Громадная квартира на Кронверкском была чрезмерно многолюдной. Здесь жили Максим Пешков с молодой женой и сын Андреевой с семьёй. Кроме того, обитали совершенно бесцветные люди, неприспособленные к тогдашним суровым условиям. На Кронверкском они обрели тёплый кров и обильный по тем временам стол. Молодое население отличалось крайней беспечностью и завидным весельем. Дни, недели, месяцы проходили в беспрерывных импровизациях, розыгрышах, шутках. Каждый из обитателей квартиры имел прозвище (Горького с едва заметным почтением называли «Дукой»). Варвара Васильевна Тихонова, появлявшаяся время от времени на Кронверкском, пыталась навести кое-какой порядок, однако безуспешно. Поэтому когда в доме появилась Мария Игнатьевна Закревская-Бенкендорф и приняла не только секретарские обязанности, но и руководительство домашней прислугой, Максим Пешков с удовлетворением заметил:

— Ну вот, появился завхоз и прекратился бесхоз!

С Марией Фёдоровной Андреевой секретарша «Дуки» и «завхоз» с первых же дней сумела установить завидно ровные и доброжелательные отношения.

Молодёжь, признав её права и место в доме, немедленно приклеила к ней прозвище «Титка».

Для Горького наступили дни великого умиротворения. Он стал меньше и курить, и кашлять. Мария Игнатьевна, Мура, забиралась с ногами в кресло и закутывалась в шаль. За окнами, за шторами, трещал мороз, там хозяйничали страшные чекисты со своими маузерами, а здесь царил розовый полумрак, возникала и крепла доверительная интимность.

Эта молодая женщина (Муре было 26 лет) воспринималась писателем несчастным существом, нуждавшимся в сильной надёжной защите. Роль защитника слабых и униженных была ему знакома и привычна. На этот раз он взвалил такое бремя с нескрываемым восторгом. Тем более, что особенных усилий вовсе и не требовалось. Для измученной Муры необходимы были всего лишь кров и хлеб.

С продуманной откровенностью она рассказывала ему о себе, о своих предках. В роду Закревских запомнилась знаменитая Аграфена, «медная Венера», которой посвящали свои стихи Пушкин и Вяземский. Муж Муры, Бенкендорф, служил дипломатом. Совсем недавно она блистала на приёмах в Лондоне и Берлине, её приглашали на танец король Англии Георг V и германский император Вильгельм II. Счастливая жизнь закатилась в одночасье. Она вспоминала о двух своих детях, оставшихся с дальней родственницей в Эстонии. Революция отсекла от них её, несчастную измученную мать.

От наплыва жалости у Горького сжималось сердце. Он знал, что Мура нравится мужчинам. В издательстве «Всемирная литература», едва она садилась за пишущую машинку, к ней подходил Е. Замятин и старался вовлечь в разговор. Приходил больной А. Блок, смущался, мялся, затем совал ей свой последний сборник с надписью: «Вы предназначены не мне. Зачем я видел Вас во сне?»

Сейчас, в тёплом и уютном кабинете, окрашенном светом абажура, она куталась в тёплую шаль и наблюдала за писателем, прекрасно понимая, что с ним происходит. Она принадлежала к тому типу женщин, которые всю жизнь эксплуатируют мужчин. Влюбляясь в неё без памяти, они несли этот крест, как счастливый дар судьбы. Так породистый аргамак, гордясь своим блистательным седоком, по-лебединому выгибает шею и пляшет под седлом. Сейчас она умело пускала в ход всё своё искусство обольщения и видела, что старый больной писатель, что называется, сомлел.

— Железная вы женщина! — растроганно произнёс он, глядя на нее увлажнившимися глазами.

Мура вроде бы смутилась и утомлённо потянулась в кресле, не забыв прикрыть концами шали свои полные круглые колени…

Об одном она умолчала в эти долгие, уютные вечера: где она находилась всего два месяца назад.

В квартире на Кронверкском Мария Игнатьевна, Мура, появилась почти прямиком из подвалов Лубянки.

Попала она в это страшное место как раз в связи с тем, что заставляло Горького предаваться таким мучительным размышлениям: с убийством Урицкого и покушением на Ленина. Причём арест её не являлся случайностью, как для сотен тысяч жертв «красного террора», — Мура была взята под стражу вместе с известным английским разведчиком Брюсом Локкартом, уверенно орудовавшим в те времена в обеих русских столицах.

