Не мог я ответить себе: то ли воспоминания детства вызвали в душе беспричинную радость, то ли красота небесная, мимолетная и зыбкая, как мираж, делала меня счастливым. Я мысленно и машинально повторял про себя слова детской песенки:

Эта прелестная песенка скорее всего была сложена нечаянно и так же нечаянно запомнилась мне. Ее сочинила девочка по имени Тамара. Песенка понравилась мне своей родниковой свежестью и той восторженной любовью к жизни, которая свойственна только детям.

Почему-то думалось: девочка увидела над городом красивую радугу и, шлепая босыми ногами по лужам, радостно прыгала под сказочными небесными воротами, и слова песенки неизвестно откуда слетались к ней и сами собой складывались в строчки. Она не знала, что красота обладает волшебным даром делать человека талантливым, не задумывалась над тем, что на свете нет людей неталантливых. Каждый человек с детства одарен и приходит в жизнь, чтобы творить. Надо только быть внимательным, искать и не пропустить в жизни свою радугу.

Декабрь почти всегда по-зимнему хмур, но если выдастся солнечный денек, то так и простоит весь в серебре, в сказочных блестках инея от первых утренних лучей до закатных.

Старая Руза. Легкий морозец. Идет пушистый, задумчивый, пополам с солнцем невесомый снег. Снежинки плавают в воздухе, искрятся на солнце. Деревья до самых макушек осыпаны сверкающим розовым инеем. Провода как белые канаты протянулись от столба к столбу, провисли под тяжестью снега и тоже поблескивают в лучах солнца.

Зимняя пора, а на дворе солнце припекает так, будто на царственном светиле черти распалили атомный котел и хотят сжечь все живое. Но лучи солнца животворны, они рождают жизнь на земле, и все живое радуется им.

Канун Нового года. Иду по лесу. Желтогрудая синичка порхнула мимо плеча и села впереди меня на снежной тропе, прыгает, просит, как цыганка: зинь-зинь, угости чем-нибудь вкусненьким, добрый человек. В сторонке дымчатые снегири с красными грудками повисли вниз головой на стеблях прошлогодней крапивы и копошатся, крошат, роняют на снег семена, и сами похожи на красные фонарики.

Москва-река дремлет в снежных берегах, она покрыта стеклянным, блещущим на солнце льдом. И лишь на середине, в узкой протоке плывет «сало», от воды поднимается пар. Деревянные перила моста, перекинутого с берега на берег, тоже засеребрились от инея. Вдоль берега по снежной целине проложена лыжня. Сверху на ней отчетливо видны заячьи следы, косой прыгал вслед за лыжником, хотел испить речной водицы. От берега зайчишка уходил в лес петляли, хотел запутать свои следы и сам запутался — по следам он весь на виду.

С левого берега Москвы-реки открывается широкая панорама, издали видны дачные домики с заснеженными крышами. На берегу — подлесок из молодых берез, осин и ольхи. Густые заросли седые от изморози — так и кажется, будто зацвела белая сирень.

От заходящего солнца в окнах домов полыхает пожар. Снежок скрипит под ногами. Хрустальная бахрома сосулек свисает с крыш, они подтаивают на солнце, и с острых кончиков торопливо сыплется веселая капель. На карнизах домов греются на солнце голуби. Они сидят рядышком крыло к крылу, нахохлились и сладко подремывают.

В лесных сугробах протоптана петляющая дорога. Поперек тропы течет говорливый ручеек, и я вижу на его берегах серебряную свадьбу. Ручей разлучил рослый дуб и тонкую рябину… Сам стоит на одном берегу, рябина на другом. «Как бы мне, рябине, к дубу перебраться…» И перебралась: оба дерева ветвями, как руками, сплелись через ручей и стоят, радуясь своей серебряной свадьбе. Ведь бон сколько искрящихся, заиндевевших молодых дубков и рябинок рассыпалось вокруг — это их дети. Прошлогодними золотыми листьями, всем своим обликом маленькие дубки похожи на батю — кряжистый дуб. А малые рябинки — на рябину-мать, что стоит тут же в коралловых гроздьях ягод.

Тропа петляет между деревьями, от которых на снегу синие тени. В лучах солнца искрятся снежинки, переливаются всеми цветами радуги — ни дать ни взять россыпи бриллиантов под ногами. Вот как богаты мы, люди, — ходим по самоцветам!..

Путь мне преградили три могучих красавицы — золотая сосна, мохнатая зеленая ель и светлая береза. Березка распустила серебряные косы. Сосна запудрена инеем, взбила пепельные кудри, модница. Ель развесила на ветвях белые подушки снега.

— Здравствуй, березка, с Новым годом тебя!

— С Новым годом!

— Пропусти меня.

— Не пропущу, — игриво отвечает березка. — Подари мне счастье, тогда пропущу.

— Ты сама как белое счастье и даришь людям радость.

Деревья слушают наш разговор и молчат.

— Подари мне молодость, — просит ель.

— Подари мне вечность, — говорит сосна.

Я поднял еловую шишку и развеял, рассыпал по снегу семена.

— Вот тебе молодость.

— Спасибо, добрый человек.

Взял сосновую шишку, расшелушил и разбросал семена вокруг сосны.

— Вот тебе вечность.

— Спасибо.

Но оказалось, что не я одарил деревья, а они меня, потому что, посеяв будущий лес, я почувствовал себя счастливым. А счастье в том и состоит — что обещает завтрашний день.

В легкой дымке тумана начинается апрельское утро. Снег почти всюду сошел, разве только в лесных низинах задержался. На склонах оврага засеребрились пушки вербы. Березы приготовились раскрыть зеленые куколки смолистых почек, из них еще не проклюнулись нежные листики. После ночного теплого дождя в лесу хмельной запах прелой листвы и первородный материнский аромат согретой солнцем земли.

Апрель по-народному — водолей или снегогон. В старину его величали цветнем, а на Украине и сейчас он — квитень. Апрель — пора тихого межвременья, пора ожидания: что-то в природе кончилось, а новое еще не пришло. Лес пробуждается не спеша, словно не доверяет изменчивой весенней погоде.

Деревья и кусты стоят еще голые, и лес далеко просматривается в глубину. На кочках видны пряди выбеленной снегом летошней травы. Сквозь лесной мусор робко пробивается первая зелень — изумрудные побеги медуницы, зубчатые трилистья земляники, они всю зиму спали под снегом и теперь зеленые, повеселевшие пробуждались к новой жизни.

В лесу безлюдно, отдыхает душа в тишине. Иду и замечаю приметы обновления природы. Сонный шмель в черно-желтой синтетической шубке зигзагами бесшумно летает над землей, ищет цветы, не находит и сердится. Он придирчиво облетает каждую яркую вещь — оброненный прошлым летом спичечный коробок, круглый камень, покрытый зеленым мхом.

Прохожу, как под аркой, под согнутой в дугу тонкой березкой. На земле — тревожная россыпь белых перьев со следами крови. Должно быть, коршун растерзал какую-то птичку.

А вот на старом, замшелом пне — белочкина столовая. Аккуратно сложены в кучку коричневые чешуйки от еловой шишки. Здесь белка завтракала. Чешуйки похожи на медные копейки. Это белочкины деньги: подходи и бери. Только помни, что это не просто деньги, а подлинные сокровища. Из летучих семян, которые лежат здесь вперемешку с чешуйками, может вырасти зеленый океан леса. Тем и бесценны белочкины копейки. Она оставила их здесь, чтобы люди были внимательны и рассеяли семена: пусть укроет землю лесная благодать.