Тодж обнаружил монастырь во время одной из своих экспедиций по сбору лотоса в смертоносных болотах Кхитая. Высохшие монахи свободно поделились своим знанием с достаточно терпеливым учеником. Через семь лет Тодж изучил только голые начала первой из пяти дисциплин Хайфенг. Для способного ученика, каждый следующий этап дисциплины дважды удлинялся по сравнению с обучению предыдущего. Сима-Яну, самому молодому монаху, чтобы справиться со всеми пятью, потребовалось больше чем двухсот пятьдесят лет.

Слова Сима-Яна, произносимые шепотом, отозвались эхом в его памяти.

«Вдохни…выдохни… Нет никакой боли. Вдохни… боль, обманывает ум.

Выдохни… доверяй не уму, но учи дух. Ум — часть смертного тела, связанного с материальным миром. Вдохни… дух, сущность, отдельная от ума и поэтому отделяться от тела. Выдохни…, дух может видеть боль, услышать это, чувствовать запах этого, или испытать это? Нет, это невидимо, беззвучно, без запаха, без вкуса.

Дух может ощутить боль? Нет, он бесформенен. Вдохни… нет никакой боли».

Тодж открыл глаза. Он встал и потянулся, не обращая внимания на раны, которые согнули бы самых стойких из воинов к их коленям. Он проигнорировал струйку теплой крови, которая просачивалась на воротник. Теми немногими из многих заживающих трав, которые он нес с собой, он излечит раны. Они даже не потребовали бы нектара Золотого Лотоса, который был все еще в его флакончике, привязанном на груди.

К сожалению, первая дисциплина не ускоряла заживление; она просто учила обходиться без отвлечений, которые нанесли вред умам и поэтому телам почти всех мужчин. Не научившись игнорировать эмоции, такие как боль, страх, ненависть и любовь — другие дисциплины не могли быть достигнуты.

Сима-Ян когда-то продемонстрировал своё мастерство третьей дисциплины, погружая katana меч в своё сердце, извлекая его, и излечивая рану, нанесенную так.

Тодж почти сожалел о своём решении оставить монастырь. Если бы он остался изучать третью дисциплину, то он, возможно, сделал kalb жука Нефрита полностью неэффективным. Но он также был бы неспособен убить, спасаясь в самообороне, поскольку акт убийства нарушал вторую дисциплину. И он старел бы в изучении, поскольку он испытывал недостаток в долговечности монахов. Смерть настигла бы его прежде, чем он изучил пятую дисциплину. Как ни странно, это было мастерство, которое защищала ум и тело от сильного демона времени. Самый старший монах Хайфенга жил десятикратную продолжительность жизни, отмеренную обычным людям.

Убийца стоял, разминая свои руки и ноги, рассеивая их скованность. Заботясь о своих ранах, Тодж не обнаружил мешочка, содержащего травы заживления. Он скоро понял, что все его карманы и мешочки были обысканы. Его темный пристальный взгляд задержался на мертвых ассири, растянувшихся поблизости, и его нос задергался от смрада, поднимавшегося с их неподвижных тел. В бледном лунном свете он заметил Красную Гадюку, лежащую рядом с отсеченной рукой на траве.

Тодж схватил изящную рукоятку и восхитился гладким лезвием, окрашенным в красный цвет металлом, когда он возвращал нож в его ножны. Так, эти глупцы заплатили цену за то, чтобы взять его магический кинжал. Он отметил, что их трупы почти таяли от ледяного укуса, который обрек их. Ткань заклинаний распутывалась медленно после исполнения своей работы. Кровь капала от их ран, и сырые капельки блестели на восковой коже. «Глупцы,» — он шептал им, затем поднял пристальный взгляд на луну. Глупцы, действительно, но эти глупцы стоили ему драгоценного времени. К настоящему моменту, войско ассири могло наводнить Вархию и убить Конана.

После краткого и бесплодного поиска своей лошади, убийца сжал зубы, чтобы подавить нежелательное раздражение, переполнявшее его. Не имея другого выбора, он приспособил свои одежды, сжал ремни ботинок, и побежал по дороге русла реки на Вархию в быстром, устойчивом темпе. Тодж обладал выносливостью и мускулами, как длинноногий шакал заморийской пустыни, и он стремился К деревне с неустанным рвением.

