Первые Братья выросли в семьях ооновцев-техников и операторов, бывших в проекте с самого начала. В малом масштабе эта практика продолжалась, но большинство новых детей были отданы на усыновление через признанные агентства по всему миру — будучи сначала обеспечены тщательно сфальсифицированной биографией. С учетом стерильности и боязни мутаций, трудностей с помещением хорошо выглядящего ребенка мужского пола в семьи с высоким положением не было. С младенчества Брат находился под влиянием — друг семьи, педиатр, инструктор, адвокат, министр, любой, кто имел возможность время от времени поговорить наедине с мальчиком, становился в свободное время сотрудником Фурье и помогал склонять растущую личность на правильный путь. В ней были заложены предпосылки к тому, чтобы Брат мог принять правду и хранить этот секрет с двенадцатилетнего возраста и чтобы он никогда не отказывался стать ооновцем. С этого времени прогресс шел быстрее. Братья были скороспелыми: Нэйсмиту было только двадцать пять, а свою первую миссию он выполнил в семнадцать; Лампи был авторитетом в своей области в двадцать три. Не будет никаких колебаний при взваливании этой ответственности на Кристиана, даже если бы был какой-то выбор в этом вопросе.

— Слушай, — сказал Нэйсмит. — Ты знаешь, что весь ад сорвался с цепи и что американские безопасники намереваются изловить нас. Собственно, я именно тот, на кого они, по их мнению, охотятся. Но мы с Лампи, финским Братом, наложили лапу на Барни Розенберга с Марса. У него есть некоторая информация, нужная врагу.

Мужчина знал, что должен был подумать мальчик — в определенном смысле, это были его собственные мысли — и поспешно добавил:

— Нет, мы не раскрывали ему секрета, хотя тот факт, что он был близким другом Ростомили, создает затруднительное положение. Но это также заставляет его доверять нам. Он читал доклад о Фиери на Марсе, имеющий отношение к методу замедленной жизнедеятельности. Он сейчас передаст это тебе, будь готов записывать.

— Хорошо, ja, si.

Кристиан ухмыльнулся и щелкнул переключателем. Он был еще достаточно молод, чтобы счесть это восхитительным приключением в духе рыцарей плаща и кинжала. Ладно, он узнает, и познание будет маленькой смертью внутри него.

Розенберг начал говорить, мягко и очень быстро, вставляя в нужных местах свои структурные формулы и химические уравнения. Это заняло чуть больше часа. Кристиану давно стало бы скучно, не будь он так заинтересован этим материалом; Нэйсмит с несчастным видом курил и потел. В любой момент могли возникнуть подозрения, разоблачение… В будке становилось жарко.

— Это все, я полагаю, — сказал Нэйсмит, когда старатель иссяк. — Что ты об этом думаешь?

— Эй, это же сенсация! Это подгонит биологию на два десятилетия! — глаза Кристиана сияли. — Хирургия — да, это очевидно. Методики исследований — Gud Fader i him-len, это же открытие!

— И почему, как ты думаешь, это так важно для врага? — оборвал его Нэйсмит.

— Разве не ясно? Военные применения, человече! Ты можешь использовать легкую дозу для иммунизации против ужасных ускорений. Или можно упаковать космический корабль людьми в состоянии холодного сна, загрузить их почти как ящики и не беспокоиться в дороге о припасах. Значит, можно брать приличных размеров армию с планеты на планету. И разумеется, исследовательский аспект. Используя то, что можно узнать с помощью метода замедления жизнедеятельности, биологические приемы ведения войны удастся вывести на совершенно новый план.

— Так я и думал, — устало кивнул Нэйсмит.

Это была все та же старая история, затасканная сказка ненависти, смерти и притеснения. Логическим завершением научных методов ведения войны было то, что все данные становились военными секретами — общество без обратной связи или стабильности. Именно против этого он и боролся.

— Хорошо, что ты можешь с этим сделать?

— Я расшифрую запись — нет, лучше оставить ее зашифрованной — и доставлю ее нужным людям. Хм — дайте мне небольшую лабораторию, и я возьмусь развить некоторые фазы сам. В любом случае, мы не можем позволить врагу получить это.

