Когда мы обсуждали это событие между собой, Реда Хаммада сказал:
— Сурур не так глуп, как мы думали, иначе он не смог бы учиться в Лондоне.
— А все же с этими правилами приема на медицинский факультет у нас что-то не так, — заметил Ид Мансур.
— Бедные и богатые поставлены в неравные условия, — добавил Гаафар Халиль.
В 1936 году Сурур окончил университет, а через четыре года женился на девушке из богатой семьи. Его врачебная практика все расширялась, и он даже прослыл одним из крупнейших в Египте хирургов. Зарабатывал он превосходно; построил себе большой дом в центре города и роскошную виллу в Маади. Однако он навсегда сохранил верность своим нравственным принципам и был известен гуманностью и добропорядочностью в такой же мере, как и высоким врачебным искусством. Прекрасный хирург, эрудированный специалист, чуткий к больным, без тени корыстолюбия и алчности, Сурур пользовался большим уважением среди студентов. Не раз из-за своей непримиримой честности он вступал в острые конфликты с членами факультетского совета. Но несмотря на обширные познания и опыт, Сурур оставался наивным младенцем в том, что касалось идеологии и политики, и не имел цельного представления об обществе, в котором жил и одним из столпов которого считался. Самые важные события оставались вне его внимания. Только социальные потрясения, вызванные июльской революцией[52], заставили его покинуть свою скорлупу. Он был вынужден проявить интерес к происходящему, поскольку революция посягнула на частную собственность и затронула его личные интересы. Он стал вдруг испытывать незнакомое ему ранее чувство тревоги. Закон об аграрной реформе прямо затронул его интересы: владения его жены были уменьшены на пятьсот федданов[53]. Сурур, с детства приученный свято чтить деньги и собственность, был потрясен. Его родня исходила злобой. Он оказался в стане врагов революции. Поэтому, несмотря на научные заслуги, он не был назначен деканом медицинского факультета. Ему было невыразимо горько. Однажды он признался мне с откровенностью, которую я мог оценить лучше, чем кто-либо другой:
— Я серьезно подумывал об отставке, чтобы потом заняться исключительно частной практикой. Но я не имею права изменить своему долгу ученого.
С тех пор он стал живо интересоваться общественной жизнью и политикой, которой раньше всегда чуждался и которая настигла теперь его в собственном доме. Изредка, когда ему позволяло время, мы встречались в спортивном клубе Маади. Знакомство с Суруром продолжали поддерживать главным образом я и Реда Хаммада. Халиль Заки, не питавший к Суруру по-настоящему дружеских чувств, виделся с ним только по делам, поскольку сам работал тогда в госпитале Каср аль-Айни. Сурур же ко всем относился с сердечной теплотой и был искренне опечален гибелью Шаарауи Фаххама и смертью Гаафара Халиля. А если при нем упоминали имя Ида Мансура, смеясь говорил:
— Проклятый Шейлок!
Именно в этот период Реду Хаммаду постигло большое горе: он потерял сына и жену. Это сблизило его с Суруром.
Известие о наделавшей много шума закупке оружия у Чехословакии подействовало на доктора Сурура удручающе.
— Это первый шаг к коммунизму, — уныло ворчал он.
А после тройственной агрессии и состоявшегося затем отвода вражеских войск Сурур сказал:
— Если б не Соединенные Штаты, нам бы несдобровать.
— Но советский ультиматум… — возразил я.
Однако он не захотел дослушать меня и все твердил:
— Мы не должны пренебрегать дружбой американцев.
После того как были опубликованы социалистические законы[54], страх и тоска больше не покидали доктора Сурура.
— Ведь ты специалист, ты всегда заработаешь себе на жизнь, — утешал я его.
Но он только горестно вздыхал:
— Не осталось ничего святого.
А однажды вдруг сказал:
— Жена советует мне эмигрировать.
— В этом нет никакой нужды, — возразил Реда Хаммада.
— Социализм, — ответил Сурур, — враждебен ко всем, кто сумел получить образование. Ведь новый режим пришел к власти силой оружия, а не с помощью науки.
— А как же, по-твоему, бороться с нищетой в Египте? — спросил я.
Его ответ поразил своей наивностью:
— Каждый должен занимать в жизни место, соответствующее его способностям. Так повелел премудрый аллах!
