Репутация, впрочем, великая вещь. Всего одной ночи со стрельбой на поражение хватило, чтобы народ по всей Руси Великой, наконец понял, что — ЭТИ шутить не будут! Люди все правильно поняли и прониклись, так что проблем у нас почти не было.

Вот и бывший император заглянул ко мне на огонек. Его очень занимал вопрос — почему разгром мятежа троцкистов встречен пусть и со сдержанным, но одобрением. А его в подобном же случае обозвали Кровавым, хотя всем понятно было, что 9 января 1905 года оказалось грандиозной провокацией эсеровской боевки.

Ну да, был мне симпатичен этот человек, на первый взгляд чем-то смахивающий на потрепанного жизнь учителя географии. Не он первый и не он последний, кому сломала жизнь щенячья юношеская влюбленность, и последовавшая за ней неудачная женитьба.

Только я собрался разъяснить бывшему императору разницу на пальцах, как за стенкой вагона на соседнем пути послышался нарастающий шум поезда прибывающего на станцию со стороны Питера. Свежий паровоз нам уже подали, так что отправиться мы должны были сразу, как только освободится входная стрелка.

Скрежет тормозов, лязг сцепок, и встречный состав остановился. Судя по поднявшемуся тут же шуму, перемешанному с ядреными русскими матюгами, из него вывалилась толпа дезертиров, голодных, замерзших, и злых, как собаки. По доносящимся с перрона воплям, они явно кого-то били, причем смертным боем. Так же по их возмущенным выкрикам можно было понять, что избиваемые были: во-первых, жидами, а, во-вторых, комиссарами.

У меня появилось смутное подозрение. Дело в том, что еще утром по радио мне была передана информация о том, что сразу же после разгрома мятежа, из Питера куда-то смылся Яков Свердлов, не обнаруженный ни среди живых, ни среди мертвых. Предположительно, он направился в Екатеринбург, где его влияние было очень сильным, и у него был шанс замутить какую-нибудь Уральскую республику во главе с собой любимым. По крайней мере, по времени все сходилось.

Я уже собирался отдать своим орлам команду прекратить все это безобразие, и доставить жертв самосуда пред наши с бывшим императором светлые очи, как они и сами, без моей команды, приступили к наведению порядка. Прозвучало несколько коротких, двух-трех патронных очередей из автоматов, гулко дудукнул пулемет, и толпа, которая не могла никак решить: расстрелять ли свои жертвы, или просто бросить под колеса поезда, тут же бросилась врассыпную, на глазах распадаясь на отдельные атомы.

Как всегда, все закончилось в считанные минуты, и практически без жертв, потому что почувствовавшие реальную силу дезертиры отступили. Выглянув в окно, я увидел, как мои парни подхватили с замусоренной платформы, усыпанной обрывками бумаги и подсолнечной лузгой, двух избитых до полного безобразия организмов в черных кожанках. Но в этот момент наш поезд дернулся, уже собираясь отправляться, и мне пришлось дать команду доставить жертв самосуда толпы прямо в наш штабной вагон.

Якова Свердлова я узнал сразу, хотя при взгляде на него приходила на ум скороговорка: Били — били, колотили, морду в попу превратили, — такой он весь был багрово-синюшный и опухший. Со вторым его спутником дело было куда хуже. Если у Свердлова повреждения были в основном поверхностными, то его напарник сейчас занимался тем, что явно загибал ласты. И ничего мы с ним сделать не могли. Вызванный доктор Боткин лишь развел руками — здешняя медицина в подобных случаях была бессильна. Свердлов же явно понимал — в чьи руки он угодил, и смотрел на нас исподлобья, взглядом затравленной крысы, загнанной в угол. Действительно, а ведь все так удачно для него начиналось… И тут пришли мы…

Сделав бывшему императору знак остаться в вагоне, но ни во что не вмешиваться, я широко улыбнулся и сказал, — Добрый вечер, товарищ Свердлов. Хотя, мне почему-то кажется, что он для вас не такой уж добрый. И как это так вас угораздило оказаться без охраны? А то народ вас так любит, что на куски готов разорвать. Кстати, товарищ Ленин очень о вас беспокоился, все переживал, как бы с вами не случилось чего. Он все спрашивал: "И почему это товарищ Свердлов покинул нас так внезапно, по-английски, даже не попрощавшись?"

