- Германские суда используются для войск, и распоряжаются ими военные власти. Советую сноситься с ними не самому, а через посредство болгарских официальных лиц.

Стена. Но есть же где-то дверь?

Я, конечно, могу явиться в болгарское посольство, заполнить ворох анкет и настроиться на ожидание. Но что из этого выйдет - вот вопрос. Политический отдел, как водится, затребует из Болгарии свидетельство о благонадежности. Ограничься сыскной интерес одним софийским периодом, я бы спал спокойно и, подобно прочим туристам, бегал бы по Риму, скупая поддельные сестерции и сомнительную чеканку Бенвенуто Челлини, но где гарантия, что почта рано или поздно не донесет казенную бумагу с орлом до села Бредово, означенного в моем паспорте в качестве места рождения? И как будет реагировать директория полиции на ответ, что я, Слави Николов Багрянов, в данный момент благополучно нахожусь в означенном селе, занятый своим полем с пшеницей и тютюном?

В Софии триста левов помогли мне избежать раздвоения личности. Кваргальный надзиратель был любезен и не утруждал себя посылкой запросов. Мы скрепили отношения ракией и “Плиской”, поданными Марией в мой кабинет, а белый конверт с банкнотами довершил дело. Свидетельство было составлено и тем же вечером заверено гербовой печатью и автографом господина директора полиции.

Я расцеловал Марию в обе щеки и поспешил на экспресс, оставив свое второе “я” пребывать в заботах об урожае. Две тысячи левов - в обмен на паспорт - здорово помогли ему зимой выпутаться из затруднений. Я, в свою очередь, тоже был доволен: иначе как бы мне удалось стать главой такой славной фирмы, как “Трапезонд”, проданной прежним владельцем со всеми потрохами с торгов и за сущий бесценок?

“Трапезонд” был моей удачей. Вместе с подержанной мебелью и общественным положением я получил уборщицу Марию, возведенную мною в ранг домоправительницы. Преклонный возраст и сварливый нрав не мешали Марии заботиться о моих рубашках и готовить крепкий кофе. Большего я и не требовал.

Мне и сейчас не многое надо. Я неприхотлив. От судьбы я прошу самую малость: помочь мне найти в стене крохотную дверку, можно - щель, скользнув в которую, одно из “я” Слави Николова Багрянова сумело бы доехать до Берлина. Готов поручиться чем угодно, что Слави Багрянов ни на один лишний час не задержится на территории Швейцарии и даже глазом не поведет в сторону Давоса и Сен-Морица. Что же касается вопроса о средствах, то господин чиновник зря сомневался: они у Слави есть. И вполне достаточно.

…Теперь я опять возвратился в Милан. Круг замкнулся.

Поскольку рассчитывать на легальные способы перехода границы не приходится, остается одно: выдать вебе транзитную швейцарскую визу самому. Для этого надо знать, какая она из себя, чем выполнена - штемпельной краской или специальными чернилами, какими защитными атрибутами снабжена, кем подписана, отмечается ли в полиции и так далее, и тому подобное. Остальное несложно.

Труднее заполучить паспорт синьоры Дины Ферраччи виконтессы делля Абруццо в свое распоряжение как минимум на два-три часа. И все же я должен попытаться это сделать, ибо в нем эта виза есть. Еще в вагоне я ухитрился заглянуть в Динин документ и обнаружил там оригинальные штампы и подписи, годные для изготовления прелестной копии…

Телефон на столике метрдотеля соблазняет меня позвонить Дине немедленно. Удерживаюсь от искушения, допиваю кофе и прошу официанта принести телефонный справочник. Нахожу в нем адрес маленького банка и, расплатившись, покидаю ресторан.

Банк не производит впечатления процветающего, но мне нужен именно такой. В больших служащие избегают взяток, разве что их дает добрый знакомый и счет идет на тысячи лир. Здесь же я надеюсь обойтись двумя-тремя сотнями.

Первую бумажку я сую швейцару - самому осведомленному человеку в любом учреждении. Совет, произнесенный на ухо, стоит мне всего пятьдесят лир. Недурное начало. Швейцар настолько любезен, что провожает меня в глубь зала и приподнимает деревянный барьер, разделяющий закуток счетовода и посетительскую. В закутке происходит короткий обмен словами и, едва заметный, - жестами, после чего я возвращаюсь в такси без двухсот пятидесяти монет, но со вторым бесценным советом.

