Прогуливаясь вдоль бункеров, Степанов и Борисов встретили худенькую средних лет женщину.

— Познакомьтесь с моим другом… — представил ей Алексея Павел. И гостю:

— Наш стоматолог…

«Господи, русская…» — подумал Степанов. Слабо пожал протянутую руку, боясь причинить боль — вдруг не рассчитает.

Они уже четыре месяца видели русских женщин только на экране в клубной палатке. А тут вот стоишь рядом и разговариваешь. Лицо у женщины было некрасивым. Но этого никто не замечал. Было приятно смотреть в ее серые глаза, вокруг которых уже начали собираться мелкие морщинки, слушать ровный тихий голос, говоривший по-русски…

Только солнце исчезло за вершиной горы, сразу начало темнеть. Одновременно похолодало. Попрощавшись с врачом, офицеры вернулись в бункер — завтра вылет. Чуть свет…

Лишь только начала рассеиваться ночная тьма, Степанов простился с гостеприимным однокашником и пошел к вертолетам. У машин собрались все летевшие в батальон. Экипажи были готовы к запуску двигателей. Поеживаясь от утренней прохлады, Алексей закурил, присев на большую авиационную бомбу. Она была оббита по периметру редкими деревянными планочками, такими, из которых обычно делают ящики для фруктов. В любом магазине их навалом… Солнце еще не успело выползти из-за горного хребта, и тот на востоке сиял причудливо изло-манной золотистой кромкой. Отцветающие тюльпаны, гуще, чем в Кабуле, усеявшие баграмский аэродром, еще не раскрылись навстречу ласковому теплу, которое через несколько часов перейдет в палящий зной. Солнце высушит росу на лепестках цветов, на нежно-зеленой верблюжьей колючке, и через несколько дней все обесцветится под безжалостными лучами.

— Слушай, друг… — к Степанову подсел штурман одного из экипажей, — покажи свои «кривые» пули…

У вертолетчиков были «акаэмы», а у десантников — «пять сорок пять» — со смещенным центром тяжести.

Алексей отстегнул магазин.

— Гм, — разочарованно произнес штурман, — какие же они кривые? Разве что калибром поменьше. А мы-то думали…

— … Что и летят зигзагами? — Просто при встрече с препятствием меняют траекторию. Вот и все.

Офицеры разговорились. Они оказались почти земляками. Вертолетчик, вдруг о чем-то вспомнив, спохватился:

— Старлей! Ты же летишь в воюющий батальон. Достань мне хороший карабин — будешь лучшим другом. Я же oxoтник. Поеду к тестю в Сибирь — на медведя… Милое дело.

— Да брось ты. Наживешь неприятностей — незаконный провоз оружия через границу…

— Не волнуйся. Я в вертолете знаю такие места… Никто не сунется. Зато ты будешь моим лучшим другом. Спирт — пожалуйста… В любое время.

— Нет. По мне тюрьма еще не плачет… Я хочу спать по ночам спокойно. Не вздрагивать от каждого звонка в квартиру… Если вернусь, конечно…

— Как хочешь, — обиженно проговорил собеседник и сразу потерял всякий интерес к Алексею.

Вскоре взлетели. На аэродроме присоединились еще прапорщик и сержант. Из десантно-штурмовой бригады. У первого с боку висел на ремешке пистолет Стечкина. Степанов попросил посмотретъ. Двадцатизарядный, бьет и одиночными, и очередями. Деревянный кобур можно использовать как приклад.

— Вещь! — с гордостью сказал пропорщик.

— Этот надежнее, — Алексей, взяв за цевье автотмат, положил его поудобнее на колени. — А для ближнего боя и «пээм» неплох. Надо только уметь стрелять.

Потом разговорился с сержантом. Тот оказался санинструктором. Оба прильнули к иллюминатору, отпуская время от времени короткие замечания по поводу увиденного внизу. Вертолет шел на большой высоте. Видны были заснеженные вершины, лепившиеся у дорог и речек кишлаки. В основном преобладали два цвета — белый и серый. Снег и безжизненные горы. И лишь кишлаки выделялись среди этого однообразия зелеными островками полей и садов. Словно оазисы в пустыне. Только не в песчаной, а каменной.

