Нужно было дать действительное удовлетворение научной пытливости в догматических вопросах, — и этому требованию отвечает «Православное догматическое богословие» преосвящ. Филарета (Гумилевского), архиепископа Черниговского. Сочинение это написано «не без внимания к мнениям германского рационализма» и проникнуто тем убеждением, что «поверхностное знание отделяет нас от религии, основательное — опять возвращает к ней». Соответственно этому и «догматика будет действовать по духу откровения, когда будет показывать разуму, как та или другая тайна откровения, хотя не может быть выведена из начал разума, не противоречит умозрительным и практическим потребностям разума, как, напротив, помогает она той или другой нужде самого разума, врачует ту или другую немощь его, причиненную грехом. Заставляя таким образом сам разум признавать плодотворную силу тайн веры, догматика не унизит, а возвысит откровенные истины в очах разума и победит строптивость». Например, «догмат о Св. Троице, не противореча началам разума, с убеждением может быть принят разумом. Ибо, хотя не может он быть выведен из начал разума и вполне постигнут им, и это очень естественно по отношению к Божеству, но догмат сей, как откровенный, верен, полезен по последствиям; содержание его может быть приближаемо к разумению сравнениями».

Из этого видно, что главнейшим элементом догмата бывает его «откровенность», при которой необходима в нем натуральная недоступность для всякого рационалистического напряжения. Посему в догмате важнее всего бесспорная превыспренность, как исходящая от Бога, освященная Христом и засвидетельствованная Духом Святым в жизни церковной. Гарантией догмата бывает возвещение его Господом Спасителем, сохранение апостолами и осуществление в Церкви. По этим причинам высшим обоснованием должно быть раскрытие внутреннего единства и преемственной непрерывности догматического учения, когда оно в Сыне Божием — Христе почерпает внешнюю авторитетность и жизненно-вдохновляющую энергию. Нормально, что в построении и аргументации системы у преосвящ. Филарета особенно выдвигается момент исторического освещения, а в нем наиболее дорогой почитается генетическая целостность развития, ради чего автор вполне справедливо действует не количественной многочисленностью свидетельств, но их общей внушительностью типического содержания для всего известного периода. Удостоверенная «откровенность» неразрывно связывается в историческом анализе и с рациональной ее обеспеченностью, поскольку она незыблемо удерживалась вопреки еретическим отрицаниям и сектантским искажениям, так что в историческом процессе является перед разумом жизненно прочной и теоретически неодолимой. Этим путем создавался твердый исторический базис для рациональной аргументации догмата и для его защиты от возражений и перетолкований, каковые свойства характерно отличают труд преосвящ. Филарета. «Догматика» последнего представляет историческое разъяснение и оправдание догматов во всей их системе, не чуждой у него призвуков схоластического схематизма, но более жизненной даже по внешней конструкции.

Однако и теперь догмат берется заранее и окончательно данным во всей своей формальной точности, в силу которой он может в истории освещаться лишь по неизменному господству, а не по органическому влиянию, когда сам бывает историческим фактором, который раскрывается в своей обязательной внешней определенности вместе с общим жизненным прогрессом, где бывает наилучшим выражением христианской зиждительности и остается руководящей нормой христианского развития при всяких индивидуальных применениях. Историческая обоснованность догматов не отнимает у них теоретической отвлеченности, пока не претворится в их историческую жизненность по самому образованию, которое предрешает и соответствующее действие повсюду и навсегда. Эту плодотворную задачу берет на себя колоссальный по размеру «Опыт православного догматического богословия (с историческим изложением догматов)» ректора Киевской Духовной Академии епископа Сильвестра (Малеванского), епископа Каневского. Уже своим специальным упоминанием в заглавии об «историческом изложении догматов», которое введено академическим уставом 1869 года, автор рельефно отметил, что эта сторона, знакомая предшественникам, имеет у него особое значение, как главнейшая. Догмат «излагается исторически», но это было бы теоретически показной и напрасной ученостью, если бы он на всем протяжении был тожественным до неподвижности, причем историческая устойчивость скорее говорила бы о его натуральной мертвенности. Напротив, догмат «излагается» в своем историческом развитии потому, что он сам развивался в истории, проникая ее в последовательном росте и постепенно превращаясь в ней из действующего фактора в воздействующую норму. В этом отношении исторический момент в системе преосвящ. Сильвестра бывает самым основным, ибо через него озаряется образование формулированного догмата и ограждается для последнего авторитетно-нормативное применение.

