Некоторые вскрикнули в ужасе и повернулись, чтобы сбежать, но многие скользили в лужах пролитой крови. Другие спотыкались о дергающиеся члены. Кровь из их порванных горл утопила их обращения к Митре, и темно-красный поток, скоро распространился по каменному полу.

Неуклонно, невыразительный хозяин выдвинул вперед, охватывая жрецов и лучников и разрывая их член от члена. Ранджо был последним упавшим, его меч, раскалывал череп, когда пара оживших воинов вырвало из его руки меч. Его лезвие упало на пол с глухим лязгом и скоро было пропитано брызгами крови, фонтанирующими из его порванного горла.

Teвек стоял, пристально смотря все еще полупустым взором, его губы побледнели, сильно сжатые от усилий, израсходованных при командовании его свитой. Он выступил из своего круга и высокомерно плюнул в перевернутое лицо Ранджо. Кузницы Taйан и молитвы к Митре не были средством против поднявшихся мертвецов.

— Пойдите дальше, — он тихо командовал теми, кто теперь загораживал коридор. Он посылал свои мысли каждому существу погребенному в катакомбах. — Убейте тех, кто живет выше. Потом возвращайтесь сюда, на свое место упокоения, и успокойтесь снова. Усталость впивалась в его кожу как барабанящий дождь, но его приказам повиновались бы все, кого он вызвал.

Все кроме одного. Поскольку, когда жителей Kaетта умертвят по приказу Teвека, он уменьшит свою жажду и утолит свой голод здесь, среди мертвого. Тогда он позволит себе маленькое развлечение прежде, чем отбудет в Медный Город. Его ум коснулся ума Беладах, лежавшей бездыханной в храме выше. Она также услышала скандирование и была связана его вызовом, но он сохранял ее на потом.

Когда липкий холод смерти выслал весь цвет и теплоту от ее плоти, он обретёт такие удовольствия с нею, какие только некромант мог знать.

Из храма выше он услышал жалкие крики смерти, поскольку его легионы исполняли свою страшную миссию. Звуки заполнили его уши приятной музыкой, и жестокая улыбка появилась на его бледном лице, когда он двигался среди мертвой толпы к спиральному выходу, к ждущей его холодной армии.

Прежде, чем полностью очнуться, Конан ощущал, что лежит на стремительно движущейся лошади. Толстые шнуры жёстко стягивали его запястья, и когда он с трудом разлепил веки, то увидел, что привязан поводьями коня, позади наездника.

Испытывая жажду и зной, он попытался переместиться, но веревки, опутывающие его, не ослабли. Ассири привязали его животом вниз, и там он останется. Всякий раз, когда лошадь перепрыгивала большой камень или выбоину в дороге, воздействие отдавалось через его спинной хребет ноющей волной боли.

Каждый мускул Конана до крайности болел, и в его трещавшем черепе стучало, как если бы пикт использовал его для военного барабана. Но эти раны заживут, если их не беспокоить. Почему ассири не убили его в переулке? Несомненно, он узнает. Шемиты были жестоким и мстительным народом, и ассири считались самыми свирепыми из них. Не стоит тратить более впустую мысли о его судьбе. Он направит усилия на свое спасение безотносительно мрачных планов, которые его похитители предназначили для него.

По жаре и яркому небу, он рассудил, что он проспал до полудня или, возможно, некоторое время около этого. Ландшафт не предоставлял подсказок его точного местонахождения; лошади пересекали неопознанную полосу дороги между по-видимому бесконечными областями виноградных лоз. Большая часть западного Шема обладала теми же самыми особенностями.

Низкий стон рядом побудил Конана вытянуть его шею через плечи. Это усилие вознаградило его ударом боли, достаточно интенсивной, заставившей его зубы заскрипеть.

Кайланна или Сивитри лежала связанной на лошади, ехавшей поодаль позади его. Она также была привязана животом вниз позади седла. Ее распущенные волосы закрывали ее лицо. Он заметил, что несколько ушибов расцвечивали ее красивые кисти, среди ссадин и ран, полученных в напряжённом сражении. Она не сдалась без борьбы. Этот захват тогда не был никаким ее заговором, или, таким образом, это казалось Конану. Он будет осторожен, тем не менее, никогда снова не доверившись обманчивой распутной девке.

