— Ты абсолютно прав, Хранитель! — произнес Корсин Бентадо, сжимая эфес своего меча одетой в перчатку рукой. — Изменники должны быть наказаны. И мы разберемся с этим здесь и сейчас — а потом и снаружи, где собрались все остальные. Кровь освятит это место. Лига Корсинитов восторжествует — и через восемь дней послание Яру Корсина услышим только мы.
Джай, сжавшийся в комок рядом с Хилтсом, вдруг подал голос:
— Но там тысячи людей!
— Значит, так тому и быть!
— Но так быть не должно! — вскричал Хилтс. Вспомнив о записывающем устройстве, он поднял его высоко над головой. — Вы пришли на чтение. Можно начать прямо сейчас!
Илиана метнула на него взгляд:
— Ты говорил, что оно включиться только в День Завета!
Хилтс обернулся и пожал плечами:
— Я — сит, и я солгал.
— Лига против чтения Завета в неположенный день, — золотистые глаза Бентадо недобро блеснули из-под густых черных бровей. — Хочешь, как и все эти, стать изменником, Хранитель?
Войны позади него вновь зашевелились.
— Мы услышим основателя через восемь дней. Только мы!
Хилтс увидел движение в толпе, почувствовал, что Джай сильнее прижался к нему… И его осенило.
Восемь дней.
— Джай! Твои расчеты! — Хилтс оторвал голову кешири от своей груди. — Твои вычисления относительно Песочных Трубок!
Помощник взглянул вверх; он был в панике и по его лицу текли слезы:
— Сейчас? Но вы говорили, это не важно…
— Сейчас, Джай! — голос внезапно охрип. — Скажи им!
Дрожа от страха, маленький кешири отпустил своего начальника и обратился к остальным:
— Прошу прощения, Лорды…
— Не все мы тут Лорды, кешири!
Джай едва не лишился чувств от окрика Ниры. Взгляд огромных черных глаз метнулся обратно к Хилтсу. Тот одними губами повелел: «Говори».
— Прошу прощения, но когда пришли Защитники, они принесли и свой Стандартный Календарь, который кешири приняли, несмотря на разницу в продолжительности нашего дня и года…
Кто-то активировал световой меч.
— …и мы настроили Песочные Трубки по волшебному хронометру «Знамения». Когда горный храм был закрыт и «Знамение» покинуто, носильщики принесли считающие время Трубки сюда…
Засияло еще два лезвия, люди пришли в движение.
— …но, годы спустя, мы обнаружили, что на равнине песок течет через Трубки не так, как в горах, — его лицо осветили алые сполохи клинков и Джай сглотнул. — Он течет медленнее.
Бентадо поднял меч и — синхронно — бровь:
— Насколько медленнее?
— На одну секунду, — ответил Джай осипшим голосом. — Ваш Стандартный День на самом деле на секунду короче, чем считали все время.
Нира и ее Отряд нетерпеливо зашумели:
— Да какая, к черту, разница?
Хилтс сжал кулаки и посмотрел на Джая. «Скажи им!».
— Более двух тысяч лет? Это разница в восемь дней. Что означает…
— Это означает, — подхватил Хилтс, встав рядом с дрожащим кешири, — что, согласно истинному времяисчислению наших основателей, День Завета — сегодня. И сегодня же — начало Фестиваля Восхождения Ниды.
Он взглянул на Илиану и чуть понизил голос:
— Но день Яру тоже важен.
Бентадо, громко ступая, подошел к ним и гневно прогрохотал:
— Это нелепо!
Он схватил Джая за руку:
— Хочешь сказать, этот кеширский недоумок подсчитал все секунды практически с момента приземления «Знамения»? Это ведь миллионов десять…
— В вашем языке есть слово миллиард, — смело пискнул Джай. — И в секундах их прошло больше шестидесяти.
Илиана тоже шагнула вперед… И опустила меч.
— Это правда, — сказала она. — Я не чувствую обмана.
Бентадо оглянулся на своих — те молча закивали. Даже несчастные Пятьдесят семь не сказали ни слова.
Хилтс смотрел на кешири и изумлялся. Отлично справился. А теперь прикуси язык!