А товарищи Сталин и Дзержинский передали вам привет от вашего племянника Еноха Иегуды, которого вы направили по одному известному им адресу в Песках. Ничего у него не вышло, и теперь он подробно рассказывает следователям НКВД про ваши с ним темные делишки. Так что, уважаемый товарищ, придется вам вместе с нами проследовать в Петроград, где вас с нетерпением ждут люди, о которых я только что упомянул.

Свердлов мне ничего не ответил. Он только злобно сверкнул на меня глазами сквозь разбитые стекла пенсне. Такой же "любящий взгляд" достался и бывшему царю, маячившему у меня за спиной. Николай Александрович даже поежился.

По моему сигналу, бойцы заломили Свердлову руки назад, сбросили с него кожанку, освободив плечо, и вкатили ему укол снотворного. Теперь он будет спать до самого Питера крепким и здоровым сном. Точно такой же укол сделали и его напарнику. Кто его знает, может быть, он только прикидывается умирающим. Ну, а если он и помрет, то, во всяком случае, без мучительств… Просто не проснется, и все…

А тем временем, прогрохотавший по выходным стрелкам поезд все более и более разгонялся, двигаясь в направлении столицы бывшей Российской Империи.

Ну вот, я снова оказалась в Стокгольме. Только не в городе образца начала XXI века, в котором была накануне нашей командировке к берегам Сирии, а в том Стокгольме, каким он был в 1917 году. И на этот раз прибыла сюда не с частным визитом, а по делу большой государственной важности. Точнее, на свидание. Ждал же меня не воздыхатель с букетом алых роз, а любимец кайзера Вильгельма гросс-адмирал Альфред фон Тирпиц. Но, расскажу обо всем по порядку.

Три дня назад меня срочно вызвал в Таврический дворец сам товарищ Сталин. В его кабинете я увидела товарищей Дзержинского, Чичерина, Красина, а также нашего неугомонного Александра Васильевича Тамбовцева. Сталин, сразу после приветствия протянул мне сложенный вчетверо листок бумаги и попросил прочитать его внимательно.

Это было письмо наркому Красину от адмирала Альфреда фон Тирпица, в котором он приглашал новую большевистскую власть начать переговоры с ним, как с личным представителем кайзера, с целью прекращения боевых действий на русско-германском фронте, и для возможного в дальнейшем подписания мирного договора.

— Да, похоже, что немцам эта война уже стала поперек горла, — сказала я, возвращая Сталину письмо Тирпица. — Надо заключать мир, пока у наших товарищей с "Адмирала Кузнецова" есть возможность продолжать свои бомбардировки. Так что Леониду Борисовичу надо обязательно ехать в Швецию, и начинать переговоры с гросс-адмиралом. Насколько я помню, даже выйдя в отставку, адмирал Тирпиц до самого конца оставался доверенным лицом кайзера.

— Товарищ Красин, конечно же поедет в Швецию, — сказал Сталин, — но туда придется ехать и вам, уважаемая товарищ Антонова. Так что готовьтесь к командировке. А что касается возможности продолжать налеты, то на Путиловском заводе уже размещен заказ на производство самых простых 250 килограммовых авиабомб. Как заверили меня заводские товарищи — подобные бомбы им сделать будет достаточно просто. Но бомбы бомбами, а войну все же лучше закончить как можно скорее. Так что собирайтесь, товарищ Антонова — время не ждет.

— Товарищ Сталин! — удивление мое было искренним и неподдельным, — А мне там что делать?!

— Мне бы шашку, да коня… — подключился к разговору Александр Васильевич, — Уважаемая Нина Викторовна, именно вы, с вашими талантами, и будете нашим главным переговорщиком. Леонид Борисович Красин — фигура слишком заметная в международном масштабе. Он хорошо известен тем, кто будет наблюдать за посланцами большевистского правительства в Стокгольме. Пусть он занимается своими семейными делами, и отвлекает на себя внимание разнообразнейших соглядатаев. А вы, Нина Викторовна, тем временем встретитесь с Тирпицем, который, как я думаю, тоже приехал в Швецию инкогнито.