— Пора в путь-дорогу, — призывало радио, — в дорогу дальнюю, дальнюю, дальнюю…

— Пора, давно пора, — бормотал Гиндукушкин, заглядывая в перечень предметов, необходимых для внестудийного творчества мэтра. — Папах бараньих — двадцать шесть… черкесок обычных — десять… черкесок парадных — двадцать… бурок черных — пять, бурок белых — пять, бурок сивых… сивых… сивых… Где сивки-бурки? — гаркнул Власий и ринулся к складу бутафории.

На экипировку протарзановской группы была брошена половина студии. Верному Гиндукушкину доверили один из важнейших участков: реквизит и личные вещи мэтра. В дорогу брались неизменные папиросы любимой фабрики «Борнео», складной стульчик и походный бочонок с коньяком, достигшим совершеннолетия. Протарзанов в командировках всегда старался обеспечить себе максимальный комфорт. Дабы не чувствовать оторванность от дома, мэтр возил с собой скотч-террьера по кличке Чита, портативную грелку и плетеную кушетку.

…В своем неизменном мохнатом от выпирающего подкладочного волоса пиджаке редактор сценарного отдела Константин Шишигин двигался по студии. В Костином сердце кипели страсти. Получив из Красногорска письмо от Можаева и Благуши, он отправился прямо к директору студии товарищу Фениксову. Перед Шишигиным носились страшные видения: в номере красногорской гостиницы сидят, изнывая от безденежья и беспокойства, всеми забытые молодые операторы. Юрий насквозь прокоптился табачным дымом. Мартын же расстроен так, что утратил аппетит и тощает с каждым часом.

— Как жизнь в искусстве? — подобострастно подхватил Шишигина под руку Гиндукушкин.

— Минуточку, — не отрывая глаз от текста, фыркнул Шишигин. — «Аппарат панорамирует. Крупным планом — станок. Он вертится. Стружка, как локон Вали, вьется из-под резца. «Я люблю тебя, Валентина!» — шепчет Володя, довыполняя двухсотый процент плана. Затемнение…» A-а, здорово, Власий! — сворачивая сценарий, вяло произнес Шишигин. — ? Какой у тебя протарзанистый вид!

Одет Гиндукушкин был действительно а-ля мэтр. Искрился светлый и жесткий, как оцинкованное железо, костюм. На щуплой ассистентской груди болтался новый галстук леопардовой масти.

— А как же! — самодовольно усмехнулся Власий. — Мы с мэтром едем на большой сюжет. Спецзадание! Я готовлю отъезд. А вы чем-то расстроены?

— Предвкушаю удовольствие от свидания с Фениксовым. Получил из Красногорска восторженное письмо от операторов: ребята без денег, сценарий просто находка для документалистов — сплошная фантастика…

Гиндукушкин изобразил на лице самое глубокое сочувствие.

— Ай-ай-ай! Какая неприятность! Но Фениксов в ней разберется!.. Многие не ценят товарища Фениксова! А ведь это выдающаяся личность! Я случайно знаю его биографию. Он был брандмейстером, заведовал горводопроводом, выпускал духовые инструменты… Прошел огонь, воду и медные трубы! Ничего каламбурчик, а? Гиндукушкин еще может, а?.. Словом, Фениксов умеет устраиваться! Хотите, расскажу такую потеху! Но между нами, конечно… Когда он заведовал пожарами где-то в провинции, то устроил юбилей собственной каланчи. И вдруг во время фейерверка вспыхнули обозные бочки. Пожарная часть сгорела дотла. Оказывается, в бочках хранился чистый спирт. Юбиляры держали его про запас с разрешения любимого брандмейстера. В результате расследования погорели все. А возродился из пепла един Фениксов.

— Ого! Какие милые новости, — удивился Костя. — И никто к нему до сих пор не применил противопожарных мер?.. Ну, а ты что же держишь свою информацию в кубышке? Ведь молодые следователи мечтают по ночам о таких фактах!

— A-а, — махнул ручкой Гиндукушкин. — Кому это нужно— совать нос в старое биографическое белье? Мне это нужно больше всех, что ли? Мое дело — сторона! Но вы слушайте дальше… Фениксова перебросили на завод газированных вод.

— Ну, а когда же он устроился выдающимся деятелем киноискусства? — осведомился Шишигин.

