При разработке и принятии решений по плану Сталинградской операции на местах никаких дополнительных существенных поправок оперативного порядка в прежний, принятый Ставкой план командующие фронтами, армиями и корпусами не внесли.
Мы лично уверены в успехе предстоящей операции…»
За этими официально сухими, по-военному скупыми словами из доклада исполнителей воли Ставки не была видна ни огромная работа в тяжелейших фронтовых условиях сотен тысяч людей, ни понесенные в не прекращающихся ни на минуту боях потери, ни трудности, в которых рождались эти умные и дерзкие замыслы и планы, ни то многое, что препятствовало их воплощению.
Самые дотошные исследователи истории великой битвы па Волге еще долгие годы будут изучать, удивляться и восторгаться тому, как и почему случилось то «чудо» высокого военного искусства, перед которым преклоняются народы всего мира. Но все, кто тогда делал эту великую историю на берегах Волги и Дона, не думали о славе. Они спасали Родину, и каждый отдавал этому святому делу все лучшее, что он имел, и самое дорогое — жизнь.
От Рубежинского до Мело-Меловского, на сотнекилометровом расстоянии вдоль правого берега Дона, будто гигантская тетива, натянутая в излучине реки, укрылись, залезли в землю войска Юго-Западного фронта, нацелив стрелы ударов своих армий на юг и юго-запад.
В ночь на 19 ноября на всем фронте работали первопроходчики во вражеской обороне — саперы, делая проходы в заграждениях и минных полях, очищая землю от затаившейся невидимой смерти. Делали они свою опасную работу под густым покровом тьмы, кое-где под огнем противника, не имея права ошибаться. Любая ошибка — верная гибель, каждая ошибка — сигнал для врага: «Здесь ожидаются действия противной стороны».
В вязкой, будто смола, тьме время от времени возникала беспорядочная ружейно-пулеметная перестрелка, вспугивая дремлющую тишину. Разноцветными метеоритами в небе проносились ракеты, освещая изрезанную позициями и окопами местность.
В эту ночь не менее опасной была работа и у разведчиков. Нужны были последние сведения: что думает о нас враг, какие у него настроения, что он делает и что знает о предстоящем прорыве…
Пленные, захваченные в ту ночь разведкой, не поведали ничего нового и подтвердили сведения, известные войскам накануне. Перед готовыми к наступлению войсками фронта стояли те же подразделения, полки, дивизии и армии союзника Гитлера — румынские войска маршала Антонеску. Правда, новыми были кое-какие сведения, мало чем влияющие на подготовленный нами удар, — это некоторые меры, предпринятые немцами. Обеспокоенные прошедшей в предыдущие дни разведкой боем, они выставили, как подпорки к падающему «забору» обороны, не надеясь на его прочность, свои заградотряды. Об этом позаботился командующий группой армии «Б» барон фон Вейхс, хотя все захваченные в ту ночь пленные румыны и немцы на допросах показывали одно: они не ожидают от советских войск серьезных боевых действий. Какое там наступление, если русские армии выдохлись и не имеют резервов, а в Сталинграде войска Паулюса добивают остатки чуйковской армии.
Разведку боем, проведенную нашими армиями на ряде участков, они приняли за неудавшиеся наступательные бои с ограниченными целями или как явную хитрость для дезориентации. И видели во всем этом прежде всего пропагандистский маневр, стремление поднять настроение засидевшихся в обороне и истощенных до предела русских войск. И немцы, и румыны, одураченные пропагандой, непоколебимо верили этим басням своих военачальников.
Грязные, голодные, вшивые, сгорбленные от холода, пленные румыны и немцы, захваченные накануне дня прорыва, уничтожавшие с волчьей жадностью красноармейские щи, с наслаждением курившие русский самосад, с легкостью, граничившей с детской наивностью, на допросах и в беседах искренне сомневались в силах русских войск и их наступательных возможностях. Не знали они, что все позиции, все огневые точки, блиндажи, дзоты и различные заграждения уже распределены для уничтожения. Одни бомбами и снарядами, другие снарядами и минами, третьи минами и пулями, четвертые пулями и гранатами, именуемыми кратким и беспощадным словом на войне — огнем пехоты, артиллерии, авиации, танков, огнем, уничтожающим все живое и мертвое.