- Контора адвоката Карлини. Район Большого госпиталя…

Синьор Карлини быстр и деловит. И все понимает с полуслова. Чувствуется опыт в части подпольных комбинаций, а возможно - и сводничества.

- Я от синьора Модесто Терри. Из банка.

- Вот как? Присаживайтесь.

- Вы не могли бы…

Карлини оседлывает нос очками.

- Синьор Терри - такой маленький и лысый?

- Мне он показался моложавым и очень худым. У него бледные странные уши - настоящий лопух.

- Да, да, конечно. Я перепутал. Так что, вы говорите, привело вас?

- Меня интересует синьора Дина Ферраччи.

- Синьора или ее текущий счет?

- И то, и другое.

У адвоката, несомненно, недурная картотека. Возможно, он сотрудничает в полиции, но это меня не пугает. Наведение справок коммерсантом о партнере - обычная и узаконенная вещь. Вполне безопасная, если, разумеется, у партнера нет связей с ОВРА.

Собственно, только это меня и интересует. Окажись синьора Ферраччи причастна к контрразведке, Карлини под любым предлогом предложил бы мне прийти завтра, чтобы дать полицейским возможность во всех ракурсах запечатлеть мою физиономию на пленке.

Полчаса спустя я расширяю круг познаний о Дине. И частично - об Альберто. Узнаю даже адрес последнего любовника синьоры Ферраччи, которого она бросила год назад… Ничего подозрительного…

Теперь можно звонить.

5. ИЮЛЬ 1942. МИЛАН-ГЕНУЯ

Дина - само сочувствие; она обещает что-нибудь придумать. У Альберто такие связи!… Слушая ее, я пытаюсь затолкать орхидеи в вазу с узким горлышком - пятый букет за эти дни. Предыдущие четыре тихо увядают в углах гостиной. Цветы, пятнистые, как ситец, пахнут парфюмерным магазином.

Дина в курсе моих затруднений. С ловкостью, сделавшей бы честь полицейскому инспектору, она мало-помалу за четыре дня выудила у меня все подробности. Отказ швейцарцев и немцев ее возмущает. Чуть-чуть больше, чем следовало бы.

- Альберто все уладит. Наберитесь терпения, Слави.

Синьор Фожолли звонил из Рима и обещал приехать. Дина, кажется, рассказала ему все.

Мои отношения с Диной балансируют на грани дружбы и нежных чувств. Итогом может быть и то и другое; право выбора Дина оставляет за собой. Она, как я догадываюсь, ничего не решила и не торопит события. В вагоне мне показалось, что виконтесса Ферраччи более прямолинейна, но, познакомившись с Альберто, я стал понимать, что игра будет не так проста.

Завтра истекает срок разрешения квестуры. Если Фожолли не вмешается, мне останется одно - убраться из Италии и поискать путь в Берлин, не связанный с транзитом через Швейцарию и Францию. Я почти жалею, что не воспользовался маршрутом Белград-Вена-Прага-столица “третьего рейха”. Что из того, что я восемь месяцев работал в Вене и был связан деловыми отношениями с ПСКВ - правлением Компании спальных вагонов? Разве судьба так уж и обязана сыграть со мной фатальную шутку, нос к носу столкнув на вокзале с кем-нибудь из старых приятелей Ганса - Петера Кацнельбаума, поразительно напоминающего собой Слави Николова Багрянова, коммерсанта из Софии?

Дина возвращается к животрепещущей теме:

- Бедный мой Слави! Вот увидите, все отлично устроится. Стоит только Альберто захотеть - и вы отплывете, как Цезарь.

- Захочет ли он?

- Это зависит от вас.

- Если сделка в Берлине сорвется, мне придется туго. Не уверен, сумею ли я выпутаться без потерь.

- Все так скверно?

- Если б вы видели мои склады, вы бы не спрашивали. Еще немного - и пшеница начнет гореть.

Дина проявляет рассудительность:

- Может быть, стоило продать на месте? В Софии должны быть представители германской торговли.

В третий или четвертый раз терпеливо объясняю, что скупщиков хлеба в Болгарии - хоть пруд пруди. Но платят они гроши. Вся надежда - самому побывать в Берлине и заключить прямой контракт.