Шестой совет – избегать множества вводных слов и предложений, которые не несут в себе никакой смысловой нагрузки и сильно засоряют текст. Приведем такое правило.

Правило 33. Не надо спекулировать словами «как известно», «общеизвестно, что» или «совершенно очевидно, что», когда мы хотим провести какую-то спорную мысль.

К ним добавляются вводные фразы типа: «Как мы уже неоднократно подчеркивали выше». Мы постоянно пропускаем в текст выражения-паразиты. А способ лечения хорошо известен – скальпель. Их надо удалять, и немедленно.

Седьмой совет – по возможности избегать популярных клише. В особенности это касается рекламных слоганов, которые все сильнее засоряют нашу повседневную речь и начинают перемещаться в наши тексты. Рекламные клише – это соблазн. Их использование создает видимость того, что мы в состоянии коротким обрубком фразы донести до читателя целостный образ, который, даже если и не будет осознан, легко поддается автоматическому раскодированию. Помимо этого, рекламные слоганы очень навязчивы. Путем бесчисленных повторений их вдалбливают в наши головы, а затем они столь же легко проникают в воздвигаемые нами словесные конструкции.

Если речь идет о разговоре или устном выступлении, т.е. сиюминутном действе, то это еще не так страшно. А в письменном тексте это становится элементарной ловушкой, мышеловкой. Дело в том, что рекламные слоганы стремительно запоминаются, но столь же стремительно вылетают из головы, вытесняясь новыми, такими же малосодержательными обрывками фраз. Через год-два люди утрачивают контекст, без которого рекламные клише становятся глупыми и беспомощными. Нашу «столь очевидную» мысль скорее всего просто не поймут, ибо рекламный слоган – это не суждение, а лишь некоторая ссылка. Использование подобных ссылок напоминает ситуацию, когда люди, вместо того чтобы рассказывать анекдоты, называют их порядковые номера. Например, в середине 1990-х годов эфирное время было переполнено рекламой АО «МММ». И дурацкие фразы вроде «я не халявщик, я партнер», «это лучше, чем стипендия» или «наши лучше» стали крылатыми, их употребляли к месту и не к месту. А кто помнит их сейчас?

Письменные тексты – нечто, выпадающее из ситуативности. Все проходит, а они остаются. Посему рекламные слоганы и другие бойкие клише разукрашивают текст, но одновременно понижают его уровень.

Восьмой совет – не использовать специфического сленга, заимствованного из чужих субкультур. Так, например, характерной приметой настоящего времени стало стремительное проникновение в обыденный и, постепенно, в профессиональный язык слов и выражений из бандитского жаргона: «кинуть», «наехать», «мочить», «грохнуть», «фильтровать» и т.п. Противостоять этой «заразе» в устной речи очень трудно. Но в нашей воле по крайней мере не допустить «распальцовочной» фразеологии в своих текстах.

Девятый совет – не повторять одних и тех же слов и выражений на ограниченном текстовом пространстве. Если в одном абзаце у нас четыре раза встречается «таким образом» вперемешку с «итак», то текст явно не в порядке – пора прибегать к редакторскому пылесосу. Это касается и всех других слов – повторения навязчивых глаголов и существительных. Лучше, если любое слово (за исключением специальных терминов) употребляется не чаще чем один раз на страницу или по крайней мере на абзац. Но, разумеется, сказать это намного легче, чем сделать. В заключение еще одно правило.

Правило 34. Текст должен быть безжалостно вычищен от вводных слов, газетных клише, рекламных слоганов, эзотерических терминов и сленга.

