Юки поставила фарфоровый сервиз на поднос и пошла в гостиную, где перед алтарем стоял черный лакированный стол.

Дядя уже накрыл его, все сидели вокруг на своих местах и пили чай, заваренный Эцуко. Айя и господин Кимура — рядышком, дедушка, бабушка и дядя Сабуро — по одну сторону стола. За последние три года бабушка сильно похудела, а дедушка заметно набрал вес. Бабушка говорила в своей привычной манере — очень быстро и на повышенных тонах, дедушка же останавливался, не находя подходящих слов. Трудно было предугадать, чем закончится его очередная тирада и закончится ли. В этот свой приезд Юки сразу же заметила, как сильно он изменился. Ноги его уже плохо слушались, и он опирался на трость. Каждый шаг давался с трудом. Лицо приобрело багровый оттенок, и он тяжело дышал. Глаза его слезились и он часто мигал, и нельзя было понять, плачет он или глаза его раздражает солнечный свет. Вообще-то дедушке была чужда эта слабость — плакать. Даже на похоронах своей дочери он не проронил ни слезинки. Он тогда сказал, что Шидзуко ушла с миром и воссоединится с духами своих предков, а мы за это должны быть благодарны судьбе. Но Юки понимала, насколько велико его горе. Деда выдавал голос: время от времени он дрожал.

Юки опустилась на колени рядом с бабушкой, поставила поднос на пол, устланный татами, и стала раздавать тарелки и плошки — на семь персон. За столом шел общий разговор о работе господина Кимуры в государственном университете в Кобе. Только дедушка не участвовал в беседе и молча смотрел на внучку.

— Надо, наверное, поставить еще один прибор, — вдруг сказал он, — для твоей мамы.

Все замолчали.

— Надумал тоже, — бабушка натужно улыбнулась. — Это будет дурным знаком. Зачем омрачать наш праздник?

Дедушка промолчал. Кимура вновь завел разговор о своем университете. Юки приподняла крышку чайника — он опустел лишь наполовину. Но все таки она встала и пошла на кухню.

— Оставь, посиди с нами, — сказал Сабуро.

Все согласно закивали. Юки села рядом с

бабушкой.

— Господин Кимура рассказывал нам об университете, — продолжил Сабуро. — С твоей стороны глупо не попробовать туда поступить.

— Поздно об этом говорить. Вступительные экзамены уже закончились.

Юки уже объявила всем, что после окончания школы — а это случится в марте — она собирается поступать в колледж в Нагасаки, где будет учиться живописи.

— Но ведь у тебя в аттестате будут прекрасные оценки, — сказала тетя Айя, многозначительно посмотрев на мужа. — Господин Кимура на следующей неделе может устроить для тебя отдельные экзамены. Если хорошо сдашь их, поступишь в университет. Перед самым началом учебного года, как всегда, произойдет отсев: кто-то в последний момент уйдет — и ты займешь его место.

Новоиспеченный дядюшка, господин Кимура, тоже повернулся к Юки.

— Я уверен, ты хорошо сдашь экзамены. И не думай, что тебя устраивают по протекции, что я оказываю тебе любезность. Наоборот — ты окажешь честь нашему университету. Не так уж много у нас способных студентов.

— Спасибо, но я уже решила. Поеду в Нагасаки. Я давно это планировала.

— Но почему Нагасаки? — заволновалась I бабушка. — Это так далеко, на другом острове.

Мы не сможем с тобой видеться. И вообще, университет есть университет. Тем более такой престижный.

— О престижности я меньше всего думаю, — отрезала Юки. — Колледж в Нагасаки малоизвестен, но в нем прекрасное преподавание рисунка и живописи. Я буду счастлива там учиться. Университеты — для людей с амбициями. Там учатся люди, которые хотят работать в крупных корпорациях. А это не для меня.

Я другой человек. Школьные учителя согласились со мной. Я, если хотите, не впишусь в государственный университет. Да и вообще я не собираюсь никуда вписываться.

Бабушка нахмурилась. Ее карие глаза посветлели, взгляд стал каким-то беззащитным.

— Поймите же одну вещь, — Юки попыталась быть мягче. — Я хочу учиться в другом городе, потому что не хочу жить с отцом и мачехой. Если я поступлю в университет Кобе или любой колледж в нашем городе, они не разрешат мне жить в студенческом общежитии. Не из любви ко мне — им просто будет неудобно перед людьми. Все, мол, подумают: что за ерунда? От ее дома до университета — всего двадцать минут поездом, а она переехала в общежитие. Хороши папаша с мачехой! А если я уеду в Нагасаки, им не нужно будет ни перед кем оправдываться. Да, уехала, но там, в колледже, очень солидная школа живописи.

— Ты им уже сообщила об этом? — поинтересовался Сабуро.

