На чужбине

129

которое я послал Вам из Джампаня: оно должно было показать Вам, что я знаю очень много из скверных анненковских проделок, и мой взгляд на Анненкова, насколько я уяснил себе, разделяется Вами и отрядом в полной мере. Я буду иметь возможность переслать Вам мои мысли, написанные мною полтора месяца тому назад, в середине мая, об интригах Анненкова, откуда Вы почерпнете полную чашу тех замыслов и сетей, которыми Анненков старался окружить меня в Лепсинске. Вы могли обидеться за себя и за своих помощников. Здесь я не имею в виду генерала Смольнина: у Вас помощников много. Нет ничего удивительного, что Вы обиделись, но, конечно, не за себя, а за помощников. После всего сказанного мною Вам, - за себя, Вы видите, я Вам не давал даже повода обижаться. За всех же своих помощников в столь тяжелое время ручаться не всегда можно, как я убедился лично на опыте, хотя это для начальника, верящего своим подчиненным, и достойно и честно, но, простите меня, иногда бывает и невозможно. Вы пишете, что в течение 21 дня я так резко изменил взгляд на Вас и отряд, и что тон и заголовок последующего письма уже дружествен. Вас это удивляет, а между строк можно читать: ну, и мельница же Атаман, раз за три недели взгляды совершенно новые. Весь тон и мысли настоящего письма достаточно определенно вырисовали всю необходимость письма № 502 и его цель, что, по поводу этой Вашей заметки, я отвечать не буду. Вырисовав Вам, глубокоуважаемый Андрей Степанович, свою точку зрения по затронутому Вами невольно в определенной плоскости вопросу, который я вовсе не хотел поднимать, остаюсь в глубокой уверенности, что происшедший между нами обмен мыслей послужит еще к большему взаимному пониманию, к вдумчивому обсуждению поступков каждого из нас и к тому глубокому уважению, которые характеризуют обыкновенно взаимоотношения людей, абсолютно верящих благородству стремлений других. Атаман Дутов»520. Таким образом, на данном этапе отношение Дутова к Бакичу оставалось в целом положительным, однако уже чувствовались предвестники будущего разрыва между генералами.

12 августа (30 июля) 1920 года Дутов издал свой приказ № 141, в котором писал: «…2. Ввиду разбросанности частей бывшей Оренбургской армии и ушедших из отряда Атамана Анненкова, находящихся ныне в Китае, в Илийско-Тарбагатайском крае, на положении интернированных, я, желая объединить их как в смысле нравственном, так и в строевом, и направить все части к единству действий, дисциплине и порядку, приказываю все воинские части, команды,

5-3217

130 А.В. Ганин. Черногорец на русской службе: генерал Бакич

управления, учреждения и заведения, входившие ранее в состав Оренбургской и Семиреченской армий и отряда полковника Брянцева, считать Кадрами частей Оренбургской отдельной армии. 3. Я, являясь Главным Начальником Семиреченского Края, в то же время принимаю на себя прежние права Командарма отдельной Оренбургской. 4. Части, расположенные в лагере на реке Эмиль, что у Чугучака, именовать по-прежнему отрядом Атамана Дутова и считать Начальника его на правах Командира отдельного корпуса… 7. Никакие выделения частей, перемещения их, командировки на Д[альний] Восток, без моего ведома и приказа не разрешаю. 8. Отдельным г.г. офицерам, чиновникам и нижним чинам командировки, увольнения и отпуски разрешаю без моего приказа только лицам, пользующимся правами комотдкорпуса521…»522 По сути, приказ Дутова был необходим, но его автор, на мой взгляд, превысил свои полномочия и не учел изменившихся обстоятельств, при которых командиры отрядов, перешедших в Китай, фактически оказались независимыми друг от друга начальниками. Кроме того, важно обратить внимание на назначение Бакича командиром отдельного корпуса, поскольку до этого он считался командиром неотдельного корпуса. В дальнейшем этот нюанс был, видимо, забыт Дутовым, который считал Бакича по-прежнему своим подчиненным с правами командира неотдельного корпуса. Бакич же истолковал этот приказ как полное признание своей самостоятельности.

