Конунг дернулся к нему, но ярлы держали крепко.

— Кару богов… — за спиной у них вдруг молвил тихий голос, и они обернулись.

Улла встала со скамьи.

— Милая, ты что, — Бран поймал ее ладонь, но Улла не ответила. Отняла у Брана свою руку и медленно двинулась вперед. Бран с тревогой следил, как она выходит к центру круга.

Там Улла замерла. Неподвижные, невидящие глаза уперлись в Видара. По лицу скользнула судорога, брови заломились, и она еле слышно произнесла:

— Кара богов. Боги… Ох… боги… великие боги…

Она вдруг резко изогнулась, напряглась всем телом. Голова запрокинулась, пальцы сжались в кулаки. Бран вскочил. Над пустырем повисла тишина, даже конунг с Видаром, казалось, забыли друг о дружке.

Улла застонала.

— Какую же придумать кару, — молвила она. — Я говорю, а вы не слышите. Какую кару отыскать… В уши вам кричу, а вы не слушаете. Не слышите. Не понимаете меня. Черен снег под ногами… черным-черно. Черным-черно! Кровь и грязь. Сплошная грязь! — внезапно выкрикнула Улла. Ее голос набрал силу, в нем зазвенел металл, незрячие глаза впились в толпу. Дрогнув, люди попятились под страшным, окаменелым взглядом.

— Какие кары вам еще нужны?! — вопль ясновидящей взвился над пустырем. — Почему вы клянетесь великими именами? Вы разве боги? Вы разве боги?! Нет! Только грязь. Одна трясина. Вы слепы, а боги видят. Вы глухи, а боги слышат! Вот! Вот, смотрите же! Боги глядят на вас! Они разговаривают с вами! Откройте уши, и услышите! Прозрейте — и увидите их! Вот они! Вот они, рядом с вами! Ходят среди вас, так смотрите же на них!!! — Улла ткнула пальцем в оцепеневшую толпу. Ее лицо было белее снега, а глаза — как угли. Толпа качнулась, по ней пронесся вздох ужаса. Люди втянули головы в плечи и стали озираться.

Ясновидящая снова застонала, опустила руки, пошатнулась. Было тихо. Народ глядел на нее, а она глядела на что-то, видное лишь ей.

Прошла минута, за ней другая. Улла вдруг вскинула ладони, и бледное личико исказилось мукой. Она склонила голову к плечу. Губы дрогнули.

— Что сказать этим людям, — усталым, низким, тусклым голосом выговорила она. — Что сказать им. Впотьмах родились, впотьмах живут, впотьмах умрут. Что сказать этим людям, когда они не желают слушать гласа моего, не желают видеть моего лица, только злость свою и похоть. Стану бить их жезлом, но не подымут головы. Упорные… жестокие… несчастные! Призрак гнева бродит здесь, разве вы не видите? Нет… нет, вы не видите. Не понимаете, вы слепы. Что сделать этим людям, тварям неразумным? Что они знают… что поймут. Совсем отступились от меня. Как же вы, слепые, жалкие, клянетесь именем моим? Руки по локоть грязью замарали! Нет чистого места, чтобы вас коснуться! Каков петух, такие и птенцы! Черные перья… черная кровь на снегу. Ходящий по пути греха! Ты сам накликал эту смерть! Ты ее еще не видишь, но она крадется в темноте. Черная тень из черного леса. Это он. Это призрак. Призрак ярости и гнева! Дух мщения. Я приду, он так сказал. Приду — и напою снег вашей кровью. Кровь за кровь, сказал великий бог, смерть за смерть. Ночь войдет в твою дверь, и ты не захочешь видеть утро. Проклянешь ту землю, на которой стоишь. Проклянешь день, когда родился! А ты, беспутная дочь безумного отца… бедная… ох, бедная… Куда глаза твои смотрят? Не смотри на него! Он — смерть!!! Вот кровь течет, стекает по клинку… Гляди же, это твоя кровь, твоя. Рек ею не наполнить, крови мстителя не воротить. Кровь, кровь… не отмыть ничем… Ох, не надо! — Уллу снова зашатало. Глаза были закрыты, на лице — страдание и боль. Она сделала движение, словно пыталась стереть что-то с руки. Опять заговорила:

— Куда идешь ты, мститель, мститель, ночь так темна, душа в потемках заблудилась, черный призрак за спиной… Он жаждет крови. Он ненасытен, его не остановишь. Несчастная… глупая… беги же ты, спасайся, ты еще сумеешь убежать! Беги на край света, там он тебя не сыщет, спасай свою душу, спасай!