— Вероятно, мы уже дали им все. Есть шансы, что они прослушивают эту линию. Но они не могут справиться с нашей записью, испытывая все возможные комбинации расшифровки, меньше, чем за несколько дней, особенно, если мы будем держать их занятыми. — Нэйсмит подался вперед, его измученные глаза впились в экран. — Пит, как у сына дипломата, твое представление об общей военнополитической картине должно быть более точным. Что мы можем сделать?

Кристиан минутку посидел молча. На юном лице было необычно отстраненное выражение. Его тренированный ум собирал логические сети неведомым предшествующей истории образом. Наконец он снова посмотрел на мужчину.

— Восемьдесят процентов вероятности, что во главе банды стоит Бессер, — сказал он. — Ты знаешь, шеф международных финансов. Это моя личная оценка; у меня нет данных Фурье, но я использовал основу прошлой истории Бессера и известный характер, недавнюю историю его страны, необходимые связи для установления анти-ооновской организации в планетарном масштабе с минимальными усилиями, и… неважно. Тебе уже с высокой вероятностью известно, что Роджер Уэйд является шефом для Северной Америки. Мне трудно предсказать действия Бессера, поскольку, несмотря на его известность, он использует приватность как прикрытие для относящихся к делу психологических данных. Если мы примем, что он действует, основываясь на аксиоме выживания, и логически не учитывая его неадекватного обучения основам современной социотеории и его личных пристрастий…

— Бессер, а? У меня у самого были подозрения, помимо того, что мне рассказывали. Финансовая интеграция продвигалась довольно медленно с тех пор, как он занял этот пост. Не имеет значения. Нам нужно ударить по его организации. Что делать?

— Мне нужно больше данных. Сколько американских Братьев находятся в Штатах в подполье, чтобы с ними можно было связаться?

— Откуда мне знать? Все, что я могу, это попытаться удрать из страны. Я здесь только потому, что достаточно знаю об общей ситуации, чтобы от моих действий была польза, надеюсь.

— Ладно, думаю, что могу разыскать нескольких в Мексике и Южной Америке. У нас свои собственные каналы связи. И я могу воспользоваться закрытой дипломатической линией моего «отца», чтобы выйти на контакт с Фурье. Этот Лампи у тебя с собой, я полагаю?

Кристиан какое-то время посидел в угрюмой неподвижности. Потом сказал:

— Я могу только предложить — и это весьма скользкая догадка, — чтобы вы двое позволили захватить себя.

Мужчина вздохнул. Он вполне этого ожидал.

Нэйсмит осторожно повел флаер вниз как раз тогда, когда первый холодный свет восхода прокрался на небо. Он облетел на бреющем полете узкий уступ, где должен был приземлиться, развернулся и выпустил шасси. Когда оно коснулось поверхности, контакт был жестким, резким, так что зубы лязгнули. Он вырубил мотор и наступила тишина.

Если Дженни была настороже, то она сейчас держит его на мушке. Он открыл дверь и громко крикнул:

— Крокодилы зеленеют в Ирландии.

Потом шагнул наружу и огляделся.

Горы маячили неясными тенями. Рассвет лежал на их пиках, словно лепестки роз. Воздух был свеж и морозен, напоенный густым ароматом сосен, под ногами была роса, вспугнутые птицы кричали в небе. Далеко внизу под ним грохотала и бурлила река.

Розенберг одеревенело выкарабкался за ним и прислонился к флаеру. Земная гравитация изматывала его мускулы, он замерз, проголодался и жестоко устал, а эти люди, призраки его юности, не говорили ему, что это за тьма лежала над миром. Он вспомнил тонкий, горький марсианский восход, мрачную пустыню, пробуждающуюся к жизни моросью, и единственную скалу, выгравированную на фоне пустоты. Тоска по дому жила в нем постоянной болью.

Вот только — не помнил он, что Земля может быть такой прекрасной.

— Мартин! О, Мартин!

По тропе спускалась женщина, скользя на мокрой хвое. Ее черные, как вороново крыло, волосы облаком окружали храбро поднятую голову, а в глазах ее был свет, уже забытый Розенбергом.