— Устали? — спросил у Сахьяновой машинист. — Мы немного с опозданием. Но к Седанке нагоним.

Поезд стал разгоняться, быстрее, говорливее застучали колеса…

Вновь обосновавшись во Владивостоке, Сергей Лазо с первого же дня занялся подготовкой бескровного переворота. Вместо военного отдела при областном комитете партии был создан военно-революционный штаб с шестью отделами: мобилизационно-организационным, снабжения, связи, разведки, оперативным и санитарным. На всех заводах, в мастерских, на Эгершельде и в порту рабочие объединялись в боевые десятки, эти десятки сводились в сотни. Оберегая организацию от провалов, Сергей Лазо разработал правила строжайшей конспирации. Нарушение правил каралось партийным судом.

Выдающимся событием явилась декабрьская городская партконференция, состоявшаяся в обычной рабочей бане. Приближался день восстания, боевые отряды рабочих получали оружие, в колчаковских частях работали агитаторы, к городу подтягивались из таежных районов партизанские отряды.

От Ильюхова поступило радостное сообщение: гарнизон Сучанского района восстал. В последнюю минуту офицеры попытались обратиться за помощью к японцам, однако было уже поздно: солдаты разобрали оружие и сумели захватить пулеметы. Перебив офицеров, четыре роты двинулись к партизанам. Солдат встретили в деревне хлебом-солью. Соединив партизанский отряд и солдат гарнизона, штаб организовал 1-й Дальневосточный советский полк. Это была прекрасно вооруженная, крепкая дисциплиной воинская часть. Ильюхов сообщал, что полк в любой момент готов выступить во Владивосток.

Во всем Приморье последними островками белогвардейской власти оставалось несколько крупных гарнизонов, да в самом Владивостоке в морозной дымке скованного льдом залива маячил Русский остров. Сельские районы, где хозяйничали партизаны, уже не признавали генерала Розанова.

С Иманом, Спасском и Никольском-Уссурийским бесперебойно работала хорошо налаженная связь. Вишлин несколько раз на дню доставлял Лазо коротенькие шифровки. В гарнизонах этих городов большевистская пропаганда совершала свое неумолимое дело. Солдаты отказывались признавать власть колчаковского наместника.

Японцы… На них оставалась последняя надежда генерала Розанова. Однако на подпольной партийной конференции большевики сделали исключительно тонкий ход: они приняли решение бороться за передачу власти областной земской управе. И японцы, стиснув зубы, вынуждены были сделать вид, что в это верят. В советском Приморье еще находились воинские контингента «союзников», и генералу Оой приходилось, слащаво улыбаясь, играть непривычную роль миротворца.

Между тем события грозили взрывом, обстановка продолжала угрожать великим кровопролитием. Намерения японской военщины не оставляли никаких сомнений. Как только последний американский солдат покинет Дальний Восток, период благопристойного поведения японцев тут же кончится. Оставшись хозяевами положения, они воспользуются любым поводом, чтобы применить вооруженную силу.

После партийной конференции в декабре девятнадцатого года поведение большевиков стало более целеустремленным. В начале января с необыкновенным успехом удалось провести однодневную всеобщую забастовку. Огромный город словно умер. Власти, понимая, что малейшее промедление подобно поражению, лихорадочно искали выход. На солдат надежды больше не было. Оставались лишь японцы. Они, конечно, с радостью помогут, однако сперва нужно выпроводить из Приморья американцев. А тем временем в частях владивостокского гарнизона солдатское недовольство достигло критической точки. Взрыв мог последовать в любой момент — достаточно неосторожного выстрела из винтовки. Как раз этого и ждет отчаявшийся враг. Большевики изо всех сил старались не дать заговорить оружию. Ненавистный режим Колчака, стоивший стольких жертв трудовой России, здесь, на Дальнем Востоке, должен был рухнуть без единой капли крови…

В письме из Никольска-Уссурийского, о котором сообщил Вишлин, «сделка на хлеб» намечалась на 24 января, в крайнем случае днем позже. Срок выступления никак не устраивал подпольный областной комитет. Следовало удержать товарищей, выиграть хотя бы несколько дней. Надо выступать всем дружно, а не по частям. Но, с другой стороны, если у них там уже чуть не горит… У Ильюхова в Сучане, в 34-м пехотном полку, офицеры, прознав о готовящемся восстании, едва не сорвали все дело. Средство у них одно — забрать и запереть винтовки, оставить солдат без оружия, с голыми руками. Этого, конечно, допускать не следует, однако, если имеется хоть какая-то возможность оттянуть решительный шаг…

Ответ в Никольск Сергей Лазо сел писать сам.

