- А у тебя же там есть кто-то на этой работе?

- Есть, Маня Сизова. Но она на днях в портняжную мастерскую уйдет, портнихой хочет быть, сказывала она мне.

- А-а, тогда дело другое. Только с отделом кадров и с завкомом сам улаживай вопрос этот, а я уж потом все сделаю.

- Я улажу, - говорит Машина, пыхтя трубкой, и уходит из кабинета.

Настя вышла за ним бледная, испуганная.

- Ты чего это, детка? - ласково спрашивает ее Машина.

- А я боялась, что вы драться начнете и он тебя побьет, - говорит Настя. - Или в милицию позвонит, и тебя заберут, ты ведь на него так кричал…

- Кто? Директор? Ха, ха, ха! Да ведь это ж наш человек, рабочий. Мы его в директора сами выбирали когда-то. Это ж Петька Иванов, мой друг самый. Мы ж с ним когда-то и в одной бригаде работали. Покричать мы с ним всегда покричим, ежели дело такое, а чтоб драться, это уж нет, - смеется Машина, шагая в отдел кадров. - Мы с ним друг друга уважаем крепко, да его и все у нас уважают, парень толковый.

Настя труси?ла за ним и удивлялась. Чудно и диковинно казалось ей тут все, а всего чудней этот дядя Прокоп: то угрюмый, кричит, молчит, а то смеется, ласковый, добрый.

В отделе кадров дело обошлось без всяких криков. Завкадрами не стал возражать, чтоб Настя работала относчицей посуды в бригаде Прокопа, раз он сам просит о том и ручается, что с работой она справится. Завкадрами только позвонил к директору, поговорил с ним с минутку, и все.

И уже потом они пошли в последнюю инстанцию, где им побывать надо было, - в заводской комитет.

В заводском комитете весело закричали, завидев Машину. Со всех сторон его обступили, по плечу хлопали, шутили над ним дружески.

- А-а, Машина! Здравствуй, здравствуй! Ты-то нам и нужен.

- Ладно, и вы мне нужны, - отвечает Машина.

- Во-первых, - говорит председатель завкома, - завтра собрание заводского комитета, так что ты приходи обязательно. Начало в шесть вечера.

- Во-вторых, - кричит секретарь культкома, - ты избран в комиссию по смотру художественной самодеятельности, первый вечер этой самодеятельности состоится в воскресенье, в восемь вечера, явка всех членов желательна и обязательна.

- Во-первых и во-вторых, товарищи, помогите мне сначала уладить вопрос вот с девочкой этой, зовут ее Настею, - отвечает всем Машина.

- А что с ней такое? Чья она?

- Она ничья, она сама собою, живет она у меня со вчерашнего дня. Директор берет ее на работу, отдел кадров оформит, теперь нам что нужно? Чтобы вы, комитет, не возражали, а даже ходатайствовали за нее. Вот об этом я и толкую сейчас с вами. А потом уж комиссии и заседания устраивать будем.

- Она член профсоюза? - спрашивает секретарь.

Но Машина так на него посмотрел, что он покраснел как рак вареный, а все засмеялись.

- Чудак ты, право, Кузнецов, - говорит председатель секретарю. - Девочке лет тринадцать-четырнадцать, а ты - «член профсоюза»!

- Ну ладно, значит, как же? - спрашивает Машина. - Пишете вы заключение свое?

- Что же… нужно написать, если она беспризорная.

- Она теперь не беспризорная, но работа все равно ей нужна.

Секретарь взял лист бумаги и начал писать:

«Завком Дятьковского хрустального завода доводит до сведения директора завода, что со стороны завкома препятствий к поступлению на работу…»

- Как фамилия девочки? - спрашивает секретарь.

И тут только Машина вспомнил, что он еще не знает Настиной фамилии.

- Фамилия… фамилия-то ее… Зовут-то ее Настею, - бормочет Машина, - а вот фамилия…

Все засмеялись.

- Эх, Машина! Хлопочешь о девочке, а сам не знаешь даже фамилии ее.

- Дело не в фамилии, чего хохочете? Был бы человек, а фамилия будет. Настя, как твоя фамилия? - спрашивает Машина.

- Лукошкина, - отвечает Настя тихо.

- Ну, вот видишь! Лукошкина! Пиши - Лукошкина Настя, - говорит Машина.

«…Лукошкиной Насти нет. Завком ходатайствует даже принять ее в первую очередь, так как она сирота».