— Нет, — проговорилась Юки. Все удивленные взгляды обратились на нее. Ну, что же, придется выложить всю правду.

— Пока я еще не рассказывала им о своих планах, но, думаю, они о них догадываются. Как-то месяц назад сказала мачехе, что собираюсь уехать в Нагасаки, но она никак не отреагировала. Может, и не слышала. Даже не посмотрела в мою сторону. Мы вообще редко с ней разговариваем — только когда она ко мне придирается. Мелет всякую ерунду, а я вынуждена все терпеть.

Наступило молчание. Сабуро перебирал палочки для еды. Бабушка налила себе еще чаю. Айя и господин Кимура словно окаменели. Дедушка уставился в тарелку. Одна Эцуко невозмутимо резала на кухне зелень, только слышно было, как ритмично постукивает ее нож.

— Я вообще не понимаю, в чем проблема, — не сдавалась Юки. — Через месяц уеду в Нагасаки и забуду о них. Писать им не собираюсь, да и они вряд ли будут засыпать меня письмами. Никаких денег от них не возьму. Я каждый вечер работала в библиотеке и кое-что скопила. На учение хватит. Буду жить одна и делать, что захочу. Смогу каждое лето приезжать сюда, как раньше.

Да, подумала Юки, все действительно будет, как когда-то — а последние тягостные шесть лет она вычеркнет из памяти...

— Но все же они — твои родители, пусть даже Ханаэ и мачеха, — сказала бабушка, поднеся чашку ко рту, но тут же поставила ее на стол. — Ты должна проявлять к ним уважение. Я, конечно, всегда рада тебя видеть здесь, но и перед ними у тебя есть обязательства.

— За что мне их уважать? Они не проявляли уважения ни ко мне, ни к вам с дедушкой, ни к памяти мамы. Поженились всего лишь через год после ее смерти. И, еще когда мама была жива, за ее спиной крутили роман. Может,.они даже ждали, когда она умрет.

— Откуда тебе знать, что было между ними в прошлом? — спросил Сабуро. — Не надо делать поспешных выводов. То, что они работали в одном офисе, еще ничего не значит.

— Я все прекрасно знаю. А живу с ними пока, временно. И вообще, что я о них думаю и как к ним отношусь, вас абсолютно не касается.

Бабушка открыла рот, собираясь что-то сказать, но передумала. Ее худые плечи вздрагивали, она безутешно качала головой. Юки обняла бабушку за плечи.

— Прости меня. Пожалуйста, не расстраивайся, не надо.

Старушка отвернулась, пытаясь сдержать слезы.

— Иногда нужно в первую очередь самой выказать уважение к людям, а не ожидать, когда они проявят уважение к тебе, — неожиданно без всяких запинок, складно высказался дедушка.

Произнося это, дед даже не повернулся в сторону Юки. Она остолбенела, не поняв смысла его сентенции. А дедушка взял трость, оперся на нее и, попытался встать. Безуспешно. Тогда он на коленях стал передвигаться в сторону Юки и бабушки. Лицо его покраснело от усилий, он замер на месте, тяжело дыша.

Юки еще раз отметила, что за последние три года он заметно сдал. Сабуро положил руку на спину отца, то ли поддерживая его, то ли останавливая. Теперь печальное лицо деда стало уже не красным, а серым. Юки больно было на него смотреть. Из кухни доносился запах запекаемой рыбы — соленый запах моря и подгорающего мяса. Юки встала.

— Мне нужен свежий воздух. Пойду подышу немного. Я не хотела никого обидеть. Простите меня, пожалуйста.

Выйдя на улицу, она ускорила шаг, а потом перешла на бег. Обогнув дом, очутилась на заднем дворе и побежала к растущему в отдалении дереву хурмы.

Без куртки ей было холодно, она прислонилась к стволу и закрыла глаза. Как одинаково священник размахивает веткой над головами Айи и господина Кимуры и всех, у кого свадьба. Все повторяется. Один и тот же обряд совершался на свадьбе отца и мачехи, а раньше — на свадьбе отца и матери Юки, на свадьбе тети Айи и ее первого мужа, а совсем уж в незапамятные времена — на свадьбе господина Кимуры и его первой жены. Так же мелькала в воздухе ветка, а священник в белом одеянии произносил нараспев одни и те же слова. И старики тоже через это проходили больше пятидесяти лет назад. А сегодня она их огорчила. Бабушка сердито отвернулась от нее, дедушка хотел выйти из-за стола, но у него не хватило сил подняться. Давно ли, всего каких- то десять лет назад он подолгу ходил с ней по здешним горам, его ноги в черных походных ботинках ступали размеренно и твердо. Порой она даже не могла угнаться за дедом, и ему приходилось ее поджидать. А одолев последний холм, они спускались с него бегом. У подножия холма стояла Шидзуко, держа в руках белые пионы, которые она всегда приносила к могилам на их фамильном кладбище.