Возьмем, к примеру, только одну сферу – печать. Сколько исписано бумаг, сколько направлено прошений, чтобы помочь писателям и издателям обеспечить хотя бы минимальную защиту от голой коммерции в издании нужных людям книг, а не сделано практически ничего. А между тем издательства «Советский писатель», «Художественная литература», «Наука», «Детская книга» и не только они, а практически все государственные издательства на краю гибели.

Ничем, кроме покорности и послушания со стороны работников печати, нельзя объяснить и то отчаянное положение, в котором сейчас оказались редакции большинства газет и журналов. Дальнейшее сокращение тиражей, о чем свидетельствуют итоги подписки этого года, и одновременно повышение не менее чем в десять раз цен на бумагу и втрое на услуги по распространению требуют принятия незамедлительных мер со стороны государства. Причем меры ясны и всем очевидны: нужно регламентировать цены на бумагу и остановить безудержный рост цен на распространение газет и журналов, используя при этом те средства, которые зарабатывает печать. Напомним, товарооборот от ежегодной продажи периодических изданий и книг составляет почти 9 млрд руб.

Наши оппоненты говорят, что коли у нас провозглашена свобода печати, то не может быть и речи о регламенте цен на бумагу, к тому же трудно и принцип определить, какие в первую очередь государству защищать газеты и журналы. На деле же все это только отговорки, за которыми нет серьезных аргументов. Ибо речь идет вовсе не о защите газет и журналов (они способны сами себя защитить), а о защите прав подписчиков, тех самых миллионов читателей, которые за год вперед оплачивают периодические издания и не должны быть обмануты. В связи с этим и принцип может быть только один: на защиту вправе рассчитывать те издания, которые имеют массового (скажем, не менее 100 тыс.) подписчика. Вроде бы все ясно и справедливо, однако, несмотря на многократные обращения в органы власти и открытые письма в газетах, решение так и не принято.

Каков же вывод из наших, очевидно, не во всем бесспорных, суждений? В чем автор пытался убедить читателя?

Да, сегодня бездумное послушание – это социальный фактор, который позволяет манипулировать общественным сознанием, и это не безопасно, но рассчитывать на него даже на ближайшую перспективу для серьезных политиков было бы большим заблуждением. Люди преодолеют смятение и растерянность, кои сейчас питаются нестабильностью нашего общества. И нельзя обманывать народ, обряжая старые приемы и методы диктата в демократические одежды. Если в чем нас и убедили события 19–21 августа, так это прежде всего в том, что ни приход диктатуры со стороны, даже с самого верха, ни перерождение демократии в диктатуру, так сказать эволюционно изнутри, в нашем обществе уже невозможны.

Общество ждет кессонная катастрофа с самыми худшими последствиями, если его вернуть из глубин достигнутой демократии на поверхность в старое, отвергнутое прошлое. Все большее число людей начинают понимать все игры и манипуляции политиков и уже не станут безмолвствовать, ибо заплатили за рабское послушание слишком большую цену и далеко не все получили по долгам.

Может быть, еще можно какое-то время пользоваться послушанием, кого-то припугнуть, кого-то остановить, но повернуть демократические процессы назад, отнять или подменить полученные такой дорогой ценой свободы уже невозможно. И сколько бы мы ни сетовали на гласность, ни пытались ее ограничить или подменить суррогатом, ничего из этого не получилось раньше и не получится теперь, ибо она стала достоянием миллионов людей.

Многообразие и разноликость наших средств массовой информации (газет и журналов, радио и телевидения) при всех имеющихся здесь крайностях – это наша завоеванная реальность, и ее уже никому не отменить. И прав Лазарь Карелин, заметив весьма остроумно в одной из газет: «При телевидении Цезаря столь нагло кинжалами не закололи бы». И признание, с которого мы начали: жаль, что «я лишь оказался пешкой», – только отзвук прошлого, и рассчитывать на него никто даже в большой шахматной игре не может, ибо непременно проиграет.

«Независимая газета». 9 января 1992 г.