Через полчаса снизились. Здесь уже местность больше радовала глаз — за бортом проплывали зеленые апельсиновые рощи, блестела вода в apыкаx, изрезавших вдоль и поперек поля, мелькали строения. Степанов ни разу не был в доме у афганцев. А тут увидел сверху большой двор, наглухо огороженный с четырех сторон высоким и толстым глинобитным дувалом. До земли оставалось метров двести. По двору шла афганка. Глянув на вертолет, остановилась и, присев на корточки, накинула на себя паранджу. Алексей повернул голову до боли в шее в сторону уплывающего за бортом дома. Успел заметить: женщина, дождавшись, когда винтокрылая машина стала удаляться, опять откинула за голову паранджу и пошла по своим делам.

— Забитость… Даже вертолету боятся показать лицо, — прокричал на ухо санинструктор.

Степанов ничего не ответил. В знак согласия лишь кивнул головой.

Приземлились на аэродроме. Здесь было значительно теплее, чем в Кабуле и Баграме: поднялось солнце. Да и не только поэтому. Зона субтропиков — вечно зеленые рощи, несколько урожаев в год овощей… Джелалабад всегда был лакомым куском. Не зря в этой провинции шли такие жестокие схватки и тогда, и после.

Не успели остановиться винты, как подошли офицеры-афганцы. Первый и единственный вопрос, услышанный Алексеем, был таким:

— Водка есть?

— Нет, нет, — закрутили отрицательно головами прилетевшие.

Афганцы сразу же отошли.

— Вот тебе и коран, — сказал связист капитан Мясников, — жрут нашу водку, только дай…

— Еще какие любители, — поддержал зампотылу.

Он собирался идти к зданию аэропорта искать машину. Но тут подъехала «шестьдесят шестая». Договорившись с водителем, майор дал команду на разгрузку.

Вертолетчики, Степанов и Мясников присели в сторонке.

— Сейчас назад с афганцами, — уныло проговорил штурман. — Такой народ… Не знаешь, чего и ожидать…

— Все может быть, — согласился Мясников.

— Летите с нами обратно, — пошутил командир корабля. — С вами надежнее…

— Мы бы не прочь и дальше Кабула, в Союз… — сказал Алексей.

— Ребятки, родные вы наши, да хоть сейчас, пусть только прикажут. У самих все это вот уже где… — и командир резанул ребром ладони по горлу.

— Ладно, счастливо долететь, мужики. Нам пора, — Мясников, видя, что разгрузка подходит к концу, поднялся и протянул руку штурману, сидевшему рядом.

— И вам удачи, — пожелали летчики, — смотрите там, берегите себя. Такое возим иногда отсюда…

— Давай, земляк, — подошел к Степанову штурман. — А все-таки о карабине подумай… Лучшими друзьями будем…

— Брось это, — посоветовал еще раз Алексей. — Бывай, коллега. Дай бог, увидимся…

Вошли в здание аэропорта. Примкнувшие к группе в Баграме прапорщик и cepжант-санинструктор тоже были здесь — ждали попутную машину. Вместе обошли здание, нашли буфет, где продавались «Фанта» и «Кока-кола». Афгани оказались только у Мясникова и прапорщика. Где-то обменяли на чеки. Они и угостили остальных.

В одном из уголков зала расположилась станция переливания крови. Среди ее персонала здесь было и несколько женщин-медсестер. Они прямо в зале разложили свои приборы и брали кровь на анализ у оказавшихся поблизости солдат и офицеров, определяли группу, резус — в боевой обстановке знать их совсем не лишне.

— Откуда вы? — спросил Степанов.

— Из Львова, — ответила коротко и равнодушно медсестра, возившаяся с пробирками и стеклышками.

И так это прозвучало обыденно и просто, что Алексей чуть не засмеялся — как будто они были не в далеком Джелалабаде, а где-нибудь в Киеве или Москве.

— Вы знаете свою группу? — спросила женщина.

— Первая.

— А резус?

— Резус?.. Нет, не знаю, — пожал плечами офицер.

— Тогда садитесь, — приказала женщина, — давайте руку…

Степанов подчинился. Торопиться было некуда — из батальона машины еще не пришли. Медсестра брала кровь, а Алексей вспоминал случай, происшедший в начале марта.

Вечером в палатку ввалился Батурин:

— Раненых привезли. Из-под Джелалабада…

Степанов и Терентьев лежали на матрасах и курили. Николай, увидев прапорщика, приподнялся, оперевшись на локоть, и замер так, погрузившись в размышления. Медлительный по натуре, он не успел ничего сказать, как опередил Алексей: