Другой возможный вариант поведения и стиля деятельности руководителя Гостелерадио (назовем его условно вариантом оперативного кавалерийского реформаторства) состоял в том, чтобы попытаться унять проявление телевизионного инакомыслия, опираясь на авторитет президента СССР под лозунгом: «Я пришел с чрезвычайными полномочиями выполнить волю верховной власти». По этому варианту, не ожидая поддержки редакций и не заботясь о сторонниках, предполагалось сразу же начать кампанию ломки всего того, что вызывало раздражение и неприятие президента СССР и его ближайшего окружения. Приоритет при этом принадлежал преимущественно волевым административным методам, не допускающим излишней полемики. Этот метод и стиль поведения для определенных лиц, привыкших повелевать и слышать только себя, казался наиболее эффективным. Действительно, освобождение или перемещение многих думающих иначе, чем председатель Гостелерадио, из числа ведущих программ, редакторов, режиссеров, закрытие наиболее беспокойных передач производит впечатление не только на правящую элиту, которой всегда импонирует решительность и смелость реформатора, но и на творческие коллективы, где жива привычка к повиновению. Однако на деле, если проявить здравый подход и посмотреть внимательно, подобный псевдореформаторский стиль не только сомнителен по своим методам, но и бесплоден по своим конечным результатам, негативному воздействию на общественное мнение, ибо неизбежно усиливает противостояние и сопротивление всех, кто не приемлет бездумного послушания, и тем самым становится аргументом в руках тех, кто вообще отрицает какое-либо разумное управление всесильным телевидением.

Когда оцениваешь свои прошлые деяния и поступки, то оказывается невозможным избежать в своих суждениях тех, кто пришел тебе на смену. При этом неизбежно возникает опасность нарушить этические нормы отношений. Размышляя над этим, прихожу к выводу, что порядочность состоит не только в том, чтобы не переступить правила приличия и не обидеть, но и в том, чтобы не скрыть, а защитить истину, в которой ты убежден.

Я сознаю субъективность своих суждений, допускаю, что они в чем-то могут быть уязвимы, но при этом не могу избежать в своих заметках оценки деятельности того, кто сменил меня в Гостелерадио. Тем более деятельность Л.П. Кравченко получила особенно большой общественный резонанс. Не хочу его обидеть, ибо не имею для этого каких-либо личных оснований, но объективно должен признать, что Леонид Петрович в своих председательских деяниях во многом придерживался второго варианта поведения. Будучи человеком профессионально квалифицированным, по своим личным качествам и характеру он был расположен к тому, чтобы быть безупречным исполнителем чужой воли. К тому же, оказавшись в фаворе у Горбачева, он пребывал во власти иллюзий всесилия президента СССР и безупречности его деяний. Разумеется, я учитываю при этом, что многое в его поступках было предопределено свыше, ибо так же, как и я, он был не только заложником жестокого времени, но одновременно и жертвой Горбачева, пославшего его на амбразуры телевидения с невыполнимой миссией, обреченной на поражение.

Как всякий послушный исполнитель, уже в своих первых решениях он оказался в жестких тисках между молотом – президентом СССР и наковальней – коллективом Гостелерадио. Потерпев поражение, Кравченко, как и многие другие, искал обоснование своего послушания в известной философии маленького винтика большой партийно-государственной машины.

Чтобы опередить возможные читательские сомнения, признаюсь, что я выглядел бы слишком самонадеянным, если бы в начале, в своих первых шагах, уже во всей полноте представлял себе все варианты поведения председателя Гостелерадио СССР и их последствия. Эти размышления характеризуют позицию автора и являются обобщающим выводом, из прошедших событий, который я делаю, чтобы еще раз оценить свои шаги.