Этот белобрысый англичанин совершенно не походил на дипломата, скорее на боксёра-профессионала: крепкие плечи и кулаки, массивный подбородок, волосы ёжиком. Звали его Роберт Брюс Локкарт. Он приехал в Москву в 1912 году и занял там пост вице-консула Великобритании. Да начала Большой войны в Европе оставалось ещё два года, однако крупнейшие американские газеты уже возвестили всему миру о том, что «евреи объявили войну России».

У молодого британского дипломата (ему исполнилось 25 лет) обнаружился чисто российский дар «рубахи-парня». Он быстро свёл множество знакомств. Этому помогали лёгкие интрижки с женщинами, а также рекомендательные письма М. М. Литвинова. Будущий нарком иностранных дел жил в те годы в Лондоне, имел там семью: жену и дочь. В Москве Локкарт с удовольствием вёл жизнь светского бонвивана. Он был холост, обаятелен, деньги у него водились. Ко всем своим достоинствам он оказался спортивным парнем. В составе футбольной команды фабрики Морозова Локкарт становится чемпионом Москвы.

В самый канун Большой войны Россию посетил выдающийся английский писатель Герберт Уэллс. Книгами знаменитого фантаста зачитывался весь мир. Уэллс купался в море славы. Локкарт сделался постоянным спутником писателя и, в частности, добровольным переводчиком. Несколько раз обоих англичан — маститого писателя и молодого дипломата — видели в обществе женщин не слишком строгой репутации. Локкарт старался, чтобы стареющий писатель увёз из России самые приятные впечатления.

После Уэллса в Россию стали регулярно наезжать другие английские писатели: Честертон, Голсуорси, Моэм, Беккет. Всех их заботливо опекал гостеприимный Локкарт, хорошо изучивший в обеих русских столицах роскошные рестораны и загородные места увеселений.

Однажды во время весёлого холостяцкого ужина военный атташе капитан Кроми познакомил Брюса с молодой женщиной. Она была разведена и вела свободную жизнь. Локкарт сразу же подпал под поразительные чары незнакомки. Звали её Мария Игнатьевна Бенкендорф. Капитан Кроми сообщил приятелю на ухо, что Мура (так звали её в обществе) является праправнучкой А. Ф. Закревского, некогда знаменитого генерал-губернатора Москвы.

Вспыхнула страстная обоюдная любовь. Молодые люди презрели людские пересуды и поселились вместе.

Мура, не обладая броской красотой, умела быть очаровательной. Этим она и привязывала к себе мужчин. Через много-много лет писательница Нина Берберова, знавшая Муру в молодые годы, вспоминала о ней так: «Секс шёл к ней естественно, и в сексе ей не нужно было ни учиться, ни копировать, ни притворяться. Его подделки никогда не нужны были ей, чтобы уцелеть. Она была свободна задолго до „всеобщего женского освобождения“».

Поселившись со своей возлюбленной под одной крышей, Локкарт оказался не в состоянии скрыть от неё своих секретнейших обязанностей. Собственно, Мура также не была наивной девочкой, которой внезапная любовь затмила и зрение, и разум. Жизнь уже изрядно потискала её в своих суровых лапах. Вела она в русских столицах совершенно загадочную жизнь, нигде и никогда не работая, но имея достаточные средства. Локкарт так и не смог раскусить её до конца. Оба они упивались тем, что так сближает авантюристов: поразительным родством характеров. В те грозные годы, когда рушилось и, наконец, обрушилось русское самодержавие, судьба подарила им несколько месяцев безоглядного счастья. Они полюбили лихие тройки, полуночные загулы в «Мавритании» и «Стрельне», обрели вкус к ледяной икре на горячих калачах и к тестовским поросятам. Услужливые татары-официанты и дорогие лихачи-извозчики с фамильярной почтительностью называли Локкарта «господин Лохарь».

В начале 1917 года влюблённым пришлось пережить вынужденное расставание: в Петрограде начиналось военное совещание союзников, и обязанности Локкарта требовали там его присутствия (тем более, что делегацию Великобритании возглавлял лорд Мильнер, человек, который выбрал Брюса для работы в России). Отсутствовал Локкарт довольно долго, около месяца, и вернулся в самом конце февраля. А через несколько дней грянуло царское отречение от престола!