Отказ, значит. Я вытащил из кармана заветную карточку – сколько сил убил, чтобы её достать! – и сунул прямо в визор. Датчик натужно закряхтел. Менторы запрещали мне говорить другим детям, что у электроники есть голоса, но ведь я их слышал. Скрежет, шорох, очередной плевок – зелёный! Слопал карточку, дорогой папа? «Визит разрешён».

****

Лифт летел вверх, реклама вылезла из стен, обступила. Тошнотворно счастливые морды разных оттенков кофейного – продают туры на Африканский Рог. Спятили, что ли? Там же сейчас без шубы с подогревом носа не высунешь. А кофейные лыбятся и суют свои буклеты… я треснул по сенсорам, и реклама убралась. И без того кругом один «шоколадки», лучше поберечь нервы.

Лет в тринадцать, когда до меня дошла степень уродства, я зарылся в инопланетные справочники, какие смог достать в интернате. Земляне здорово перемешались: половина окрасилась в коричневый; четверть – в жёлтый; еще четверть вроде Брая – глаза большие, почти европейские, кожа светлая, а на губы словно брызнули томным зноем, и совершенно азиатская непереносимость алкоголя. Чистых белых осталось процентов десять, еще и потому меня травили. Сид как-то обмолвился, что наши предки рванули на Домерге от «чёрных и китайцев», я прочитал и о мотивах исхода. Выходило, будто белых на Земле притесняли, они выродились, измельчали и лизали китайцам жопу. Трудно разобрать, отчего европейцы поджали хвост, ибо на Домерге моя раса точно получила пинок в то самое место, и понеслось. По войне на каждый год колонизации, а когда меня вытащили из живота Сида или Игера, как раз шла очередная.

Я смотрел ролики про Домерге и обалдевал. Белые, молочно-чистые рожи, медовые, пшеничные волосы, лазурь и яркая сталь радужек, веснушки… охренеть. На Земле моя внешность отдавала экзотикой, но не нам с папашами придираться к чужим обычаям. Земляне, завидев блондина или русого, пожимали плечами, а на Домерге черномазый или азиат попросту не прошел бы расовый контроль. Впрочем, для уникала вопрос нужного набора генов вообще не стоит.

В земных справочниках ни черта не упоминали про притеснение европейцев. Покорение космоса началось потому, что Австралия и Африка замерзали, Европа подыхала от засухи, а тех самых китайцев набралось миллиардов шесть. Сид посоветовал мне думать своей головой и сложить два и два, с той поры я так и поступал. Иначе б не просёк, что у папаш вновь случился конфликт интересов.

Двери открыла автоматика. Зашумели очистители, дохнуло жарким полднем в пустыне. Сид обожал запах прокалённых солнцем камней, а мне там, где он находился, всегда несло пригревшимися змеями. Я ступил было на палевую дорожку, ведущую к жилым комнатам, но датчики сердито замигали – в глубине холла с тихим шипением разъехались двери в офис. Воздух пошёл рябью, окатив солёной прохладной волной – совсем настоящей. Рядом, буквально за стеной, микроклимат создал берег северного моря. Глубокой ночью у Сида Леттеры гости, помереть со смеху можно. И гости важные. Папаша отчаянно мёрз в Сарассане, проклиная пристрастие землян к морозу, для себя одного он выбрал бы иной режим.

– Где ты взял карточку, Радек?

Он стоял посреди приёмной. Худой, высокий, переливчато-жёлтые складки халата закрывают босые ступни. Сид никогда и не пытался косить под землянина, видно, понимал: не получится. Раньше, когда они с Игером ещё занимались легальной политикой, Сид тщательно копировал весь шикарный антураж Домерге. Шестилетним сопляком я впервые увидел своего отца и едва в штаны не наложил от потрясения. По приютскому берегу ко мне катился шар света – шёлковые узкие бриджи, золотая рубаха, походившая на броню, венец солнечных прядей. Эдакий ангел возмездия, надежда умеренных «возвращенцев».

