— Я твой отец! — рявкнул конунг.

Видар сжал кулаки.

— Вот именно! Отец! — от крика юноши толпа притихла. — Раз ты отец — так объясни, для чего нужны родители? Чтобы топтать своих детей? Отыгрываться на них? Тогда бы лучше не рожали! Заведи себе вон шавку, да шпыняй! Так ведь даже шавка может огрызнуться! Но мы не шавки. Мы люди, как и ты. У нас тоже души есть, и чувства! — Видар вдруг умолк. Оглядев отца с головы до пят, сказал почти спокойно:

— Хотя — тебе же наплевать. Мы для тебя куклы. Чурбаки. Плевать ты хотел, чего мы там чувствуем. Гад ты, конунг, вот ты кто такой. Обыкновенный ползучий гад.

Было тихо. Конунг стоял, остолбенев. Сигурд хмурил брови.

— Ну, что ж, сынок, — выговорил конунг, — ты достаточно сказал. Давно я знал, как ты меня любишь, но…

— Не больше, чем ты меня, — перебил Видар. — Как аукнется, так и откликнется, слыхал, может?

Конунг молчал, сжимая зубы. Сигурд тяжело вздохнул:

— Э-эх… Да прекратите вы, за ради всего святого. Хватит! Люди же кругом! Людей хоть постыдитесь!

— Мне стыдиться нечего! — фыркнул Видар. Сигурд сказал:

— Замолчал бы уж!

Видар принужденно усмехнулся:

— А если замолчу, что, всё будет в порядке? Если молчать — значит, все в порядке? Так, что ли, по-твоему? Все в доме хорошо, говорить не о чем… тишь да гладь. А то, что мы из углов друг на дружку косимся — это не в счет? А то, что отец собственную дочь, как собачонку, кнутом до полусмерти отстегал — не в счет? Как же, он отец, ему виднее. Главное, помалкивать, и всё в порядке. У нас все хорошо, идиллия. А кто рот откроет, гадом будет!

Мгновенье было тихо. Потом конунг произнес:

— Все сказал?

— Нет.

Конунг отвернулся.

— Ну, продолжай, — промолвил он. — Я подожду.

— А смысл? — ответил сын. — Ты ж глухой, как дерево. У тебя в одно ухо войдет, в другое выйдет. На кой хер мне разоряться? Ты все равно не слушаешь. Я же не эта твоя любимая дочь, твоя шлюха подзаборная.

Как ужаленная, Аса вскочила с лавки.

— Заткнись, козел! — взвизгнула она. Покраснев, тут же опустилась на место.

— Прекрати нести гадости про сестру! — зарычал конунг.

— Ох ты, ох ты! — ответил Видар. — Как сразу взвился-то, а? Любимое задели!

— Что ж, и любимое! Тебе разве понять, засранец! Да она единственная из вас меня уважает! Не льет на отца грязь! Не позорит перед людьми! Не таскается по кобелям!!

Видар побледнел, и глаза сузились.

— Само собой, ей ведь некогда, — все еще стараясь сдерживаться, выговорил он. — Она же занята другим.

Аса опять вскочила, сжимая кулаки:

— Свинья! Ты подлая свинья! Заткнись!!!

Видар заорал, перекрывая сестрин вопль:

— Не верещи, сучка! Доверещишься у меня! Подстилка грязная!!! — и, обратившись к отцу, бросил:

— Да уж лучше б эта тварь по кобелям таскалась, я бы слова не сказал. Ты вон малую в позоре обвиняешь, а сам? Сам-то ты чего выделываешь, скажи? Вот где истинный позор! Вот где он, позор! — голос Видара сорвался. Он тяжело дышал, лицо пылало, будто кто-то надавал ему пощечин.

Аса подлетела к Видару, скрюченными пальцами, будто когтями, попыталась вцепиться в братнино лицо. Тот размахнулся, влепил ей оплеуху, и девушку отбросило в сторону. Навзничь она рухнула на снег.

Шагнув к сыну, конунг дал ему пощечину. Видар схватил его за горло, и они закружились, рыча, как дерущиеся псы. Сигурд рванулся к ним, попытался растащить, но безуспешно. Лежа на снегу, Аса плакал навзрыд. Толпа придвинулась, сверкая возбужденными глазами. Сигурд повернул к людям красное от усилия лицо.

— Да помогите, што ль! — рявкнул он. — Помогите мне!

Эйвинд, Бьорн Харалдсон, еще несколько ярлов сорвались с места. Им удалось разнять дерущихся, растащить, отгородить живой стеной. Видар порывался к отцу. Тот смотрел на сына бешеными, побелевшими глазами. Сигурд крикнул:

— Леший вас задери! Белены объелись?! Успокойтесь немедля!

— Пускай эти оба сдохнут, тогда я успокоюсь! — выдавил юноша.

