Кулл молча покачал головой и увел Суали в каюту, справедливо рассудив, что не годится ей это слушать.

На следующее утро капитан по одному поговорил в своей каюте со всей командой и посоветовал каждому из моряков объясняться в основном знаками, а если уж совсем приспичит, то уходить на нижнюю палубу и разговаривать шепотом. Никто не заставил себя упрашивать. Всем уже до тошноты опротивели не дававшие всю ночь спать выкрики полоумного эха.

Теперь команда молчала, однако весь следующий день они вынуждены были слушать, как кто-то кому-то втолковывал, что «Кулл — славный капитан!» После этого следовал взрыв идиотского хохота, который подтверждал, что неизвестный совершенно согласен с таким утверждением и даже, более того, считает, что «барон Ридо — плешивый болван». Ему отвечали радостным смехом и с готовностью сообщали, что «баронов сынок — жалкий сморчок». Дальше следовала бесконечная вереница откровений примерно того же смысла, но совершенно непристойных.

В полдень, когда эта какофония уже грозила всех свести с ума, в нестройный хор пьяных голосов ворвался визг пилы, заглушая слова, дробя их на отдельные звуки, словно Харт пилил не доски, а висевшие в густом тумане фразы. Потом к визгу добавился стук молотка, и ближе к вечеру не стало слышно ни одного слова.

Впервые в жизни Кулл поймал себя на мысли, что ему опротивела человеческая речь. Вскоре атлант убедился, что Суали права: обитающее в озере волшебное эхо обладает своеобразным разумом. После того как, следуя его совету, моряки замолчали, эхо некоторое время пыталось поиграть с визгом пилы и стуком молотка, но получавшиеся мелодии отличались редкостным однообразием. Побившись некоторое время впустую, эхо умолкло окончательно.

Когда Кулл осознал это, он вопросительно посмотрел на Суали:

— Я же тебе говорила, что эхо разумно, хотя и не так, как человек. Можешь считать, что у него слабая память. Оно недолго помнит услышанное, а из сказанного лучше запоминает то, что произносится многократно. Я не удивлюсь, если оно обиделось на то, что с ним не желают разговаривать, и умолкло вовсе.

— Обиделось, ты сказала? — переспросил Кулл. — Что это значит?

— Оно может попытаться отомстить.

Кулл изумленно посмотрел на девушку. В какое-то мгновение ему показалось, что она просто шутит. Но нет. Ее лицо оставалось серьезным.

— Как? — поинтересовался пират.

— Не знаю, — она пожала худенькими плечиками, — но озеро населено. Не забывай об этом.

— Что-то я до сих пор никого не видел.

— Да, — согласилась она, — так было, пока с ним играли, но теперь все может измениться.

Минул день с того времени, когда проклятый дикарь ушел вверх по реке, а от посланного вдогонку «Борхея» по-прежнему не было ни слуху ни духу. Пять кораблей встали на якорь в безымянной бухте, поджидая «Богиню Морей»: по два справа и слева от места, ограниченного гигантскими соснами, и еще один загородил вход в пролив, соединяющий бухту с Мутным морем. К тому же капитан «Борхея» обещал, что вернется следом за пиратской галерой, а значит, атланту так или иначе придет конец. Однако что-то тревожило барона, лишало душевного равновесия, а радость, испытанная им, когда понял, что наконец-то загнал врага в ловушку, покинула его слишком быстро.

Хуже всего было то, что барон и сам не понимал, что его тревожит. Он копался в себе, придумывая совершенно немыслимые причины, хотя на самом деле все было значительно проще. Где-то в глубине его душонки жила уверенность: атлант умнее его, храбрее и сильнее… Скажи Ридо об этом кто-нибудь другой, он приказал бы повесить наглеца, но ведь собственную-то голову не станешь рубить за мысли, отравляющие существование.

Каус пришел в каюту к отцу, когда тот сидел, погруженный в мрачные думы. Молодой барон молча сел напротив, и лишь когда Ридо обратил наконец на него внимание, заговорил.