В августе 1920 года к Бакичу под видом туристов прибыли офицеры японской разведки Нагамини и Сато, с которыми он вел переговоры о поддержке его корпуса; в декабре в отряд с целью содействовать объединению белых в Западном Китае прибыл японский майор Цуга523. Еще в июле Бакич в своей переписке допускал возможность остаться в Западном Китае на продолжительное время и даже зимовать524. По мнению медиков, «устраивать зимовку там, где стоит лагерь, значит обречь людей на верную смерть»525. С приближением холодного времени года, практически исключавшего из-за сильного ветра и морозов в этом регионе возможность зимовки в лагере, поднялась новая волна отъездов. Ухудшилось и положение отряда. 29 (16) августа 1920 года Бакич телеграфировал в Харбин для передачи генералу Анисимову: «…благодаря проискам врагов общего дела… посланником [в] Пекине [в] помощи отряду отказано. Получение [от] Китая двух фунтов муки недостаточно [для] жизни, средства вышли все, просите Семенова526, земства не отказать

На чужбине

131

[в] спешной помощи отряду…»527 Месячная потребность отряда в довольствии после ухода основной массы желавших покинуть лагерь составляла 2300 пудов мяса, 1400 пудов риса, 400 пудов соли, 30 пудов чая, 75 пудов мыла и 75 пудов табака. Кроме того, необходимы были перец, лук и капуста528. В качестве залога для оплаты продовольствия Бакич рассматривал сданные китайцам оружие и боеприпасы, стоимость которых превышала 400 000 урумчийских лан529.

По мере приближения зимы и усугубления положения отряда менялся и тон телеграмм Бакича. Обращаясь к российскому консулу в Кобдо, Бакич 27 (14) июля 1920 года отмечал: «…прошу Вас, г. Консул, не отказать по мере возможности в помощи верным сынам родины, из далекого Поволжья и Оренбургского края, предпочитавших530, несмотря на все труды и лишения, лучше жить на чужбине, чем покориться игу коммунистов и жидов»531. Теперь, опасаясь зимовать в сырых землянках под открытым небом, люди из отряда уезжали в основном, на Дальний Восток к атаману Г.М. Семенову или в Ургу. Еще в июле Бакич обращался к атаману Семенову и другим белым военачальникам с просьбой о переброске отряда для активной борьбы с большевиками532, в сентябре он уже вел переговоры об отправке отряда на Дальний Восток непосредственно с китайцами. Отправиться всем разрешено не было, поэтому приходилось уезжать небольшими группами533. Надежды на то что китайцы разрешат отряду перезимовать в населенных пунктах, не оправдались. Бакич писал генералу Анисимову: «Ниоткуда пока помощи нет, прошу главу правительства востока помочь шести тысячам раздетым, босым, обреченным [на] голодную холодную смерть…»534 К этому времени о положении Бакича через французскую миссию было сообщено в Крым Врангелю, что породило новые надежды на скорую помощь со стороны союзников. 29 (16) сентября 1920 года Бакич телеграфировал в Пекин: «Принимая программу [и] идеи Врангеля, отряд ждет [его] указаний [о] дальнейшем»535.

Осенью материальное положение отряда ухудшилось настолько, что из-за недостатка средств в ноябре было решено продать два казенных автомобиля, один из которых ранее атаман Анненков заочно легкомысленно подарил губернатору в Урумчи536. Тогда Бакич не отдал этот автомобиль как казенный, что, конечно, не способствовало улучшению его отношений ни с Анненковым, ни с урумчийским губернатором. Если первоначально китайские власти опасались отряда Бакича и должны были с ним считаться, то со временем авторитет

132 А.В. Ганин. Черногорец на русской службе: генерал Бакич

отряда в глазах чугучакского губернатора значительно понизился, причем губернатор позволял себе даже отказывать в приеме самому Баки- чу, что было оскорблением для всего отряда537. Кроме того, по решению президента Китайской республики защита русских граждан осенью 1920 года была поручена китайским местным властям. Российский посланник и консулы декретом от 23 (10) сентября 1920 года прекратили свои функции538. Долбежев тогда же уехал на Дальний Восток, оставив в качестве своего заместителя некоего Балабанова539. Теперь судьба Бакича и его отряда оказалась целиком в руках китайцев. Судя по сохранившимся описаниям, Бакич пытался поддерживать в отряде дисциплину и военную организацию, хотя это было непросто. В лагере была запрещена продажа китайской водки540. Как вспоминал один из русских беженцев, живших в Чугучаке, «на линейках и во время парадов перед генералом выстраивались люди в шкурах, без шапок, кто в штанах, а кто и без штанов; они стояли вытянувшись, изобразив на лицах верноподданные чувства, а генерал-лейтенант Бакич с блестящей свитой под гром шпор проходил вдоль шеренги и, с трудом разыскав у кого-нибудь на ногах сапоги, бросал: