Старый эсер Медведев начисто отрицал программу большевиков, но примирялся с тем, что большевики тоже выступали против интервенции, оскорбляющей достоинство страны, попирающей ее еще совсем недавнее величие. На этой почве находились общие слова, притихала вражда. Большевики, надо отдать им должное, справедливо указывали на бандитские замашки всех генералов и атаманов. Адмирал Колчак, генералы Розанов и Гайда, атаманы Семенов, Калмыков, а теперь еще объявился какой-то Бочкарев — все они, если разобраться, мало чем отличаются от рыцарей «Мильонки». Отпетые личности, и недаром Запад от них отвернулся (в защиту Колчака, когда его расстреливали в Иркутске, никто и пальцем не шевельнул). Но вот японцы, японцы… Ох, проводят они американцев и натравят на демократию тех же Семенова, Калмыкова, Бочкарева. Потому-то земская управа и кооперируется с большевиками. Может быть, генерал Оой раскроет наконец пошире свои глазки и увидит, кого поддерживает большинство русского народа? С кем ему быть — с бандитами или с приличными людьми?
С врожденной деликатностью интеллигента Медведей начал выкладывать Лазо свои обиды на самоуправство Военного совета. Какие-то там перемещения отрядов, назначение и смещение командиров — дело ваше, земство в эти дела не вмешивается (хотя выговоры от японцев получает то и дело). Но что касается прямых прерогатив управы, тут уж, господа, извините! За последние годы общественной смуты и государственной неразберихи в Приморье скопилось огромное количество различных грузов, десятки миллионов тонн. С первого же дня большевики принялись потихоньку прибирать эти сокровища к рукам: грузят в вагоны и отправляют в сторону Хабаровска. Делается это, как удалось узнать Медведеву, по тайному распоряжению Москвы. Выходит, здесь распоряжается, чувствуя себя хозяином, Москва? Тогда на кой, простите, дьявол облекли доверием и всей ответственностью земскую управу? Фикция, да? Хоть бы в известность ставили! А то… объясняться-то с японцами, изворачиваться, лгать… да, да, и лгать! кому приходится?
Не выдержав тона, Медведев вскочил и забегал по кабинету. Щеки его тряслись от негодования. Он угрожал отставкой: «Пусть тогда расхлебывают кашу те господа, которые ее и заварили!»
Упреки председателя управы были справедливы. Военному совету удалось отправить на Амур остатки золотого запаса, сейчас на очереди военные склады. До поры до времени японская охрана на складах не вмешивалась, хотя и проявляла беспокойство. Так продолжаться бесконечно не могло. Японцы опомнились и приняли меры. Не могут они позволить, чтобы у них из-под самого носа уплывали такие богатства!
Успокоить обиженного председателя следовало одним: нельзя же допустить, чтобы народное достояние России досталось ее заклятым врагам. Вон на рейде Владивостока стоит громада японского крейсера «Ивами». Но кто же не знает, что это русский крейсер «Орел», захваченный японцами после Цусимского разгрома! Обидно видеть это русскому человеку. Очень обидно…
— Колчак, удирая из России, вез с собой русское золото. Думаете, кому он его вез? Или атаман Калмыков в Хабаровске: первым делом кинулся в шведский Красный Крест и забрал полмиллиона. Тоже ясно, что не в казну. Эти бандиты думают о России меньше всего.
Подействовало! Возбуждение председателя пошло на убыль. Набегавшись, он завалился в кресло и выставил на стол перед собой судорожно сжатые кулаки. Возразить было нечего. И Колчак, и атаманы — им место в арестантских ротах. Не вынести русскому сердцу и наглого хозяйничанья интервентов. Дожили, что во Владивостоке русский был обязан снимать перед японцем шапку, а в трамвае уступать место любому захудалому солдатишке…
— Не вижу, однако, почему бы не ставить нас своевременно в известность о всяких там ваших… эскападах. Что за сепаратизм, за сектантство? Даже я, я, — он ударил себя в грудь, — узнаю о ваших действиях с запозданием и, приходится признать, со стороны. Как это расценить?