— Сделайте уже что-либо с северным дикарем, Эрлик! — кричал Ригмус, генерал из армии Рейдна. Покраснев от волнения он, качаясь, вставал на ноги.

Дорогое вино из его золотого кубка выплескивалось на его шелковистую белую рубашку и запятнало подушки в углу комнаты отдыха «Чертополоха и Винограда». Не обращающий внимания на эту показуху, участившуюся, когда гхазское вино помутило разум. Ригмус, пьяно качался и искоса поглядывал на симпатичную спутницу варвара.

Телохранитель генерала, гора мускулов и плоти по имени Валег, возвышался из-за маленького стола, за которым он сидел. Конан потел нос к носу через него.

Суставы побелели, и бицепс выпирал, поскольку каждый человек стремился наклонить руку другого к столу.

После двух ранее проигранных состязаний тем вечером, Конан победил девятнадцать претендентов. Кайланна держалась рядом, одновременно успевая всюду. К удивлению киммерийца принцесса действовала как опытная женщина с момента их прибытия в комнату отдыха. Она применяла свою женскую хитрость, чтобы приманивать, флиртуя с несколько колеблющимися соперниками, а других упрашивала, увлекая противоборством с Конаном. Ее улыбка расширилась, также как и их кошелек от выигрыша. И офицеры, угрюмые сначала, казалось, потеплели к красивой женщине и агрессивному незнакомцу.

Владелец гостиницы скоро увидел, что соревнования, казалось, высушили горла беспокойных офицеров Рейдна. Много раз владелец гостиницы посетил свой подвал, где годами хранились более дорогостоящие в изготовлении вина, и его казна теперь наполнялась монетами.

Когда генерал Ригмус прибыл со своим потрясающим эскортом, волнение скоро достигло своего пика. Склонность пузатого генерала к заключению пари превзошла его любовь к винопитию, и он тратил золото в изобилии, чтобы удовлетворить свои желания. Он был столь уверен в мастерстве Валега, что немедленно предложил ставку на десять золотых корон Аквилонии — самых полновесных ценящихся из хайборийских монет.

То первое состязание выиграл Конан. Второе, теперь продолжающееся, казалось сомнительным и пари удвоилось.

Узлы мускулов слегка колебались под кожей мощной руки Конана. Его абсурдная рубашка с рукавами, закатанными до массивных бицепсов, была мокрой от пота. Он сжимал свои губы в гримасе и отчаянно смотрел в унылые, подобные бусинкам, глаза Валега. Там он не видел проблеска мысли, просто взгляд бессмысленного животного. Гигант не произнес ни слова всю ночь, кроме ворчания. Разве могла такая грубая сила быть порождением людей? Конан, несмотря на свою победу в первом столкновении, начал задумываться, не так ли просто Валег проиграл. Он, возможно, захватывал руку гранитной статуи, и на сей раз эта рука не переместилась более чем на широту крупицы. Собственное запястье Конана болело, и щепка от стола впилась в его локоть, когда он упирался, препятствуя своей руке скользить.

— Синим глазам никогда не победить Валега, — донеслись первые гортанные слова из скривлённого рта.

Конан хмурился, поскольку он узнал специфический, все же знакомый, хотя и искажённый акцент Kосалан. Где он слышал это прежде? Память ускользала от него, когда он боролся. Вены выделились фиолетовым цветом на его висках, и пот лился снова со лба, когда он вспомнил столкновение минувших лет и предположил природу жестокой мускулатуры Валега. В тайном храме Замбулы киммериец боролся с Баалом-Птеором из Косалы, тем, кто назвал себя душителем Йота-понга. На той варварской и злой земле, где мужчины поклонялись кровожадному демону-богу Яджару, жрецы обучали молодых людей убивать людей удушением. Голыми руками палачи жестоко откручивали головы тысячам жертв, не отрывая их с плеч. Так обученный человек, был идеальным телохранителем для генерала слишком полного и слабого, чтобы защититься.

Валег был серьёзным противником. У Конана был убитый Баал-Птеор, но Валег представлялся ему более сильным, чем Баал-Птеор. Хотя Конан знал, что он способен одолеть почти любого человека, но он не спал в течение почти двух дней. Он перенёс нелёгкий день после побега из тюрьмы ассири, и слишком долго этой ночью участвовал в этих силовых состязаниях.