Я спешился возле лестницы на заднем дворе, как мне было велено, и сразу прошёл внутрь. Пока я ехал к замку, влага, которой набухал воздух с самого утра, наконец просочилась сквозь тучи и оросила землю мелким дождём. Шагая по дворцовым коридорам, я на ходу провёл ладонью в перчатке по лицу и волосам. На большее не было времени - да и, в конце концов я шёл не на аудиенцию. У входа в зал для заседаний меня встретил первый камергер его величества.

- Ну наконец-то, где вы пропадаете? - накинулся он на меня. - Его императорское величество ждёт.

Я пошёл за ним.

Император стоял в предпокое зала, нервно покачиваясь на носках. Я нечасто замечал у него этот жест - в последний раз, пожалуй, два года назад в Шимране, когда я сообщил ему то, что в итоге спасло ему хотя бы часть армии. На плечах у него была пурпурная мантия, на безупречно уложенных чёрных волосах - императорский венец. Услышав шаги, он повернул голову так резко, что венец едва не съехал на бок.

- Сильване! Проклятье, где тебя черти носили?

- Простите, сир, - сказал я, преклоняя колено. - Я получил ваш приказ и ехал так быстро, как...

- Ну довольно, - раздраженно бросил Аугусто, жестом веля мне подняться. - Слушай. Они здесь.

Я промолчал, ожидая продолжения - хотя у меня немедленно появилась довольно вероятная гипотеза о том, что он имеет в виду. Аугусто, однако, молчал, и я осмелился проговорить:

- Сир?

- Посланники Родриго, - словно раздосадованный моей недогадливостью, сказал император. - Мой драгоценный дядюшка с какого-то рожна решил попробовать договориться. Мне не нравится это, Леон, совсем не нравится.

Он был напудрен для официального приёма, и сейчас под слоем белил ясно выступил пот. Он боялся. Я никогда не видел, чтобы мой император боялся. У него сильное, волевое лицо, крепкий, даже тяжеловатый подбородок, который он никогда не прячет под бородой, крупный орлиный нос, безошибочно выдающий в нём кровь его династии - у Рикардо Великого, если верить парадным портретам, дошедшим до нашей эпохи, нос был точно такой же. Я знаю своего императора: он ходит с ножом на кабана, в бою несётся впереди всех со шпагой наголо, он заводит себе сильных и влиятельных врагов и никогда не откажется принять их вызов.

И вот сейчас ему страшно.

- Сир, - сказал я, - что вы хотите знать?

Он усмехнулся - скорее иронично, чем нервно.

- Невозможное, мой дорогой друг, невозможное... Я хочу знать, что в голове у моего любезного родственника. Помимо желания надрать мне задницу, само собой. Ещё летом мне доносили, что он собирает армию по всей Вальене, похоже, намереваясь выступить в поход на Сиану. - Император сухо засмеялся, подчёркивая абсурдность этой идеи. - А вот теперь присылает ко мне лизоблюдов с предложением вспомнить о нашей общей крови и поговорить по-доброму, по-родственному... Леон, скажи: я похож на дурака?

- Нет, сир, - совершенно честно ответил я. Император искоса посмотрел на меня.

- Ты один из немногих, в чей ответ такого рода мне вправду хочется верить. Я тоже так думаю, говоря по правде. И я не трус. Ведь не трус, не так ли, Леон?

- Нет, сир. Вы не трус.

Он кивнул скорее рассеянно, чем благодарно.

- И всё же я не хочу заходить туда, прежде чем... ну...

- Я понял вас, сир.

- Ты понял?

- Да.

- Скажи, Леон, - он вдруг поглядел на меня с любопытством - я давно привык к этому взгляду, но всякий раз слегка напрягаюсь, не зная, что он повлечёт за собой на сей раз, - а ты мог бы залезть в голову к моему дорогому дядюшке Родриго?

- Нет, сир.

- Нет?

- Нет. Вы же знаете, я не умею читать мысли, - слегка улыбнувшись, ответил я.

- А жаль, - вдохнул Аугусто. - Что ж, тогда давай сделаем то, что ты умеешь.

- Да, сир.

- Они там, - он кивнул на дверь зала заседаний. - Их шесть человек. Достаточно?

- Думаю, да.

- Я нарочно велел своей свите пока не входить, чтобы они не перебивали тебе... ну... - он не знал, какие слова подобрать, но я ничем не мог ему в этом помочь. Я и сам не знаю правильных слов.