— Не кощунствуйте! — взмолился Гиндукушкин и тревожно огляделся по сторонам. — Это же все-таки наш общий любимый директор!.. Перед тем как перейти на студию, он уже работал по искусству. Командовал фабрикой духовых инструментов. Там под руководством Фениксова изобрели полировальную мазь «Фениксин». Она придавала медным трубам солнечный блеск. На инструменты, обработанные этой мазью, можно было смотреть только через копченое стекло. И подумайте, на этих трубах Фениксов чуть не вылетел в трубу… Хорош каламбурчик? Гиндукушкин еще может, а? Трубы блестели, но не играли!.. Весь изобретательский коллектив погорел ярким пламенем, а Фениксов возродился! Несгораемая личность! Но это между нами, а то еще впутаешься во всю эту историю…

— Пресса плачет по таким фельетонам! — подытожил Шишигин. — А ты, вместо того чтобы об этом написать…

— Не в нашу ли многотиражную газету? — прищурился Гиндукушкин. — Подумаешь, авторитетный орган! А потом мне что, больше всех нужно? Я человек маленький. Простите, у вас торчит волосочек!

И почтительно, двумя пальчиками выдернув из редакторского пиджака пучок конского волоса, ассистент-адъютант умчался в неизвестном направлении.

— Надо проверить материал! — задумчиво пробормотал Костя.

Перед тем как проникнуть к Фениксову, Шишигин долго и безрезультатно укладывал свои дикорастущие кудри. Костя знал, чей взгляд он встретит, и ему очень хотелось быть красивым.

— Сегодня я решил достигнуть высшей власти, — молвил Шишигин, входя в приемную, где сидела секретарь директора Феня. — Как вы думаете, Фенечка, достигну?

— Торопитесь, — учтиво ответила Феня и поглядела на Костину шевелюру, которая на глазах приобретала обычный лохматый вид. — И вообще у него пониженное настроение: готовит доклад для творческой конференции «Практическая повседневная помощь молодым специалистам».

Когда Шишигин вошел в директорские апартаменты, Фениксов что-то нервно диктовал. Сизый, как струйка дыма, хохолок «несгораемого» руководителя вибрировал. При виде Кости глава студии быстро замахал бумажкой: «Зайдите завтра!» — и продолжал, обращаясь к машинистке:

— «…Так же, как о молодых режиссерах, мы ежечасно и ежеминутно заботимся о молодых операторах».

— Стоп! — произнесла машинистка. — Кончилась страница!

Шишигин воспользовался паузой и быстро изложил суть дела.

— Срываются? Съемки? — встревоженно пробормотал Фениксов. Он задумался на мгновение, и вдруг лицо его просияло: — Я это предвидел!

— Но ведь операторы не виноваты, — загорячился Шишигин. — Бомаршов напутал в сценарии… Молодым надо помогать!

— Продолжим, — сказала машинистка.

— «…Прежде всего мы обеспечиваем их полноценными, доброкачественными, высокохудожественными сценариями», — бубнил Фениксов. — Значит, наши юнцы жалуются на самого Бомаршова?! Что еще им нужно? Толстого Льва им нужно? Продолжаем. «…Активно способствуем интенсивному росту дарований, смело оказываем творческое доверие, поручаем самостоятельные сюжеты, поощряем дерзания и новаторство…» Я всегда против того, чтобы неоперившимся юнцам доверять самостоятельные задания. Студия не может рисковать. Кино не альпинизм! Сообщи же им, чтобы немедленно прекращали съемку и присоединялись к группе Протарзанова. Она будет где-то там, рядом. Вы всё поняли?

Директорские пальцы нервно пробежались по бумажкам.

— Я вас, кажется, наконец-то понял, — дерзко сказал Шишигин и вышел из кабинета.

«Не повезло ребятам! — рассуждал Костя. — Эх, если бы все у нас делалось так, как пишется в докладах! Придется ребятам сообщать печальные вести… Может, позвонить им в Красногорск? А как угадать точное время, когда они будут в гостинице? Мотаются где-нибудь на съемках… И потом лично сообщить друзьям о неприятностях у меня язык не повернется. Лучше напишу. И пошлю вместе с деньгами».

— Знаете, Костенька, — драматически зашептала Феня, — я хочу с вами кое о чем посоветоваться. Как с редактором.

— И вы пишете сценарии? — ужаснулся Костя. — А вы мне так нравились!

— И хочу нравиться в дальнейшем! — заявила Феня. — Я говорю с вами не как с деятелем сценарного отдела, а как с редактором нашей многотиражки. Костя, у нас происходят таинственные истории. Вчера я работала вместо Зои — я ей была должна одно дежурство. Фениксов дал мне для регистрации свое заявление по поводу фильма «Тише едешь — дальше будешь». Ведь директор на худсовете не высказывается, как вы знаете. Заявление резко отрицательное. А сегодня он передал второе заявление о той же картине — абсолютно положительное. Чудеса!