Я понял, что при всей своей учености и добродетелях он совершенно не сведущ в социальных и политических вопросах. Прекрасный, нужный людям специалист, он страдал духовной слепотой и был не способен понять, что он не отдельно существующая независимая личность, а клетка огромного социального организма, функционирование которой неразрывно связано с жизнедеятельностью этого организма. Вот почему красивый, здоровый и высокообразованный доктор Сурур стал чахнуть и хиреть по той единственной причине, что твердой рукой были отобраны излишки у тех, кто владел всем, и отданы миллионам голодающих. И мне было страшно горько, когда после 5 июня 1967 года я услышал в его голосе ноту злорадства, которое он был не в силах скрыть. Я поделился своим огорчением с моим другом Кямилем Рамзи, и тот сказал:
— Не удивляйся и не огорчайся. Надо глядеть в лицо истине, как бы она ни была горька. Идет непримиримая борьба. Противниками в ней выступают, с одной стороны, русские и социалисты-арабы, а также те слои народа, которые увидели в социализме воплощение их мечты, а с другой — американцы, Израиль и те, для кого социализм стал препятствием на пути к удовлетворению их корыстных устремлений.
— А как же родина и патриотизм? — спросил я.
— Изменилось само содержание понятия родины. Оно означает теперь вовсе не территорию, имеющую определенные границы, а духовную сферу, границами которой служат взгляды и убеждения!
Суад Вахби
Надолго запомнилась нам эта студентка, хотя училась она на факультете всего лишь год. В 1930 году у нас было около десяти девушек. Большинство из них были воспитаны в традиционном духе. Одевались скромно, украшений не носили, в аудитории всегда садились в первом ряду, отдельно от юношей, словно в женской половине трамвайного вагона. С нами они не разговаривали и даже не здоровались. Если же нужно было о чем-то спросить или, скажем, взять взаймы тетрадку, они делали это с величайшим смущением и робостью. Подобные случаи обычно привлекали к себе всеобщее внимание, вызывали много толков и пересудов.
В этой атмосфере чопорности и принужденности Суад Вахби сверкнула, как упавшая с неба звезда. Она была самой красивой из девушек, выше ростом, с более развитыми формами. Но ей этого казалось мало, и она слегка подкрашивала губы и щеки. Платья носила очень узкие и ходила, покачивая бедрами. Нарочно появлялась в аудитории с опозданием, когда все уже сидели на местах, а профессор был за кафедрой. Влетала, бормоча извинения, и ее пышная грудь подрагивала от бега. В рядах возникало оживление, студенты начинали гудеть, как пчелиный рой. Имя девушки быстро приобрело известность и неизменно сопровождалось шутливыми эпитетами и остротами. Студенты называли ее «тетушкой Суад», «многомудрой Суад», а завидев ее издалека, принимались декламировать: «И вот явилась нам Суад!..» В отличие от других студенток Суад вела себя весьма смело, с нами держалась свободно и откровенно любовалась собой. Громко спорила с профессорами и вообще чувствовала себя центром мироздания.
Махмуд Дервиш сказал о ней:
— Это не студентка, а потаскушка.
— Интересно, — проговорил Гаафар Халиль, — как она вела себя в школе? Жаль, что я с ней не учился.
— В университет она, видно, поступила, только чтобы подыскать жениха, — заметил я.
— Или любовника! — добавил кто-то.
О Суад ходило много разговоров, не знаю, сколько в них было правды, а сколько вымысла. Говорили, что она из еврейского квартала и выросла в самой безнравственной обстановке, что вся семья ее — отец, мать и сестры — беспутная, что сама она уже давно не девушка, а довольно опытная женщина, изведавшая не только вкус вина, но и разгульной жизни. Гаафар Халиль, разгоряченный этими рассказами, попытался завязать с Суад более близкие отношения, но получил отпор. Пробовали и другие, но тоже безуспешно. Вместе с тем она была приветлива со всяким, кто не переступал границ вежливости. Молва о Суад разнеслась по всему университету, студенты других факультетов приходили посмотреть на нее и удостовериться в ее достоинствах. На занятиях по английской литературе она иногда читала отрывки из «Отелло» с мастерством настоящей актрисы. Профессор-англичанин восхищался ею и относился к ней с особой приязнью. Благовоспитанные студенты, главным образом те, кто был родом из провинции, много судачили между собой о поведении Суад и его разлагающем влиянии. Их беспокойство передалось доктору Ибрагиму Аклю, который, по-отечески опекая студентов, зорко стоял на страже традиций. Однажды, когда Суад в который уже раз произвела в аудитории фурор своим колышущимся бюстом, доктор Акль воспользовался поводом и, устремив на нас пристальный взор синих глаз, изрек:
52
Имеется в виду революция, происшедшая в Египте в июле 1952 г., которая положила конец феодально-монархическому строю и колониальной зависимости страны от империалистических держав.
53
По закону об аграрной реформе максимум земельной собственности был постепенно сокращен до 100 федданов. Один феддан составляет 0,4 га.
54
Имеются в виду принятые правительством президента Насера в 1961–1963 гг. декреты о государственном секторе экономики, о национализации банков и многих частных промышленных и торговых компаний.