До самых последних минут перед началом артиллерийской и авиационной подготовки идут приготовления к атаке. Непрерывно проверяется готовность всех: от рядового бойца до самого высокого военачальника.
Эта ночь в канун 19 ноября перед наступательной «бурей» прошла для командиров и штабов в бессоннице. Бойцы получили право уснуть, чтобы накопить силы, но редко кто из них спал в ту полную тревог и ожиданий ночь… Одинокие наблюдатели и часовые на своих постах с беспокойством всматривались во тьму, прислушивались к любому шороху. Каждый по-своему оценивал одиночные выстрелы, следил за огненными трассами пуль, вспышкой каждой ракеты. Но противник даже по самой придирчивой фронтовой оценке вел себя спокойно…
Чего беспокоиться?… Никаких признаков грозящей опасности. Изредка, распугивая тьму, озаряет небо холодная зарница далекой ракеты да пробарабанит частую дробь пулемет или автомат дежурного наблюдателя. И опять все затихает, и степь будто вымирает… Ни души в ней, ни звука.
А на войне тишина всегда подозрительна. Вот уже восток замутился суровым туманным рассветом. Когда глядишь на него, на душе становится особенно тоскливо, острее ощущаешь холод, пробирающийся под одежду. Все полны одним желанием, у всех одна мысль — скорее увидеть, когда же свершится то, чего ждали столько месяцев, недель, дней…
Телефонисты судорожно, до боли в руках сжимают трубки, радисты оглохли от напряжения. Они-то будут первыми, кто услышит эту команду: «Вперед!!!» Ждут, извелись все в ожидании заветного сигнала.
Зазуммерили телефоны, будто в воздух выпустили тысячи мышей и они заполнили его своим писком. Это летят сотни, тысячи радиосигналов, команд. И началось…
Из глубины, из-за спины десятков тысяч бойцов, командиров, которые сейчас пристально всматривались в степь, в высоты и овраги — туда, где проходили позиции врага, пронеслось над головой шипение, свист, угрожающий гул, расколовший тишину. Земля вздрогнула, как человек от озноба, и забилась в лихорадочной дрожи, в хаотичном переплясе, огненных судорогах. В воздух ворвалась воющая, стонущая, свистящая симфония взрывов. В небе провисли полудуги огненных мостов «катюш».
Землю окутал густой дым, ввысь вздымаются черные, веерообразные взрывы. Огненные языки пламени мечутся по вражеским траншеям и окопам, будто вылизывают искалеченную землю. Она дрожит, как в лихорадке, и качается, как палуба корабля в шторм, грозясь выскользнуть из-под ног. Порой кажется, что земля не выдержит этих ударов и расколется на огромные глыбы, хороня под собой все живое и мертвое.
Безмолвно, напряженно, выжидаючи глядели на разразившийся артиллерийский ураган бойцы и командиры. Пыльно-дымное марево занавесило горизонт. Дышать становилось все трудней и трудней. Мелкий песок хрустел на зубах, а в горле першило, саднило, от кислых угарно-едких запахов взрывчатки подташнивало.
Но вот разрывы скучились и неторопливо поползли дальше, в глубину вражеской обороны. Противник не проявлял ни малейших признаков жизни. Всем, кто наблюдал за разбушевавшимся огнем, казалось, что противника там и не было, что такая щедрая артиллерийская подготовка вовсе ни к чему.
И тут огонь, словно натолкнувшись на какую-то преграду, вернулся назад, будто захотел проверить, а все ли им сделано так, как надо, и с еще более яростной силой стал метаться на переднем крае по позициям врага, расчищая его огненными метлами.
Рушились траншеи, окопы, с треском и грохотом разлетались брызгами щепок накатники блиндажей, укрытий, как игрушечные отлетали и кувыркались по земле пулеметы, минометы, орудия…
В бинокль были видны свернувшиеся пожухлые листья, вражеские трупы на брустверах траншей и окопов. Так «бог войны» беспощадно расправился с вражеской обороной, расчистив дорогу нашей пехоте и танкам.