Время пребывания в Гостелерадио СССР по нагрузке и многообразным заботам было особенно насыщенным. В чем-то эти заботы были близки к тому, чем был занят в «Советской России», только во много-много раз увеличенными. Правда, в отличие от газеты с самого начала стала очевидной поразительно низкая отдача ежедневных многочасовых затрат и усилий, и потому не оставляло ощущение невозможности что-то радикально изменить в деятельности этого гигантского информационного монстра.

Памятным это время было и тем, что здесь пришлось услышать о себе от своих недоброжелателей-критиков столько разных нелестных оценок, сколько не доводилось слышать за всю жизнь. Десятки газетных и журнальных статей, заметок и комментариев часто без всяких аргументов уже через два-три месяца обрушились на нового руководителя Гостелерадио СССР, осуждая, предупреждая, угрожая. Я не отвечал на эти выступления. Понимал их назначение как средство давления и знал: если втянусь в полемику, то это потребует столько сил, что не останется для дела.

О недавнем прошлом писать всегда сложнее, чем о давно минувшем. Происходит это оттого, что недавнее еще не отболело и трудно преодолеть настроение исповеди, оправдания. К тому же к недавнему мы больше испытываем соблазн казаться мудрее, значительнее, чем были на самом деле.

Пытаясь спокойно, без эмоций оценить то, что пытался сделать, и соизмеряя свои шаги со своими предшественниками и с теми, кто пришел после, вижу: мне, как и другим руководителям Гостелерадио СССР, в самом начале предстоял выбор из трех возможных вариантов поведения. Вот как они мне представлялись.

Один из самых перспективных вариантов сводился к тому, чтобы ничего не менять в содержании деятельности радио и телевидения. На практике это означало без особой натуги и суеты пытаться стать послушным и добросовестным министром Государственного комитета радио и телевидения, в функции которого входило решение многих финансовых, хозяйственных, технических вопросов, обеспечивающих жизнедеятельность радио и телевидения. В обязанности министра входило отстаивать, защищать интересы этого главного информационного центра в ЦК КПСС, Верховном Совете СССР и Совете Министров СССР. Разумеется, нельзя было избежать и какого-то, больше для видимости, вмешательства в содержание телерадиовещания, главным образом для того, чтобы оберегать его от проявлений крайних точек зрения в информации, комментариях.

Опыт учил: для этого было достаточно внимательно смотреть телепрограмму «Время» и слушать некоторые радиопередачи, особенно утренние (с семи до девяти часов), главным образом радиостанцию «Маяк», в то время, когда все большие руководители ехали на работу. Этот вариант поведения был хорошо отработанным и представлялся наиболее привлекательным. За ним стояла практика работы предшествующих председателей Гостелерадио СССР, понимавших, что охватить пристальным вниманием все сферы огромного механизма радио и телевидения: творческие, технические, экономические, хозяйственные, региональные службы – невозможно. Читатель должен представлять, что в системе союзного Государственного комитета радио и телевидения в то время работало около 100 тыс. человек, в том числе только в Москве, в телецентрах «Останкино» и «Шаболовка», радиоцентрах на улицах Качалова и Пятницкой, более 20 тыс. человек. Многообразной по содержанию и необъятной по восприятию была творческая деятельность 42 центральных радио– и телередакций, в которых работало более 7 тыс. человек.

Мой предшественник в кабинете председателя Гостелерадио Александр Никифорович Аксенов с наибольшей старательностью и добросовестностью работал по этому традиционному варианту и был его последним представителем. Министерский вариант управления был наиболее приемлемым для условий партийной монополии, ибо при умелом маневрировании и контактах председателя Гостелерадио с первыми лицами в партии можно было избежать больших конфликтов. Однако время подобного варианта поведения руководителей, основанного на авторитете власти, вместе с разрушением административной системы безвозвратно ушло в прошлое. В 1989 г., когда перестройке исполнилось четыре года, министерский стиль руководства радио и телевидением представлялся явным анахронизмом, как, впрочем, и само Гостелерадио СССР.