Его лицо исказилось гримасой, которую при иных обстоятельствах можно было бы назвать усмешкой. Но сейчас она скорее походила на оскал. - Проклятье. Он опять меня обхитрил. Проклятье. Проклятье, Уильям.

Его голос теперь звучал растерянно, почти жалобно. Уилл, поколебавшись, снова шагнул к нему - и Риверте отступил от него назад, как будто не хотел, чтобы Уилл к нему приближался. Ему стыдно, внезапно понял Уилл, и от этой мысли его сердце сжалось от возмущения, гнева и ненависти к королю Рикардо, заставившему Фернана Риверте чувствовать себя побеждённым. И он ещё называет себя его другом! Зная, что для Риверте нет ничего хуже, чем проиграть, и всё равно обрекая его на такое унизительное и бесславное поражение.

Уилл стоял, чувствуя полное смятение от этих мыслей, и смотрел, как Риверте подходит к креслу за столом и тяжело опускается в него. Осколки разбитого глобуса хрустели у него под ногами.

- Возможно, это просто очередной этап, - прочистив горло, рискнул предположить Уилл. - Вы ведь и раньше не всегда и не сразу получали от него то, что хотели. Вы сами говорили, у вас как бы такая игра...

- Это не игра, - без выражения сказал Риверте, макая в чернильницу перо. - Не игра. Игры кончились, Уильям. Прошу, оставьте меня.

Уилл не мог вспомнить, когда в последний раз Риверте его прогонял. Кажется, в Даккаре, когда получил письмо с донесением о том, что Роберт Норан подослал к нему своего младшего брата, чтобы тот соблазнил его и убил. Тогда Уилл был растерян, испуган, смущён. Сейчас он чувствовал лишь сострадание и гнев. Но Риверте не была нужна его жалость. От этого стало бы только хуже.

Поэтому он молча развернулся и ушёл, тихо прикрыв за собою дверь.

Хотя никто в Шалле, кроме Уилла, не знал, что именно произошло, перемена, произошедшая в замке, была разительной. Уилл прежде не сознавал, до чего важную часть повседневной жизни составляют звуки уверенных размашистых шагов, резкого небрежного смеха, звучного насмешливого голоса, оглашающего комнаты и коридоры. Без всего этого замок как будто умер. Даже работы по перестройке внутренних помещений, которыми продолжила заниматься сира Лусиана, внезапно были приостановлены. Уилл не знал, почему, как и не знал, что известно Лусиане о содержании последнего письма из столицы. Похоже, о ней и её дочери король в своём послании также не упомянул. Уилл терялся в догадках, что могло спровоцировать такую забывчивость - или, правильнее говорить, такую жестокость. Рикардо как будто мстил им, всем им, один бог знает, за что. Уилл решил бы, что всё это и вправду обычная ревность, если бы король сам не был инициатором женитьбы Риверте. Заставить своего строптивого царедворца обзавестись семейством и потом злиться на него за то, что он осмелился даже и в этих обстоятельствах быть счастливым? Слишком гнусно даже для такого расчетливого и эгоистичного человека, как Рикардо Великий.