Оттолкнув Сигурда, конунг снова влепил Видару пощечину. Тот взревел. Рванувшись, вырвался и, как зверь, в прыжке, бросился на отца. Они упали, покатились по снегу. В воздухе мелькали кулаки, белый снег окрасился их кровью.

Сигурд кинулся на них, вцепился в конунга и потащил в сторону. Эйвинд и Бьорн потащили Видара.

— Утихните, проклятые! — Сигурд был взбешен не хуже их двоих. — Да это што ж такое, а?! — он отодрал конунга от сына, навалился на него, грубо, как медведь, схватил за плечи.

— Утихни, говорю! — заорал ярл ему в ухо. — Хоть богов побойся!

— Уйди… уйди… — конунг старался освободиться. — Я убью этого щенка!

— Подавишься! — фыркнул Видар. Конунг прохрипел:

— Клянусь богами…

Видар так рванулся, что Эйвинд и Бьорн Харалдсон едва не выпустили его.

— Хоть бы богов не приплетал! — заорал юноша. — Ведь услышат!

— Щенок! — ответил конунг. — Не смей пасть разевать! Я запрещаю!

— Срал я на тебя, ты мне не указка! Сам заткнись!!!

Конунг выдохнул, тяжело дыша:

— Ты… ты… Чей ты сын, мерзавец? Чей ты сын?!

— А чего же ты меня-то спрашиваешь?! — отозвался Видар. — Ты б мать спрашивал!

Глаза конунга налились кровью, и он закричал:

— Не трогай мать, поганец! Не смей трогать мать! Даже упоминать ее не смей! Тебя волчица родила, не мать! Волки твои родители!

— Да уж лучше б так! — ответил Видар, — и то грязи меньше! Волки побольше твоего стыда имеют! Они, небось, не трахаются с собственными дочерьми!

Все вокруг остолбенели. У Сигурда отвисла челюсть. Стало так тихо, что слышно стало, как дышат люди. Приподнявшись, конунг сел на снегу и почти шепотом произнес:

— Что? Что? Это… это ты о чем?

— Об нем об самом! Да чего ты дурачка-то корчишь?! Ведь вся округа знает, что ты спишь с этой шлюхой!!! — Видар ткнул пальцем в Асу.

— Неправда! — закричала та. — Это неправда! Не слушайте его, он врет! Это неправда! Неправда… — она заплакала, прижав к глазам ладони. Конунг перевел дух.

— Да ты… ты в своем уме? — спросил он сына. — Ты это что?!

Видар ощерился:

— Я-то в своем! А вот ты — в своем ли?!

— Опозорить меня взялся? — конунг возвысил голос. — Этого ты хочешь, да?!

— Да ты и сам хорошо справляешься! Без посторонней помощи!

— Бесстыдник! Ты все это сам придумал? Или кто помог?

Видар усмехнулся непослушными губами.

— Это ты у нас великий придумщик! — в тон отцу ответил юноша. — Надо же, и не покраснеет! Вы — две самые отвратительные гнидятины на свете, ты и эта твоя мразь. А еще меня бесстыдником обзывает. А еще малявку в блуде обвинил! Да мы рядом с вами тут святые! Рядом с вами двумя даже свиньи, даже псы — и те святые! Это вы и есть позор семьи! Паскуды грязные!!!

На секунду стало тихо. Потом вдруг конунг кинулся вперед. Сигурд, застигнутый врасплох, не сумел его сдержать.

Отец и сын сцепились, упали в снег. Оскалившись, они рвали один другого, будто псы. В ход пошли зубы. Их пытались разделить, но безуспешно, ненависть прибавила им сил. Казалось, ничто не заставит их остановиться.

— Да што ж это такое! Што ж за горе-то такое! Ах, вы… — Сигурд набросился на них, чугунные кулаки молотили по кому и по чему попало. Бьорн Харалдсон начал помогать. Хоть и не сразу, им удалось разнять дерущихся.

Общими усилиями ярлы растащили сына и отца.

— Если вы сей же час не прекратите, клянусь, я вас обоих зарублю! — рявкнул Сигурд. — Вот этими руками! Хватит! Довольно!

Те будто не слыхали, их взгляды не способны были разойтись. Видар усмехнулся. Улыбка вышла похожей на оскал.

— Это не дети, — молвил конунг. — Это кара богов. Кара божья! Наказание!

Сплюнув кровь, Видар облизал разбитые губы и ответил:

— Ты еще не видел, что это такое, кара богов. Ты ее еще и не нюхал. Ну, ничего. Ничего! Я тебе покажу. Я тебе устрою кару богов, посмотришь! Клянусь, что ты ее еще увидишь, божью кару! Вы все — свидетели! Боги свидетели! Я покажу этим гадам кару богов!