Председатель и секретарь подписались, печать приложили. Машина взял бумагу и направился к выходу.

- А на заседание завтра приходи! - кричит председатель вслед.

- Приду, - говорит Машина.

Из завкома Машина и Настя зашли и в заводской комсомол.

- Тебе, девонька, скоро придется вступить в члены ВЛКСМ, комсомолкой стать. Значит, надо тебя с секретаршей ихней завремя познакомить, чтоб она знала, какая ты есть и какое твое положение. Секретарша у них девица боевая, Катя Губанова, ты к ней присматривайся да пример с нее бери, как работать надо, жить как надо, - говорит Машина Насте, направляясь с нею в комитет ВЛКСМ.

Катя Губанова, как только узнала, в чем дело, выслушала от Машины Настину историю, так сразу же отнеслась к Насте словно сестра ее родная, старшая, успокаивать ее начала.

- Ничего, Настенька, ничего! Все образуется, все наладится. Народ у нас неплохой, ты будешь тут как в семье родной. В комсомол мы тебя примем потом. А пока обживайся да не скучай, носа не вешай! Мы тебе всегда поддержкой будем, если что - прямо вот сюда, к нам иди!

- Вот это я понимаю, - говорит Машина Насте, когда они вышли из комитета ВЛКСМ и зашагали уже домой. - Молодая, а разум лучше, чем у взрослого: сразу видит, как поддержать человека нужно. Как будто дела у нас идут как надо, что только покажет дальнейшее. А дальнейшее во многом от тебя самой зависеть будет. Будешь стараться в работе, все хорошо и будет. А в этом я на тебя надеюсь. Ты запомни раз и навсегда: хорошего работника всегда и все ценят и уважают. Вот так-то вот!

А у Насти кружилась голова. Контора, директор, отдел кадров, заводской комитет и теперь вот комитет ВЛКСМ. Всюду люди, все работают. И люди не такие, как в родной Понизовке, и дела у них свои, особые. С ума сойти, сколько тут народу!

А дома Люба уже ждала их с обедом.

- Ну как? - спрашивает она у них, лишь только они порог переступили.

- Не принимают, работы, говорят, нет, - отвечает Машина.

Но Люба по лицу Насти сразу догадалась, что все хорошо устроилось.

- Паровоз, ты сегодня без обеда! - кричит Люба.

- Вот те раз! Это почему ж так? Мне скоро на работу идти, а тут без обеда?

- Не будешь обманывать. Настю ведь приняли?

- Ну да, приняли. Я тебе так и говорю. Но только они сначала ни в какую было: нет работы, да и все тут! А когда я им сказал, что могу принять ее в мою бригаду, у меня одно место скоро освобождается, то тут уж они иное запели, согласились ее взять. Конечно, годков ей еще маловато, но работенка у ней будет не забоистая, она мелочь будет от моего стула относить в прокальную печь.

- А-а, по-другому запел, когда я тебе пригрозила без обеда оставить? - торжествует Люба.

И все засмеялись.

- Ты рада, что работать будешь? - спрашивает Люба Настю.

- Да, - отвечает Настя.

- И я за тебя рада. Я сама тоже никак не дождусь, когда учиться кончу и работать стану. Хотя я и сейчас работаю, но только два часа. Нам больше еще не дают работать, мы - фабзайцы.

- Какие зайцы? - не понимает Настя.

- Фабзайцы - это те, кто учится в фэзэу. Это нас так в шутку называют, - поясняет Люба.

- Ну, фабзайчонок мой, обедать все-таки давай. Если бы ты знала, сколько мы ходили с нею да сколько разговоров переговорили мы, так ты бы сразу на стол суп подала.

- Я и подам сейчас, минутку потерпите, - отвечает Люба.

После обеда Машина и Люба пошли на завод, а Настя осталась дома одна.

- Ты тут отдыхай, спи, - сказала ей Люба.

- Да, да, задай тут храпунца хорошего. Потом иной раз и захочешь всхрапнуть, ан нет, некогда будет, - посоветовал ей и Прокоп.

Да, им легко сказать «спи», «задай храпунца». А как же тут заснешь, когда мысли разные набегают одна на одну, все тревожные, беспокойные? Справится ли она с работой? Как дальше будет складываться у ней жизнь? Пока пошло как будто порядком, но это же не значит, что и всегда так гладко будет идти у ней все. Настя хоть и мало еще на свете прожила, а горюшка хлебнула порядком. Ей так и мерещилось, что какая-то беда да поджидает ее где-то.