XVII столетие в истории нашей страны — время примечательное, переломное, наполненное событиями бурными и героическими. Это — время, когда заканчивается эпоха средневековья, начинается эпоха… «нового периода», позднего феодализма. Смута начала века, так поразившая воображение современников и потомков, войны и народные восстания, победы и поражения, внешне незаметный повседневный труд крестьян, ремесленников и громкие подвиги Минина и Пожарского, сочетание старины ветхозаветной в хозяйстве, культуре и быту с новациями, приводившими в ужас ревнителей древнего благочестия, — все это не может не придавать истории страны в начале правления Романовых особый колорит и притягательность. К тому же это время, особенно вторая половина столетия, стало своего рода предреформенной эпохой, подготовившей и по существу начавшей преобразования Петра Первого.

Первая половина жизни великого реформатора падает именно на этот век — он родился в 1 672 году, но, вступив на престол десятилетним мальчиком, по сути дела не правил: и его самого, и его советников оттеснила от власти Софья, честолюбивая и умная сестра Петра, Да и после ее свержения и удаления в Новодевичий монастырь Петр, теперь уже 17-летний юноша, серьезно в дела государственного правления не вникал. Его влекли другие заботы: «Марсовы потехи» с преображенцами и семеновцами, плавание на первых судах по Яузе и Плещееву озеру и строительство кораблей, ставшее его страстью до конца жизни.

Русские люди и иностранцы, современники событий, понимали, что в XVII веке страна живет во многом иначе, чем раньше, скажем, при Иване Грозном или его отце и деде. А современники и потомки Петра I деятельность первого императора, его преобразования считали своего рода переворотом, революцией в истории страны.

XVII столетие в представлениях современников и потомков — важный рубеж в истории России, в ее движении от старого к новому. Подобный подход перешел в той или иной степени в историческую науку и публицистику, художественную литературу и искусство. Вспомним хотя бы Степана Разина, могучий образ которого не раз вдохновлял писателей и поэтов, художников и музыкантов; «самое поэтическое лицо русской истории», — говорил о нем великий Пушкин. А Мусоргский и Суриков с размахом и трагическим величием изобразили старую и новую Россию в «Хованщине» и «Утре стрелецкой казни».

Несмотря на пристальный и постоянный интерес к XVII веку, его серьезное исследование в исторической науке началось довольно поздно. Правда, уже историки XVIII столетия оставили нам свои суждения, но весьма общие, о веке предшествующем. Один из них, князь М. М. Щербатов, дворянский историк, идеолог российской аристократии, считал Россию XVII столетия крайне отсталой, не имевшей торговли, внутренней и внешней: «Не было ни фабрик, ни рукоделий, и простейшие вещи получали от чужестранцев», народ «не имел никакого просвещения». Щербатова привлекали в допетровской России простота и крепость нравов, в которых, по его убеждению, сила государства. Петр, по его мнению, много сделал для развития страны, ее быстрого продвижения вперед, но нравы при нем начали «повреждаться», что со всей силой проявилось при Екатерине II.

Взгляды Щербатова и других авторов XVIII века нашли поддержку и продолжение в следующем столетии. Об отсталости России писал и Н. М, Карамзин, другой дворянский историк, писатель-сентименталист. В XVII веке, считал он, происходили изменения, но «постепенно, тихо, едва заметно, как естественное возрастание, без порывов и насилия». Петр Великий «мощною рукою схватил кормило государства. Он сквозь бурю и волны устремился к своей цели, достиг, и все переменилось!». Царь, смело перестраивая Россию, заимствовал иноземные обычаи, но «искоренял древние навыки)», в чем «вредная сторона его блестящего царствования».

Линию на противопоставление Московской Руси XVII века и России Петра продолжали развивать славянофилы. По К. С. Аксакову, Петр разрушил начала самобытного развития русского народа, основанные якобы на «добровольном союзе и отношениях» земли, то есть народа, и государства — власти: царю принадлежали неограниченная власть, свобода действия и закон; народу — полная свобода жизни и духа, свобода мнения и слова. Более того, оказывается, при первом императоре «переломлен был весь строй русской жизни, переломлена была самая система»: «до Петра помещичьи и вотчинниковы крестьяне были люди свободные и полноправные», «крепостное состояние есть дело преобразованной России».

Столь идиллические представления о допетровской России, особенно о крепостничестве, встретили резкие возражения. Против них выступили А. Н. Радищев и А. С. Пушкин, декабристы и революционеры-демократы. Декабристы, в частности А. О. Корнилович, правильно отмечали, и это очень важно, что XVII столетие подготовило Петровские реформы.

С. М. Соловьев, крупнейший представитель так называемой государственной, или юридической, школы в буржуазной историографии, с полным основанием писал, что XVII столетие — это эпоха подготовки реформ Петра Великого: «При первых трех государях новой династии мы видим уже начало важнейших преобразований». Они затрагивают промышленность, торговлю, войсковое устройство, внешние сношения; в обществе осознают необходимость просвещения; «так тесно связан в нашей истории XVII век с первою половиной XVIII: разделить их нельзя». Как и другие представители этого направления (Б. Н. Чичерин, Н. Д. Кавелин, В. И. Сергеевич и другие), Соловьев считал государство главным двигателем исторического прогресса, некой надклассовой силой, подчинившей себе все классы и сословия.

От юридической школы идет известная теория закрепощения и раскрепощения сословий в XVI–XIX веках: государство с помощью законов закрепостило все сословия, заставило их служить своим интересам. Потом постепенно раскрепощало: сначала дворян (указ 1762 года о вольности дворянской), потом купечество (жалованная грамота городам 1785 года) и крестьян (указ 1861 года об отмене крепостного права). Эта схема весьма далека от действительности: феодалы, как известно, составляли со времен Киевской Руси господствующий класс, а крестьяне — класс эксплуатируемый, государство же выступало защитником интересов феодалов.

В соответствии с точкой зрения историков государственной школы, борьба классов, сословий расценивалась как проявление антигосударственного, анархического начала. Крестьяне — не главная движущая сила восстаний, а пассивная масса, способная лишь на побеги от своих господ или следование за казаками в годы многочисленных «смут», когда последние стремились пограбить, не подчиняясь организованному началу — государству.

Знаменитый В. О. Ключевский, продолжавший традиции государственной школы, придавал, в отличие от своих предшественников, гораздо большее значение экономическому развитию и классовой борьбе в России XVII столетия. Последнее он считает «эпохой народных мятежей в нашей истории». Крестьянская война второй половины 60-х-начала 70-х годов в его представлении — «мятеж Разина на поволжском юго-востоке, зародившийся среди донского казачества, но получивший чисто социальный характер, когда с ним слилось им же возбужденное движение простонародья против высших классов». Но программу реформ, сложившуюся при предшественниках Петра, историк, допуская явное преувеличение, рассматривал как более радикальную, чем реформы, разработанные и проведенные в жизнь Петром I.

Интересные, подчас спорные положения выдвигали другие крупные буржуазные ученые конца прошлого — начала нынешнего столетия. По Н. П. Павлову-Сильванскому, например, XVII век — эпоха московской сословной монархии с земскими соборами, которые, как и на Западе, были сословно-представительными учреждениями. «И там и здесь, как только власть достаточно окрепнет, она, идя к абсолютизму, отбрасывает ставшую ей ненужной подпору представительных собраний». На смену этой эпохе приходит другая — петербургского абсолютизма. Хотя, можно добавить, начало формирования абсолютной монархии в России относится ко второй половине XVII века.