Неужели так неприятно допустить возможность нашего поцелуя? Всего лишь поцелуя? Это же обычное дело, которому женщины придают слишком большое значение. Во всяком случае, я всегда недооценивал простое соприкосновение губами, но сейчас уже не был в этом так уверен. Мне ужасно, просто нестерпимо хотелось почувствовать ее вкус, ласкать, а может даже терзать этот красиво очерченный рот, чтоб она хоть на минуту, хоть на секунду выдохнула не звук облегчения, а стон удовольствия. Сжав все свое нутро в кулак, я, наконец, отпустил девчонку, сделав шаг назад, и бросил равнодушно:

— Садись в машину. Отвезу тебя домой.

Она быстро оббежала автомобиль и запрыгнула на пассажирское сиденье. Мы ехали молча, за всю дорогу не проронив ни слова.

Я остановился у их особняка и заглушил мотор.

— У меня только один вопрос. Пообещай, что ответишь честно.

Она, соглашаясь, кивнула головой.

— Ты сказала, что не помогает. Откуда тебе это известно?

Девчонка развернулась в пол оборота, чтоб видеть мое лицо.

— Потому что я сама делала так же. Моя мать… Она погибла, когда я была совсем ребенком и от меня долго скрывали, что причина была во мне. Только не спрашивай, почему, все равно не отвечу. Потом, лет в пятнадцать я узнала правду. Чувство вины было настолько велико, что я пустилась во все тяжкие, в буквальном смысле этого слова. Откуда меня только не вытаскивала Анна, из каких только передряг не спасала, прежде чем я успокоилась. Боль не уходит безвозвратно, но, когда ее отпускаешь, жизнь снова обретает смысл. Поэтому… Знаешь… Анна… Она самый дорогой для меня человек. Я никому не позволю ее обидеть…

Она немного помолчала, а потом добавила

— Особенно не позволю себе самой.

Последняя фраза звучала откровенным намеком: да, Джонни, ты мне нравишься, но сестра дороже.

Вот черт. Я вышел из машины следом за девчонкой, которая уже открыла электрический замок калитки и шла по мощенной натуральным камнем дорожке в сторону дома.

— Вернулись, наконец?

Анна появилась из глубины комнат, как только мы переступили порог, облаченная в легкий, почти прозрачный пеньюар, и это, странное дело, не вызвало у моего тела вообще никакой реакции.

— Привет, шалун. Сестричка вытащила-таки тебя?

Блондинка подошла и, обняв, крепко поцеловала в губы. Я же поверх ее головы смотрел, как Алиса, не оглядываясь, поднимается по лестнице на второй этаж, виновато склонив голову.

Не могу сказать, что меня не тронули ее слова. Получается, наши судьбы чем-то похожи. Мы оба потеряли самого важного человека, и возможно это сделало ее более близкой для меня.

Ах, да. Еще одна мааааленькая деталь — я охренеть как хочу эту девочку. Но! Я, блин, Джонатан Уилсон. Я всегда все довожу до конца. Это — мой принцип и я не отступлюсь от него даже сейчас.

Все немного усложнилось. Ну, что ж. Ничего страшного. Главное, девчонка не равнодушна ко мне настолько, что я могу приступать к следующему этапу. Пора заменить ферзя королевой.

— Алиса, все готово? Через неделю день рождения наследника. По нашим законам он станет совершеннолетним и будет представлен ко Двору.

Если бы какой-нибудь среднестатистический мужчина оказался сейчас в этой комнате, скончался бы от разрыва сердца. Воздух буквально искрился, громыхая меленькими фейерверками красоты, зависти и тщательно скрываемой ненависти. Все мы не пожрали друг друга только потому, что борьба с внешним врагом Дома всегда стояла в приоритете.

За круглым столом, гордо выпрямив спины, ревниво изучая каждую появившуюся морщинку, каждое новое украшение, восседали десять женщин, включая меня и Анну. Очередное сборище сколопендр, жаждущих абсолютной власти.

— Готово. Моя жизнь с пеленок вертится вокруг священного дня взросления одного единственного мужчины. Ты считаешь, в данном случае что-то можно сделать не так?

Я посмотрела на Главу Дома, задавшую мне этот глупый вопрос.

Марина, высокая статная шатенка, похожая на известную киноактрису, еще не самая худшая из нас. Пожалуй, даже наоборот, самая нормальная, насколько это применимо к Дому Черной Розы.