«…Насчет того, что сделка на хлеб состоится 24-го или 25-го, мы со своей стороны многого сказать не можем — вам виднее. По этому поводу должны сообщить вам следующее: мы будем своевременно извещены о всяком предполагаемом продвижении японцев в сторону Никольска и передадим его немедленно вам. В случае отправления японского эшелона в Никольск мы не допустим этой отправки, либо устроив крушение, либо испортив путь. Так что возможность увеличения японских сил в Никольске со стороны Владивостока пока вас не должна тревожить. Вас также интересует вопрос о том, что должен делать сейчас владивостокский гарнизон. Мы призываем части сохранять спокойствие, не предпринимать никаких сепаратных выступлений, поддерживать тесную связь с Военревштабом и оказывать сопротивление при попытках разоружения. При данных условиях мы не считаем возможным какое бы то ни было выступление воинских частей во Владивостоке… Спешить с выступлением не в наших интересах, и если вас к этому не побудили какие-либо особые причины, то лучше выступление отложить… В понедельник выйдет четвертый номер „Коммуниста“, который мы перешлем вам. По выходе номера мы выпустим листовку по поводу текущих событий…»

Он заканчивал письмо, когда в дощатую дверь раздался условный стук. Это мог быть только связной. Военревштаб не имел помещения, важные сведения доставлялись сюда, в эту каморку, особо проверенными людьми. Появление связного в такой неурочный час означало только одно: произошло что-то из ряда вон выходящее.

Так и оказалось. Сегодня рано утром в Коммерческом училище, где располагался егерский полк, едва не вспыхнула перестрелка. Группа офицеров решила забрать у солдат винтовки и запереть их в цейхгауз. Полковой комитет воспротивился и приказал солдатам оружия не сдавать, а офицеров арестовать. Командир полка в панике бросился к коменданту Владивостокской крепости генералу Вериго. Бунт, в полку настоящий бунт!

«Вот оно, — первое, что подумал Сергей. Холодок острой опасности коснулся сердца. — Что им стоит теперь обратиться за помощью к японцам? Но какие молодцы егеря: оружия не сдали, а до столкновения не допустили. Дисциплина — великая вещь!»

— Что комендант крепости? — спросил Лазо. — Какие-нибудь меры принял?

Генерал Вериго, узнав о бунте солдат, послал егерям ультиматум: не позднее десяти часов вечера восстановить у себя надлежащий порядок.

«Так… Десять вечера… Время еще есть. Лишь бы солдат не спровоцировали на выступление. А ну случайно выстрелит чья-нибудь винтовка?..»

— Резолюция егерями вынесена? Послана?

Этого связной не знал.

— Подождите немного. Сейчас будет ответ.

Приготовив лист бумаги, Сергей задумался. Бунт в полку — достаточный повод, чтобы японцы применили вооруженную силу. Но для этого к ним должны обратиться за помощью. Неужели снова, как с авантюристом Гайдой? Может быть, генералу Розанову станет совестно соваться к японцам с каждой мелочью? Ему же нужно доказать, что, несмотря на брожение в гарнизоне, он все еще хозяин положения в городе. Генерал Оой при всем своем крохотном росте умеет взглянуть на просителя с непередаваемым превосходством! Нет, с таким пустяком, как бунт солдат в одном из батальонов, Розанов непременно должен справиться сам. Это его последняя возможность восстановить свою шаткую репутацию в глазах японцев… Сергей Георгиевич бросил взгляд на часы.