Апрель 1978

Мой концерт от Московской филармонии вела милая скромная женщина, лет на семь-восемь старше меня. Собственно, не вела даже, а перед началом просто представила меня публике какого-то НИИ. В обязанности ведущей именно это и входит: объявить актера, сказать два-три слова про то, где он работает, чем занимается, и «с удовольствием уступить ему концертную площадку». Затем заполнить репертуарный бланк, где обозначена сумма прописью, и терпеливо ждать, пока актер рассказывает, «как он дошел до жизни такой», и показывает ролики из фильмов со своим участием.

«Нет больших ролей, но есть маленькие ролики» — любимая шутка нашего брата, живущего за счет этих самых роликов.

Потом ведущая сообщает, что концерт окончен и что на следующем вечере из цикла «Актеры театра и кино», организованном Московской филармонией, публике посчастливится увидеть и услышать Зиновия Высоковского (или кого-нибудь другого из любимых артистов).

За все это ведущая получит рублей пять, из коих вычтут полтинник, и заторопится откуда-нибудь с Варшавского шоссе, где расположен НИИ, на другую встречу — скажем, у метро «Речной вокзал»…

Когда идут ролики, артист имеет возможность перекурить. Обдумывать, что говорить дальше, не нужно. Многократно повторяемая «импровизация» отскакивает от зубов.

В тот раз я рассказывал о фильме «Строится мост», который ставил Олег Ефремов и в котором снималась вся труппа «Современника».

Ведущая во время перекура заговорила со мной… Вообще-то я не люблю этих разговоров. Надоедает молоть языком на сцене, хочется помолчать, а не отвечать на избитые вопросы типа:

— Михал Михалыч, а сейчас вы где-нибудь снимаетесь?

Или:

— Я видела у вас в «Современнике» «Сирано». Зачем Гурченко дали Роксану? Ну, какая она Роксана? Вот я помню Цецилию Львовну Мансурову. Ах, что это был за спектакль!..

И приходится поддерживать разговор «за искусство» уже бесплатно.

Но на сей раз я слушал мою ведущую раскрыв рот.

— Вы знаете, я еще до войны училась с Олежкой Ефремовым в школе. Простите, что я его так называю, он теперь такой стал… А тогда ходил в брючках до колен и в гольфиках. До войны многих мальчиков так одевали. У нас учительница была очень милая. Мы в пятом классе учились. Однажды на уроке она стала спрашивать, кто кем хочет стать после школы. Ну, кто-то — инженером. Некоторые отвечали: «Не знаю», «Еще не знаю»; другие, чтобы она не приставала, отшучивались: «милиционером», «дворником»… «Ну а ты, Олежка, кем будешь, когда вырастешь?» Он откинул крышку парты, стоит худенький, как стручок, и серьезно так говорит: «У меня будет свой театр». И вы знаете, он это так сказал, что никто не рассмеялся. «Как это «свой театр»? Ты, Олежка, наверное, хочешь сказать, что будешь артистом?» — «Нет, у меня будет свой театр», — и сел. Вот сколько лет прошло с тех пор, а я все забыть не могу и думаю: что же это такое? Как все это объяснить? Он ведь так и сказал: «У меня будет свой театр». И вот, поди ж ты…

1 октября 1977 года народному артисту СССР, лауреату Государственной премии СССР, главному режиссеру МХАТа, профессору Школы-студии Олегу Николаевичу Ефремову исполнилось пятьдесят лет. Он был награжден орденом Трудового Красного Знамени. По телевизору в программе «Время» показали кадры: Л. И. Брежнев поздравил О. Н. Ефремова с присвоением правительственной награды. Ефремов благодарил и, воспользовавшись случаем, пригласил Леонида Ильича посетить спектакли Художественного театра. Брежнев благодарил в свою очередь, но сказал, что занят, все некогда, мол, других дел хватает, однако постарается воспользоваться приглашением. «Ловлю вас на слове», — с улыбкой сказал Ефремов…

— Олег Николаевич! У нас скоро выпускной экзамен. Вы наш профессор. Обещайте, что посетите Школу-студию МХАТа. Придете?

— Приду, обязательно приду.

— Ловим вас на слове! — хором прокричали студенты его курса, вышедшие поздравить Ефремова на сцену нового здания МХАТа, где сидел юбиляр, а за ним по трапеции разместилась лесенкой гигантская труппа Московского Художественного.

Рядом с Ефремовым — заведующий отделом культуры ЦК КПСС Шауро, министр культуры РСФСР Мелентьев и заместитель министра культуры Кухарский.

Лица у них — и у Ефремова — вытягиваются, когда они слышат произнесенные голосом поэта Роберта Рождественского слова, разносящиеся через микрофон по всему огромному мхатовскому залу:

«Протокол одного заседания» — спектакль, поставленный Ефремовым во МХАТе. Эта пьеса сделана Гельманом из его же собственного сценария, только фильм назывался «Премия», дабы не отпугнуть кинозрителей надоевшим словом «заседание». И тем паче «Заседание парткома» — так это произведение именуется в ленинградском БДТ, у Товстоногова.

А в зале хохочут и аплодируют уже новой пародии, которую сочинил и читает тот же Леонид Филатов. Он подражает теперь не голосу Рождественского, но артистичной истерии Евтушенко:

читает Филатов, один из таганских «бандитов», пришедших с делегацией театра поздравить юбиляра. Возглавляет «банду» сам Ю. П. Любимов. Ему десять дней назад стукнуло шестьдесят. Стоит молодой, ничуть не старше своих ребят, глаза смеются — хулиган, да и только!

— Олег! Мои тут тебе что-то сочинили…

И «мои», то есть «его», выдают:

Хохочут, аплодисменты.

(«Сталевары», поставленные Ефремовым два года назад, как раз и принесли ему Государственную премию.)

В каменной нескладной громаде, и снаружи и изнутри напоминающей многоярусные постройки грузинских крепостей, где годами скрывались от набегов князья и монахи, сегодня полно народу. Разного. Но хохот единодушный. В чем дело? Как понять происходящее?..

Выходит Володя Высоцкий. Легендарный Высоцкий. В руках гитара. Начинает петь только вчера сочиненный — наспех, по случаю — текст. Иногда даже оговаривается, хотя поет по бумажке…

Володя тоже учился в Школе-студии МХАТа и был курса на четыре младше меня. Тогда я его практически не знал. Разве что помню на лестничной площадке, где перекуривали между лекциями. Парень небольшого роста, казавшийся приблатненным: «тельник» из-под рубашки, сигарета в зубах, гитара. Уже тогда хрипло пел свои и чужие блатные песни.

Он потом «показывался» в молодой «Современник». Не приняли. Считаю, что ему повезло: не попал бы к Любимову, где стал протагонистом Таганки. В спектакле «Берегите ваши лица» по Вознесенскому, закрытом, не допущенном к публике, сидел на нотных строчках и пел. То есть там, в спектакле, на белом фоне висели черные штанкеты, будто нотные строчки. На них, как нотные знаки, — актеры. В середине — Высоцкий с гитарой: «Идет охота на волков, идет охота…» По ним, по людям, по нотам, стреляли. Высоцкий оставался последним. Потом падал и он. Песня прерывалась на полуслове.