Действительно, от чьего лица говорить в письменной работе, как называть самого себя – «я» или «мы»? В советское время думать над этим и многими другими вопросами не приходилось, ибо выбора никакого не было. Редакторы автоматически ставили «мы», «нас», «наше». Такая безличная форма воспринималась нами как один из продуктов советского строя, еще одно свидетельство проведения сверху коллективистских установок. Поэтому, когда началась перестройка, я и мои молодые коллеги начали вставлять «я» вместо «мы» и были ужасно горды. Как будто одержали важную победу. А потом «мы» начало восстанавливаться. Выяснилось, что это не атавизм советской эпохи и не отрыжка коммунистического коллективизма, а нормальное проявление академического стиля. Говоря «наше» вместо «мое», мы подчеркиваем то, что говорим от лица профессионального сообщества, что мы соединены с этим сообществом, придерживаемся его норм и правил. В своей работе мы обращаемся к этому сообществу и одновременно выступаем его представителями. В этом смысле написанное нами не является исключительно нашим личным продуктом – это продукт сообщества профессионалов. И в этом нет ничего, что бы затрагивало наше самолюбие и принижало наше достоинство. Напротив, это укрепляет нас. А если это «мы» по чему ласково и ударит, то по самолюбию маргиналов и «чайников», которые озабочены своим «ячеством». До гордого «мы» надо еще дорасти.

Конечно, если писать «я», ничего страшного не произойдет. Можно делать это сознательно, если мы хотим добавить субъективности или публицистичности. Можно, наоборот, придерживаться нейтрального стиля, например, ссылаться на себя в третьем лице: «Автор данных строк считает, что...» Это неплохой выход. Но частить с третьим лицом, к сожалению, не очень удобно с точки зрения стилистики. Наиболее «спокойным» вариантом остается форма первого лица множественного числа.

В некоторых случаях возможен комбинированный стиль. Например, в данном тексте можно заметить, что я постоянно перехожу с единственного числа на множественное и обратно. Единственное число употребляется мною в тех, случаях, когда я хочу выделить личную позицию или подчеркнуть субъективность высказывания. Впрочем, этот текст не вполне обычен по форме. В обычных текстах лучше выдерживать стилевое единообразие.

Еще одна вещь связана с оценками собственной работы. Следует жестко отделять логические оценки и рефлексию по поводу высказанных нами положений от оценочных суждений в отношении качества сделанной работы и нашего вклада в сокровищницу исследовательской мысли. Причем равно не уместны как возвышающие («впервые в истории вопроса нам удалось...»), так и уничижительные оценки («мы, конечно, не сказали ничего нового...»). В последнем случае чаще всего речь идет об элементарном кокетстве: «Автор ни в коем случае не претендует на то, чтобы...» Фраза подается так, чтобы даже ленивый тут же понял, что именно на это как раз автор и претендует, просто прикрывает себя на всякий случай фанерным щитом ритуальных оговорок.

Работы могут выполняться в разных жанрах. И следует изначально определить этот жанр. Одно дело, если готовится учебный текст. Он должен продемонстрировать нашу квалификацию, собственно исследовательские результаты там желательны, но не обязательны. Другое дело, если речь идет о самостоятельной исследовательской работе, которая обращена к профессионалам. Третье, если мы задумали так называемый научно-популярный текст, который адресован не только профессиональной, но и более широкой аудитории.

Профессиональный текст тоже может быть выстроен разными способами, такими, как:

· конвенциональное изложение полученных результатов;

· постановочный текст, попытка сформулировать проблему без ее законченного решения;

· текст как провокация.

Примером текста-провокации может служить одна из моих собственных работ. В ней на первой странице постулировался тезис, не приемлемый ни для автора, ни для основной массы потенциальных читателей. Он выглядел так: «Модель экономического человека является наилучшей аналитической моделью не только для экономической социологии, но и для социологии в целом». Далее формулировались до десятка наиболее очевидных возражений против этого тезиса, которые последовательно оспаривались и опровергались, подводя читателя к неизбежности неутешительного вывода. Когда все было окончательно доказано, автор признался, что не придерживается исходного вывода. Текст, таким образом, предлагался как открытая провокация (правда, это становилось ясным, если люди дочитывали до последней страницы. См.: Радаев В.В. К обоснованию модели поведения человека в социологии (основы «экономического империализма») // Социологические чтения. Вып. 2. М.: Ин-т «Открытое общество»: Ин-т социологии РАН, 1997. С. 177–189.