— Отлично. — Она довольно потерла ладони.

— Наследник был там, в Швейцарии? — подала голос Софа, за спиной которой стойким оловянным солдатиком маячил Яс.

Взять на совет личную охрану — выставить себя посмешищем. Если бы кто-нибудь из нас решил, что милая Софочка живет слишком долго, ее не спасла бы даже рота солдат. Но очень уж хотелось женщине похвастаться новым приобретением. Все знали, Яс служил у меня, так что его присутствие в качестве агента новой хозяйки было равносильно лозунгу: «Посмотрите, теперь это — мое».

Самое интересное, во мне его близость не вызывала абсолютно никаких эмоций.

— Ну что ты. Мы просто развлекались. Нас же хлебом не корми, дай потусоваться просто так. — Съязвила Анна.

— Не твое дело, Софа, был он там или нет. Если тебя так интересует его личность, расслабься. Достаточно, что она известна мне. И, кстати, почему ты оказалась в Швейцарии, не имея на то санкционированного разрешения Главы? Принадлежность к Дому не делает тебя исключительной. Все перемещения должны быть зафиксированы и одобрены.

Молодец, Алиса, растешь. Теперь даже не приходится напрягаться, чтоб голос звучал жёстко. Правильно, пусть привыкают. Скоро я буду олицетворять для них Верховную власть.

— София, хватит устраивать склоки. И на самом деле, жду в письменной форме объяснения твоего швейцарского променада. — Поддержала меня Марина. — Алиса прекрасно знает всю величину своей ответственности. Я в курсе, что ты бы очень хотела оказаться на ее месте, но прости, милая, не дотягиваешь. Так что успокойся уже и продолжай баловаться со своими игрушками.

Все присутствующие, не сговариваясь, посмотрели в сторону Яса, на лице которого, надо отдать должное, не дрогнул ни один мускул.

Наконец, этот цирк под названием Совет Дома закончился, и мы с Анной смогли покинуть большой зал огромного помпезного особняка в готическом стиле, который я недолюбливала с детства.

— Вернемся туда, где оставили машину? — спросила я тетку, заведомо морщась от предстоящего путешествия.

Даже смешно. Мы, такие могущественные, не можем создать удобный Путь. Сначала приходится пилить через лес на своих двоих, и это в туфлях на высоком каблуке, потому что Совет требует официального облачения, а наши леса даже русскую тайгу заставят скромно краснеть в сторонке. Потом на протяжении нескольких минут тебя трясет, мотыляет, плющит, как в зоне турбулентности, и, наконец, о, чудо, ты попадаешь в одну из точек Выхода, которые, как назло, всегда располагаются на задворках цивилизации: мусорки, притоны, неблагополучные районы. Иногда мне кажется. Вселенная мстит нам за то, могущество, которое мы от нее получили.

— Анна!

На высоких ступенях, выложенных мрамором, стояла Марина. Мы даже не успели отойти далеко от входа.

— Иди сюда. — Махнула она тетушке, — Тебе придется задержаться на пару дней. Нужно решить кое-какие дела. Пусть Алиса возвращается одна.

Прекрасно. Просто замечательно. Родственница, бормоча под нос, что достали ее все эти крайне неотложные заботы и что ей, бедной страдалице, когда-нибудь дадут ли покоя, стуча каблуками по мощенному диким камнем двору, направилась обратно.

Мне оставалось мысленно, а иногда и в голос, материться, топая сквозь Великий лес в гордом одиночестве. Названия-то какие, нелепые. Истинное наречие, Мать-река, Отец-гора, Великий лес… Сколько же в нас никчемной помпезности и таких дешёвых понтов.

Наконец, слегка шатаясь, я вышла в нужной точке, оказавшись у исписанной граффити стены, вдоль которой стояли источающие непередаваемое амбре мусорные баки. Ну, вот, что и требовалось доказать.

Шустрая красная малышка Анны порадовала мои несчатсные нервы, поэтому уже через несколько часов я пересекла границу штата, покинув Аризону, потому что ближайшая точка Перехода выстраивалась именно там, чтоб ей пусто было, и въехала, наконец, на территорию Калифорнии. Пришлось еще немного напрячься за рулем, чтоб вскоре благополучно сидеть, развалившись на мягком диване в гостиной и щелкать пультом от телевизора.