Догмат, «откровенный» по идейной сущности, рисуется теперь жизненным и по своей формальной обязательности, как богочеловеческий синтез, достигнутый в истории по происхождению и назначенный для истории по влиянию. Приобретенный участием человеческой мысли, догмат не может быть вне пределов ее и категорически постулирует к эссенциальной рациональности, которая утверждает разумную постижимость и допускает внутреннее рациональное обоснование. Так, рациональный элемент находит для себя в «Догматике» преосвящ. Сильвестра естественное и законное место по отношению к самой природе догмата, историческому формированию и авторитетному достоинству, разрешаясь не дерзновенной узурпацией прав на создание догматической истины, а убежденным и аргументированным исповеданием ее богооткровенной несомненности. При подобных свойствах и «историческое изложение», и рациональное обоснование в перспективе всех религиозно-философских построений входят органическими частями в научное рассмотрение догматов, а все они в совокупности связываются в системе не столько логически, сколько генетически. Догматический комплекс является богословским организмом живой мысли и жизненной действенности. Этим одинаково раскрываются и внутреннее достоинство, и нормирующая сила догматов при их разностороннем научном истолковании.

Все эти качества анализированного труда далеко не безусловны и содержат много ограничений, но принципиальный результат бесспорен именно по такому своему идейному характеру, а его плодотворность несомненна научно и жизненно. Посему современная русская догматика следует, в общем, заветам преосвящ. Сильвестра и не выдвигает новой догматической системы, хотя и имеет для нее (положительные или отрицательные) опоры в творениях своих великих духовных вождей, например, у архиеп. Феофана (Прокоповича, 18 сентября 1736 г.) или у знаменитого митрополита Московского Филарета (Дроздова). Русская богословская наука, не нуждаясь в напоминаниях об этом (каких уже нет в академических уставах 1884,1910 и 1911-12 гг.), держится ныне исторического метода и в своих целостных обзорах, и в частных изысканиях, хотя старые приемы сказываются, например, в сочинении Н. П. Малиновского, где компилятивным способом удачно и старательно представлено компактное объединение русской научной литературы на протяжении всего догматического объема, а равно у проф. М. Ф. Ястребова — о таинствах и эсхатологии (Киев, 1908).

Но в существенном везде веет Сильвестровский дух исторического рассмотрения и оправдания. Однако это ничуть не значит, чтобы русское богословие принимало для своих построений «историю догматов», в технической строгости. За это раздаются разве редкие отдельные голоса (например, проф. М. М. Тареева. С. 7: «Стоит больших усилий реформировать догматическое богословие, очистить его от схоластического наследства, обратить его в подлинную науку, именно в историческое учение о догматах»), да и то не в западно-протестанском понимании, когда исторический генезис догматов утверждает такое же происхождение самого содержания их, констатируя предметную оригинальность догматических концепций по сравнению с Евангелием Христовым и благовестием апостольским в смысле помрачения первоначальной божественной чистоты или исправления, улучшения и обогащения скудной примитивности. Русская богословская наука предлагает лишь историческое истолкование догматов, как богооткровенных истин, чтобы уяснить их во всей предметной полноте и показать историческую законность догматических формул, обеспечивая для последних всегдашнюю неприкосновенность норм веры. В этом отношении русское богословие с незыблемой твердостью стояло на исконных основах православного миросозерцания, но в научной обработке ничуть не застыло и теперь на достигнутом уровне, а стремится к углублению и обновлению. Имеется много капитальных трудов по всем крупным догматическим вопросам.