Конан думал, что вероятно, ассири скоро достигнут своего назначения. То немногое, что он мог различить, у двигающихся по пути не было никаких вьючных лошадей, обремененных палатками или другим снаряжением. Меньше чем половина отряда присутствовала, насколько он мог разглядеть. Но сорок или пятьдесят мужчин более чем достаточно для охраны двух пленников, хотя некоторые из шемитов носили бандажи на ранах на их руках, ногах, или головах.

Он смотрел на фронт войска и взволновано вздохнул, заметив возглавляющего их наездника. Человек из цитадели Балвадека, отмеченный также украшениями на его плаще. Другие ассири не носили предметов одежды, исполненных в определенной цветовой гамме или типу, указывающих на принадлежность, но платья этого человека выказывали его как капитана. И расцветка слоновой кости, и устройства на его упряжи выглядели слишком знакомыми. Родственник герцога Балвадека, возможно младший родной брат, кузен или племянник.

Не столь удивительно тогда, что Конан был взят живым. Герцог все еще искал его. Кром! Все, что он сделал, переспал с несколькими распутными девками… и, в соответствии с его обычной удачей, в ненадлежащем месте и времени, почти сжавшим петлю вокруг его шеи.

— Воды, — донеслось требование хриплым голосом Сивитри.

Конан сочувствовал. Он, возможно, осушил бы полную бутылку залпом, но знал, что лучше не просить благ у этих дьяволов с черной бородой и ястребиным носом.

Прозвучавший смех нескольких наездников достиг слуха Сивитри.

— Вы напьетесь до упора достаточно скоро, — хихикал ассири, взгроможденный на седле перед женщиной. — Герцог утолит твою жажду. Возможно, он пошлет тебя сначала отмыться, кровать герцога ни для распутной девки, пахнущей больше как лошадь, чем женщина.

— Свиньи! Отбросы! Вы смеете рассматривать меня как некую общедоступную шлюху! — Нет, распутная девка, никакая общедоступная шлюха не могла убить двух из нас, прежде чем мы взяли тебя. Редкая шлюха, вида искомого герцогом.

Несколько ассири снова потешались над оскорблениями.

— Демоны заберут вашу укушенную блохами собаку — герцога и отгрызут его высушенные органы в Аду! Конан ухмыльнулся. Голос Сивитри, сорванный, тем не менее, не утратил ехидства.

— Эрлик, — наездник на лошади Конана хохотал, — эту кобылу требуется отучить вырываться прежде, чем герцог возьмёт ее. Наверное, мы должны подготовить её к обслуживанию старого Балвадека, поскольку поклялись обеспечить его личную безопасность. Что скажешь, Деверро? — Сначала ты пойдешь как в последний раз, Ютхан, после нашего небольшого набега на Кирос. Помните любовницу бритунку? — Задница Эрлика, Деверро, я не забыл ту блондинку! Встреченную тогда.

Сначала ты, когда мы остановимся сегодня вечером в Саридисе.

Деверро начал описывать то, что он сделает словами столь же непристойными, как и громких. Несколько ассири высказали свои предложения, некоторые из которых заставили бы покраснеть лицо шлюхи в большинстве распутных логов Шадизара. Возник хриплый смех, достаточно громкий, заглушающий устойчивый стук копыт.

Конан хмурился, но сдержал свой язык, поскольку знал лучше не тратить впустую дыхание на праздные угрозы. Он не был должен Сивитри ничего после ее предательства, но он не хочет скоро видеть ее используемой так жестоко этими шемитским ублюдками.

По крайней мере, хулиганы показали свои намерения. Он проходили через Саридис, но однажды, неудачно, что так возмутило Балвадека. Город служил странникам, торговцам и ассири различных занятий, поскольку располагался на пересечении разнообразных дорог, где сходились границы четырех соседних городов — государств. Гхаза, Кирос, Aнакия, и Аккхария каждый предъявили права на город в какой-то момент, но никогда не получили признанную верность вассала феодалу от народа Саридиса к любому герцогству.