- Это очень разумно с вашей стороны, ваше величество. Благодарю.

- Хорошо. Сейчас ты войдёшь и скажешь им, что император задерживается и просит его гостей чувствовать себя в покое и довольствии. Понимаешь?..

- Сир? - я приподнял бровь. - Должен ли император отчитываться перед послами за...

Он смотрит на меня, улыбаясь, и я осекаюсь, поняв свою глупость - и его ум. Конечно, посланники Агилойи там, за дверью, сидят сейчас в точно таком же неведении, как и мой император. Опаздывая на встречу, он дразнит их; извиняясь за опоздание, делает им честь. Они вольны выбрать, на какое из двух этих взаимоисключающих воздействий отвечать более явно - и это хотя бы отчасти приоткроет их истинные намерения.

- Да, сир, - говорю я, и он снова указывает мне на дверь.

Я иду выполнять его приказ.

Это легко. Их шестеро, и они, разумеется, напряжены - сколько же император заставил их прождать? При моём появлении в дверях их головы повернулись, как по команде. Они выслушали меня в явном удивлении и раздражении, но потом переглянулись между собой, и старший из них, рослый усатый мужчина преклонных лет, со спокойной гордостью сказал, что гостеприимство императора - великая честь для них, и, разумеется, они прождут столько, сколько его величество сочтёт нужным томить их ожиданием высочайшей аудиенции. Мы обменялись поклонами. Всё это заняло несколько минут, которых мне сполна хватило на то, чтобы ощутить - вернее, не ощутить - то, зачем я сюда пришёл.

Я вышел в предпокой - тот, из которого ждали выход императора. Аугусто нетерпеливо повернулся ко мне.

- Ну?

- Всё в порядке, сир.

- Ты уверен?

- Насколько это возможно. Вы ведь знаете, я никогда не могу дать никаких гарантий...

- И однако же ты никогда меня не подводил, - сказал император и сжал моё плечо. Я коротко кивнул, щёлкнул каблуками. Рука Аугусто сжалась чуть крепче, и когда я поднял на него глаза, то увидел, что он улыбается. Страх - или то, что я принял за страх - окончательно ушёл из него.

- Ты такой забавный, Леон Сильване. Такой верный... или кажешься верным. Всякий раз, доверяясь тебе, как сейчас, я думаю - когда же мне придётся заплатить за мою доверчивость?

- Не раньше, чем я обману вас, сир, но лишь если жестоко обманусь сам.

- Ты никогда не обманываешься.

Я промолчал. Это правда, или нечто близкое к правде - но император не знает о множестве препятствий, которые мне приходится порой преодолевать, выполняя его приказы. Особенно выполняя приказы - то, что случилось два года назад в Шимране в разгар Грязевого похода, было чистой случайность, вспышкой, одной из тех, что случались со мной крайней редко, но от этого были особенно ярки. Тогда она спасла императора, спасла всех нас - и с тех пор он верил мне больше, чем я заслуживал. Впрочем, сегодня я действительно был более или менее уверен.

- Расскажи, что ты увидел.

- Ничего, сир. В том-то и дело, что ничего. Если бы они замышляли покушение на вас, это было бы... - я неуверенно провёл пальцами по воздуху, рисуя что-то вроде полукруга - нет, никогда мне не хватало слов. - Ярость, азарт, предвкушение убийства, сир, оно всегда на поверхности. Думаю, я бы почувствовал, ещё не войдя в комнату. Но, повторюсь, гарантировать...

Он сжал моё плечо снова, и я умолк.

- Останься здесь, - сказал Аугусто. - И дождись меня. Ждать придётся, возможно, долго. Но дождись.

- Да, сир.

Он ушёл - не в зал заседаний, где его ждали парламентёры злейшего его врага, - а в смежные покои, оставив меня одного в полутёмном, пустом и холодном зале.

Я пробыл в этом зале почти шесть часов. Там было совершенно нечем заняться - не было ни книг, ни хотя бы картин, окна выходили на глухую стену. Я не люблю такие помещения столь же сильно, как люблю улицы Сианы и сианцев, говорливых и общительных, всегда готовых прийти на помощь или поддержать разговор. Уже светало, когда меня, сонного, уставшего от ожидания и вконец осоловевшего от безделья, выпустили из предпокоя через ту же дверь, через которую я вошёл. Все шесть часов, которые я проторчал здесь, она была заперта.