Она упала на колени. Распахнула черные глаза. Обернулась к сестре, посмотрела на нее — и сквозь нее, протянула руку.

— Беги же! — взмолилась ясновидящая. — Может, ты успеешь. Как ночь темна, а в ночи — черный призрак. Придет — и отомстит тебе за месть. Жизнь твою возьмет, и не откупишься.

— Дура! — завизжала Аса. — Замолчи!!!

Но ясновидящая не слышала. Продолжала говорить:

— Кровь на снегу — расплата мстителю. Твоя могила — пепел, а курган — огонь. Курган до неба… до ночного неба… к звездам, через облака.

— Заткнись, заткнись, ты, тварь! — Аса бросилась на Уллу и наотмашь ударила по голове. Ясновидящая упала, будто срубленная, не издав ни звука. Аса принялась хлестать ее по чему попало.

— Заглохни! — вопила Аса. — Это ты нарочно! Ты нарочно! Заткнись!!!

Бран подбежал и, схватив Асу за плечо, отшвырнул от Уллы. Опустился на колени. Улла лежала лицом кверху, быстро, тяжело дышала, глаза были широко раскрыты. Неподвижные, черные, слепые, ее глаза смотрели в пустоту. В них отражалось ледяное небо.

Бран осторожно поднял девушку. Она казалась мертвой, висела в его руках, словно тряпичная кукла. Лишь по тому, как Улла вздрагивала, Бран ощущал, что она живая. Он посмотрел на Сигурда. Тот молчал, и остальные — тоже. Бран обвел их взглядом. Никто не шелохнулся. Он поплотней закутал Уллу в плащ и глухо проинес:

— Эйвинд, забери потом мой меч.

Бран не получил ответа, да он его и не ждал. В тишине был слышен лишь отчаянный плач Асы.

Бран поднялся. Вскинул Уллу на руки и унес с площадки прочь.

Она очнулась ближе к вечеру.

Бран как раз шел к дому, когда ему навстречу выбежала Раннвейг.

— Ох, — запыхавшись, выпалила девочка. — Вот ты где, а я тебя ищу. Идем скорей, очнулась она.

Бран нашел Уллу на постели. Занавес был задернут, а она лежала без движения. Когда Бран появился, посмотрела на него, и сразу отвела глаза. Пальцы медленно расплетали косу.

Бран сел рядом. Улла молчала и глядела в пространство.

— Как ты, детка? — Бран коснулся ее колена. Улла не ответила. Ее рука медленно двигалась, высвобождая волосы: прядь, еще прядь, за ней другая… Бран сказал:

— Хочешь пить?

Молчание. Монотонное движение руки.

— Улла, поговори со мной, — Бран наклонился. — Слышишь?

Ни звука, никакой реакции, одно лишь шевеление ладони. Бран остановил ее руку:

— Погляди же на меня! Ты меня слышишь?

Темные глаза переместились.

— Слышу, — ответила она.

— Как ты, а?

— Хорошо, — она почти силой отняла у него свою ладонь. Скрестила руки на груди.

— Дать воды?

— Нет, — сказала Улла.

— Голова болит, да?

— Нет.

— А что у тебя болит?

— Ничего, — она отвернулась. Пальцы снова принялись теребить косу. Бран беспомощно наблюдал за ней.

— Искорка, ну, что ты, а? — спросил он. — Чего ты?

— Она уже почти час вот так, — из-за его спины сказала Раннвейг. — Как услыхала про то, чего было нынче утром, так и…

Бран подпрыгнул, как ужаленный:

— Она узнала? Кто ей сказал?!

Раннвейг опустила голову.

— Я, — почти шепотом ответила девочка.

— Ты чего, совсем? Зачем ты это сделала?!

— Не кричи. Это я попросила, — негромко выговорила Улла. Бран притих и обернулся. Она перебирала косу. Глаза казались совсем больными.

— Все равно, зря она рассказала, — промолвил Бран.

Брови Уллы сдвинулись, и она ответила:

— Я имею право знать. Я сама этого хотела. Я не младенец, чтобы меня постоянно нянчить.

— Не сердись, чего ты, — Бран взял ее ладонь. — Малышка, я вовсе не собирался…

— Я не малышка, — выдернув руку, Улла села на постели, глаза сверкнули гневом. — Никакая я тебе не малышка! Перестань меня так называть!

— Хорошо, — пробормотал он. — Не буду, только не волнуйся.

— Оставь меня в покое, — Улла натянула покрывало и отвернулась к стене.

— Уходи, — услышал Бран. — Вы оба уходите. Я хочу быть одна.

— Мы уходим, — ответил он ей в спину. — Не сердись.