Читатель видит, что теперь уже больше не говорилось о соединении навеки или, по крайней мере, надолго. Алида, встревоженная планами своего мужа, не допускала для себя возможности огласки с ее стороны, что доставило бы тому публичные основания неудовольствия против нее.

Не надеясь более изменить ее судьбу и хорошо чувствуя, что я не должен этого делать, я усиливался жить как она, изо дня в день, и пользоваться тем счастьем, которое ее присутствие и мой собственный труд должны бы были внести за собой в это прелестное и верное убежище.

Если тревожная и неутоленная любовь пожирала еще меня в ее присутствии, то в ее отсутствие я имел поэзию, позволявшую мне изливать внушенное ею возбуждение. Это воспламенение всех моих способностей сказывалось во мне с такой силой, что я почти был благодарен моей непреклонной возлюбленной за то, что она меня с этим познакомила и поддерживала в этом. Но для моего мозга это было пожирающее лекарство, оживляющее, правда, но и изнуряющее. В моих любовных и артистических порывах мне казалось, что я обнимаю всю вселенную, а между тем, после долгих часов грез, полных божественных восторгов и бесконечных стремлений, я падал на землю, уничтоженный и неспособный воплотить свои грезы. И тогда мне невольно приходило на память скромное определение Аделаиды: «Мечтать — не значит думать!»