— Отец, я вот что подумал… — начал он издалека и замолчал, словно до сих пор не решил окончательно, о чем собирается говорить. — Этот мерзавец может все-таки вырваться. — Собираясь с мыслями, он вновь умолк ненадолго. — Если он дождется темной ночи и осторожно спустится в бухту, то сумеет скрытно проскользнуть мимо, и тогда «Миральда», которую мы поставили в заслон, не удержит его. — И, упреждая возражения отца, он заговорил быстрее: — Ты же знаешь, как это бывает в бою, когда недостает свободного пространства: один помешал другому, неудачно встав у него на пути, идущий следом не ожидал этого и протаранил своему же борт и так далее. А наш дикарь, как я слышал, мастер создавать неразбериху.

Барон, поначалу вяло слушавший сына, к середине разговора воспрял духом: оказывается, не только он думал об этом.

— Ты прав, — согласился он, когда сын замолчал. — Я прикажу удвоить караулы.

— Это, безусловно, не помешает, — кивнул Каус, — но и не спасет. Я кое-что придумал…

Он выразительно посмотрел на отца, и тот не выдержал:

— Ну говори же! Не тяни!

— Ты помнишь о цепи в трюме «Лемурии», которую мы везли на Вазию, чтобы перегородить протоку, да так и не успели выгрузить?

Глаза Кауса блестели. Он поймал взгляд отца.

— Ну? — выдохнул Ридо, чувствуя, что сыну пришла в голову хорошая мысль, хотя и не понимал еще до конца, о чем идет речь.

— Нужно перегородить ею устье реки, натянув между соснами. Тогда ему некуда будет деться. Его «Богиня Морей» либо развалится и затонет, либо, если Кулл не полный кретин, он поставит свою галеру поперек русла, и тогда «Борхей» вонзится ему в борт и возьмет на абордаж. В этих случаях нам останется только выловить из воды новых рабов.

— А в другом? — ошеломленно промямлил барон, которого буквально оглушила великолепная идея сына.

— Просто подпалим их, — равнодушно пожал плечами Каус, — и, уверяю тебя, итог будет тем же.

— А если он сам подожжет нас? — спросил барон, когда к нему вернулась наконец способность рассуждать здраво.

— Когда «Богиню Морей» возьмут на абордаж, — снисходительно объяснил Каус, — им будет не до стрельбы.

— Он очень ловок и успеет доставить нам немало неприятностей, — задумчиво произнес барон.

— Уверяю тебя, отец, чем бы дело ни кончилось, все произойдет очень быстро. Однако ты, конечно же, прав, — счел нужным согласиться Каус, — лишняя предосторожность не помешает. Вели отвести галеры подальше от берега.

Харт работал как проклятый. Первым делом он заменил недостающую часть перерубленного капитаном шпангоута двумя накладками, и сразу принялся чинить обшивку. Дело это хлопотное: прежде чем восстанавливать ее, нужно было еще аккуратно удалить обломанные доски.

Свободные от забот пираты начали замечать странные явления. Повисшая над озером мертвая тишина исчезла. Озеро начало издавать неприятные звуки, которые невозможно было связать с чем-то слышанным раньше. То тяжелый вздох доносился издалека, то натужный стон, а иногда и нечто похожее на грозное рычание, от которого волосы вставали дыбом.

Всем тут же припомнилось, что Джил Беспощадный помогает только сильным, а у слабого отбирает жизнь. Казалось бы, все просто: не показывай страха, и все будет в порядке, но лишь человек десять на «Богине Морей», в том числе и капитан, могли вести себя так. Остальные же, хотя среди них и не было трусов, лишь подтвердили старую истину о том, что самый сильный страх — это боязнь неизвестного.

Сперва дурацкие стоны невидимки забавляли, но когда в них зазвучала угроза, стало не до смеха. Люди старались реже подходить к бортам, а большинство и вовсе предпочитало отсиживаться на гребной палубе, спрятавшись от неведомой опасности, но на всех места внизу не хватало, и часть команды вынуждена была оставаться наверху.

Очень скоро многие стали замечать прятавшихся в тумане неведомых тварей. Неясные тени неожиданно возникали за бортом, заставляя вздрагивать даже таких смельчаков, как матросы «Богини Морей», ведь, в конце концов, ничего не боятся только идиоты. Однако по-настоящему все испугались после того, как чья-то плоская голова на длинной шее вынырнула из-за борта и, схватив одного из моряков, рухнула вниз. Раздался глухой всплеск, и над озером вновь повисла мертвая тишина.