— Начинаем чтение, — торжественно произнес Хилтс. — Провозглашаю Перемирие Пантеона.
Он высоко поднял записывающий прибор и обвел всех взглядом:
— Опустите оружие — и позовите остальных. Я не могу ничего посоветовать вам и вашим людям. Возможно, это сделает Яру Корсин.
Глава четвертая
«…нас немного осталось после приземления. И шансов на выживание у нас было мало. Создание Племени — того, чем мы стали — было необходимо. Как только мы поняли, что Кеш неопасен, угрозой для нас стали мы сами…»
Капитан звездолета сидел в своем командирском кресле перед лицом смерти и — неведомо для себя — перед своими далекими потомками, от которых его отделяли столетия. Образ Яру Корсина мерцал в воздухе, и в темном атриуме плясали жуткие тени. Это был не могущественный Корсин с поздних картин, и не бог с диковинными глазами, изваянный кеширскими скульпторами; это был просто человек. Усталый король-воин, который зажимал рану на груди, произнося свои последние слова.
«…и как ты хранила в тайне свое обучение, Нида, так ты должна всегда хранить этот секрет. Истинная сила находиться за троном. Чтобы не случилось — помни это…»
Он просто давал последние наставления своей дочери, и оба они уже давно были мертвы. Хилтс давно выучил эти слова, для него в них не осталось никакого волшебства. Правда, когда он увидел Яру Корсина, словно живого, впервые, то был очень впечатлен. На этот раз все было по-другому. Стоя позади аппарата и мерцающей проекции, Хилтс смотрел не на древнее изображение, а сквозь него — на слушателей. Днем из атриума убрали тела мертвых воинов, живые ушли сами; и к вечеру здесь остались только главари — снаружи пришло еще человек десять. Хилтс переводил взгляд с одного лица на другое. У некоторых был не менее изумленный вид, чем у него когда-то; покорность была ситам в новинку. Другие казались равнодушными.
Хилтс вновь сосредоточил внимание на Корсине. Он умирал, когда делал эту запись; истекал кровью на троне, некогда бывшим капитанским креслом «Знамения» и, торопясь, давал последние наставления дочери, в тот момент где-то на горе уничтожавшей остатки повстанцев. То и дело кашляя, призрачный Корсин рассказывал о структуре Племени и о том, как должно им править, чтобы не допустить восстания, подобного тому, что сгубило его самого. Сейчас Корсин как раз договорил о необходимости умерщвления супругов почивших Великих Лордов и об изгнании Сиелах; Хилтс ясно ощутил ярость Илианы.
«…это надолго сохранит Племя; но ты, конечно, хочешь видеть Лордами своих людей. Могу посоветовать, в зависимости от того, кто выживет,…»
— Скучно, — отрезала Илиана. Хилтс разглядывал свои ботинки. Она была права. Несмотря на все уважение к древнему историческому документу, следует признать, что он изобиловал мелкими, нудными подробностями. Некоторые с интересом слушали рассуждения Корсина об интеллекте своих предков, но другие заскучали.
Рассматривая собравшихся, Хилтс гадал — что же они собираются делать после? Он остался один; Джая и остальных кешири прогнали перед чтением. Учитывая происходящее, можно сказать, что им повезло. Мир Пантеона действовал только во время просмотра записи, а пока ни одного слова, что хоть как-то поспособствовало бы примирению, не прозвучало. Как ему выжить, а, тем более, сохранить свое звание и защитить своих кешири, если чтение ничего не изменит? Что же будет со мной, размышлял Хилтс, не говоря уж о всем Племени.
Несколько минут спустя речь Корсина замедлилась. Его рана была смертельной, и его время утекало — Корсин заговорил о личном.
«…Нида, дочка, ты не только то единственное хорошее, что сделала в своей жизни Сиелах. Ты — будущее ситов на этой планете. Мы… не решали жить ли нам здесь. Но… мы решили, что здесь мы не умрем. Этот выбор… сделаешь ты…»
Корсин тяжело осел в своем кресле. Картинка замерла.
— Это все? — спросила Илиана.
Хилтс взглянул на нее; он не удивился, что именно она высказалась первой.
— Это все, — он шагнул к записывающему устройству.