Теперь эмигрантское бытие загнало великолепие в рамки, но хищной горбоносой физиономии земная пыль не коснулась.

Я аккуратно положил карточку на низкий столик тёмного дерева, давая Сиду хорошенько разглядеть сыновний подарок. Выбеленные иголки волос встопорщились надо лбом, дрогнули тонкие ноздри – «ястребиная» генетическая линия отменно распознается. Это у меня от него, от Сида. Брай часто говорит, будто боится, что при виде счёта за нашу квартирку я брошусь на невинный автомат и начну его клевать.

– Спрашиваю, где ты её достал? – Сид слишком торопится. Куда девались замечания про кретинский внешний вид и дурные манеры?

– Логическая задачка, папа, – мне доставляло удовольствие звать его так, чтобы лишний раз полюбоваться, как он дёргается, – ты нацелился на эту фирмочку, решил, что возиться с перекупкой лишнее, и просто перекрыл ей каналы на Домерге. Шансы, что владелец станет жаловаться, минимальны – ему год назад заблокировали земную визу за незаконную деятельность. Ещё чуть-чуть, и бедолага согласится тебе отстёгивать… но ведь Игер тоже хочет погреть руки на торговле продовольствием с нашей сумасшедшей родиной. И – какое совпадение! – бедолага-то и ему приглянулся.

Операция по выжиманию денег на наш с Браем проект началась, когда Игер неделю назад подбросил меня до дома. На заднем сидении его кара блестела россыпь информ-пакетов, я схватил горсть наугад, как только папаша припарковался выпить кофе. Активировал сразу все и оглох от трескотни голограмм. Ярко красная эмблема и надпись «Соя без границ» настырно вылезла вперёд, и я замер, прилипнув к кожаному сидению, – как и Сид, Игер не признавал пластика, на Домерге с лесами и живностью было всё в порядке. Эта самая «безграничная соя» болталась на стене в офисе Сида всего-то позавчера. Папаши вели дела с одной компанией, и, насколько я их знал, ничего доброго вмешательство фирмочке не сулило.

После я долго кружил вокруг окон несчастной «Сои» в юго-западном секторе Сарассана, пока не разговорил дохнущую от тоски помощницу хозяина. Девчонке, воспитанной на Домерге в строгих обычаях, хотелось хлебнуть прославленной земной вольницы, но она боялась огромного города и губастых, узкоглазых местных ухажеров. Я сводил её на цветовое шоу, угостил алкогольной дрянью в забегаловке на нижних уровнях. Девчонка вмиг проглотила бутылку пойла, а потом призналась: у хозяина неприятности. Она, мол, не ожидала, что их бизнес будут давить свои же, эмигранты с Домерге. Урок Сида очень пригодился – я сложил два и два.

Вот так-то, копался в давнем отцовском секрете, а наткнулся на повод для торга. Что я стану делать, когда узнаю, кто из них выносил меня в утробе, нет, правда? Мать Брая говорила, будто ответственность женщины, предавшей своего ребенка, много выше ответственности мужчины. В моем случае правило всё едино не работает. Узнаю – придумаю, как знанием воспользоваться. Недаром же они скрывают.

Сид подплыл к столику, провёл рукавом по кромке – в центре вспыхнуло синее пламя. Подцепил двумя пальцами «Сою без границ», и карточка растаяла в химическом ожоге. Я невольно отодвинулся. С него станется сейчас вывернуть мне руку и сунуть вслед за пластиком.

– Умный мальчик, – ястребиное высокомерие не сходило с его лица. – Чего же ты просишь за прикушенный язык? И за то, чтобы мы обсудили это завтра.

– Не пойдет. – Успех шантажа зависел от быстроты исполнения. Я продаю Сиду молчание, снимаю со счёта деньги и тут же мчусь к Игеру, где выкладываю всё как на духу. Тоже не бесплатно, разумеется, а потом пусть выясняют отношения – им не привыкать. – Мне нужно две тысячи йю, иначе хрен тебе, а не «Соя». Нужно срочно, можешь заплатить в общей валюте…