— Военный совет работает в полном соответствии с полученными инструкциями. Если вы помните…
— Ничего я не помню, милостивый государь! Вернее, помню все, все, все! Вы же сами уговаривали меня взять на себя этот крест. Не проходит дня, чтобы я не получил замечания японцев. А я уже стар изворачиваться и лгать. Да, стар. Вас, молодой человек, еще не было на свете, когда я…
Словом, из длинной речи разобиженного председателя управы наконец-то выяснилось, что он вызван к японскому командующему. Гадать не приходилось: последует очередной выговор за решительные действия Военного совета.
— У нас имеется согласительская комиссия, — подсказал Лазо. — До сих пор все спорные вопросы разбирались там. И успешно, можно сказать…
Внезапно седой и грузный председатель управы приподнял лохматую бровь, и Лазо поразился молодому острому блеску взгляда. Старик явно насмешничал: «Пой, птичка, пой!» Лазо почувствовал себя неловко. Увлекся!
Старого воробья на мякине не проведешь.
— Ну-с, — не скрывая иронии, спросил Медведев, — так на чем мы остановились?
«Хорошо, оставим прятки!»
— Найдите момент и задайте генералу Оой один существенный вопрос: собирается ли он уводить свои войска? Вы же сами видите, все приметы говорят о совершенно обратном.
Медведев недовольно завозился в кресле. Этот молодой человек навязывал ему свое задание, словно посылал его в разведку. Однако он, старый политический боец, не намерен смотреть из чужих рук!
— Вы лучше скажите, что мне отвечать, когда он спросит о вашей конференции в Никольске-Уссурийском? Там, кажется, стоит ваш доклад.
Эге, старик отбросил всякую дипломатию!
Сергей Георгиевич поднялся и с самой лучезарной улыбкой, на какую только был способен, заявил.
— Поверьте, генерал Оой узнает об этом из своих источников. Вам незачем трудиться.
Кровь снова бросилась председателю в дородные щеки. Его открыто оскорбили подозрением в доносительстве… А молодой человек, уронив голову в коротком военном поклоне, уже выходил из кабинета. Что ж, господа, потом не обижайтесь! Сами виноваты…
Мстительное настроение не оставило Медведева и в коляске. Терпение его кончилось, выбор сделан. С большевиками договариваться бесполезно…
Теплый весенний день заливал раскинувшийся по холмам приморский город. Бухта Золотой рог в окружении двух берегов походила на тропическую лагуну. Вдали, за рейдом, синее море кипело белоснежными барашками. Мимо каменной тучи Эгершельда тихим ходом пробирались к выходу в океан громадные туши пароходов. Давным-давно привычная картина.
Убаюканный покачиванием покойной коляски, согретый солнышком и освеженный влажным океанским ветерком (экий райский выдался денек!), Медведев отходил душой и готовился к разговору с Коротышкой.
Недавно, находясь в гостях, играя в карты, Медведев увлеченно рассуждал о перспективах политической борьбы в Приморье. Один из партнеров ядовито поддел его замечанием, что земская управа всего лишь прикрыта розовой крышей, а само-то здание ее откровенно красное. Другой сказал еще обидней: крыша земская, а здание советское. Медведев отговаривался тем, что сотрудничество с большевиками вынужденное. Вот только бы японцы убрались к себе домой! Откроется простор для комбинаций. Конечной целью своей борьбы Медведев видел создание демократической республики на платформе сепаратизма. Московские большевики будут надежно блокированы «Читинской пробкой», и Приморье окажется как бы за рубежом центральной Советской власти. Справиться здесь с большевиками не составит такого уж большого труда.
Генерал Оой каждый раз поражал Медведева крохотным росточком, и председатель управы испытывал неловкость за свою тучную представительную фигуру. Поневоле приходилось смотреть на японца сверху вниз, Медведев поспешил свалиться в кресло, утонуть поглубже. Генерал, словно читая его мысли, благодарно и вежливо улыбался. Однако Медведев, давний здешний житель, не обманывался показною вежливостью японца. Вот с такою же улыбочкой он в случае чего велит и кожу снять!
По мнению Медведева, сложное время, переживаемое сейчас Приморьем, требовало жертв от всех, и будущий премьер был готов поступиться многим, даже пострадать. Против военной силы японского командующего он пока лишь располагал своим недюжинным опытом и искусством политика. Не может быть, чтобы он не перехитрил этого солдата, всю жизнь знающего один веский аргумент — солдатский штык. В крайнем случае на пользу дела не худо обратить и этот самый японский штык. Победителей не судят!