Как человек со стороны, прибывший в чужой лагерь, я обязан был вызвать интерес к своим намерениям, чтобы иметь сторонников и единомышленников. Хорошо понимал, что нельзя управлять таким огромным творческим организмом, опираясь только на авторитет, дарованный тебе свыше властью, ибо ее признают легко только те, кто привык к сменам начальников на верхнем мостике, склонен умело приспосабливаться и уже давно не верит, что может быть какой-то иной порядок взаимоотношений с руководителями, кроме бездумного послушания. Такие люди легко принимают нового шефа и также легко от него отказываются, когда по воле сильных мира сего его убирают или как несостоятельного, или по каким-то другим причинам. Особенно важно было найти новых людей, способных посмотреть иными глазами на то, что стало на телевидении привычным, традиционным, способных принести свежие мысли, идеи. Только после этого можно было шаг за шагом, не штурмом, а методически, закрепляя за собой одну позицию за другой, начать те перемены, которые неистово стучались в двери телевидения и радио.

Такой вариант поведения нового председателя Гостелерадио был наиболее рациональным, но зависел от наличия определенных условий. Среди них наиболее важными и обязательными были два: время и терпение. В терпении сомнений не было, весь предшествующий опыт многому научил, хорошо подготовил к испытаниям на прочность, к тому, чтобы выдержать неизбежное противодействие, попытки поставить на место нового председателя Гостелерадио, не дать проявиться его претензиям иметь свою позицию и праву не быть статистом. А вот что касается времени, то его было отпущено мало, даже слишком мало, чтобы отстоять свою позицию, суметь найти опору среди редакций, слушателей, зрителей. Не было дано времени и терпения и моему непосредственному начальнику – президенту СССР. Читатель помнит: началась та самая необычайно активная стадия его смятений и колебаний вправо и влево, когда он, лавируя между демократами и консерваторами, пытался стоять над теми и другими, стараясь оставаться непререкаемым вождем партии и государства.

В этих условиях времени для реализации намерений новому председателю Гостелерадио практически не было отпущено, и его стремление иметь собственную позицию и право на самостоятельность в решениях вызывало неприятие в ближайшем окружении Горбачева. Президенту и его помощникам нужны были немедленные меры по жесткому управлению радио и телевидением, конечно, с использованием демократической атрибутики и декораций гласности, плюрализма и т.п.

У каждого свои представления о телевидении. Мои представления сводились к тому, что телевидение – особая сфера не только творчества, но и взаимоотношений людей, участвующих в сложном процессе интеграции различных средств: информации, искусства кино, театра, музыки, воздействующих на сознание и эмоциональное восприятие огромного числа людей. Этот сложный мир неоднозначен в восприятии, и оттого каждый имеет право на свое представление о телевидении, ищет в нем, требует от него только того, что отвечает его интересам, отрицая и не воспринимая многое из того, что оно несет другим.

Что же увидел и понял я в этом огромном и сложном мире телевидения, что принял, а с чем не мог согласиться? Каково оно – мое телевидение?

Телевидение – любимое и жестокое дитя вождей и народа, источник радости и горя тех и других. Оно не только любимое, но и позднее дитя в семье массовых средств информации. И, как всякое позднее дитя, отличается не только несомненными достоинствами и преимуществами перед другими, но и неизбежными недостатками, изъянами. Являясь одним из самых мощных средств информации, оно вместе с тем имело в своем составе всегда значительно меньше квалифицированных журналистов, редакторов, чем имеющие больший опыт газеты, журналы. Заметно было также, что и те, кто занял ведущие позиции в художественных и музыкальных редакциях телевидения, не были первым эшелоном театра, кино, музыкального искусства. Связано это было, как я думаю, в немалой степени с тем, что в пору становления оно оказалось особенно привлекательным, модным и влекло к себе всех тех, кто не нашел себя в других средствах массовой информации, в искусстве и пытался самоутвердиться на телевидении. Очевидно, поэтому на телевидении всегда пребывало немалое число полупрофессионалов, знающих обо всем понемногу и ничего как следует.