Когда же таймени замечают движущийся предмет, который хоть чем-либо напоминает живую добычу, они делаются безрассудными и глупыми. Случалось, они схватывали зубами блестящие алюминиевые весла от резиновых лодок и чуть не вырывали их из рук гребцов. Да что там весла! Он бросаются даже за толстыми пеньковыми веревками.

А вот неподвижную приманку, лежащую на дне, они берут очень осторожно, как будто ожидают опасного подвоха. Геолог Родимкин насадил однажды на закидушку мертвого хариуса и бросил в тихую заводь. А сам стал наблюдать. Таймень покружился в нерешительности вокруг насадки, отплыл подальше в глубину и медленно, с какой-то подозрительностью начал приближаться к крючку. Казалось, он не плыл, а как будто полз. Подполз и спокойно заглотнул хариуса.

С такой же осторожностью заглатывают они и мертвых ленков. Геолог Ильин обнаружил в притоке Оленька глубокую яму, в которой стояли пудовики. Он пробовал ловить их и на блесны, и на мышей, но они почему-то ничем не соблазнялись. Ильин — человек настойчивый, с пустыми руками не любит возвращаться с рыбалки. Он сбегал в лагерь, принес ленков, нанизал их и медленно стал опускать в яму. Таймень клюнул моментально. Однако вытащить его не удалось — он сразу же выплюнул насадку прочь. Ильин рыболов вдумчивый, рассудительный. «Что? Зачем?» — не дают ему покоя.

— Почему же он ее выбросил? — удивлялся геолог. И сделал вывод: — Значит, надо ждать!

Ильин лег в лодку и терпеливо стал ждать, когда таймень заглотнет ленка совсем. Прошло десять минут, двадцать, сорок! А хищник не торопился. Он медленно, как будто наслаждаясь трапезой, втягивал в себя рыбу. И лишь через пятьдесят минут пасть тайменя захлопнулась. Только тогда геолог поднял хищника в лодку. Таким способом благодаря железной выдержке Ильин добыл трех лобанов.

— Чем же объяснить их такую налимью медлительность? — спросил я.

— Не знаю, — пожал плечами Ильин.

— А вы догадались заглянуть им в рот? Может, они зубы потеряли?

— Ну что вы! У тайменей клыки всегда блестят, как штыки, — улыбнулся Ильин.

— Э, нет! — возразил Кутейников. — Они тоже меняют их, как щуки. В притоках Лены мы ловили сетями тайменей, у которых на месте клыков зияли ранки, а десны были опухшие, кровоточащие.

— Да-да, таймени меняют зубы каждое лето, — подтвердили остальные геологи.

В июле среди глубоких быстрин Ангары, по словам очевидцев, еще совсем недавно скапливалось множество беззубых тайменей. Они устилали дно, словно красные чурки. Да и сейчас в таежных роках Сибири еще можно увидеть с вертолетов неподвижно дремлющие стада лососей.

Воспалившиеся десны не дают им глотать пищу, поэтому таймени очень плохо берутся летом. Грозные хищники на несколько недель оставляют в покое обитателей подводного царства, сосут пищу, как дряхлые старушки. Им очень больно. Они ложатся под пороги в «зубоврачебные поликлиники» и стоят разинув пасти — бегущие струи воды чешут им разбухшие десны. Рыбе больно? Да! И рыбе с холодной кровью бывает больно.

В теплых озерах Индии резвится маленькими стайками удивительная рыбешка с мудреным названием данио малабарикус. В каждой стайке каждая рыбка имеет свой «чин», который они получают, устраивая гонки. Самая быстрая рыбка становится «предводителем», «чиновником первого ранга», и плавает только горизонтально. Самая неудачливая — всегда обязана плавать с приподнятой головой и опущенным хвостом, то есть под углом примерно в 42 градуса к линии горизонта. Рыбки, завоевавшие второй ранг, имеют право держаться лишь под углом 20, а третий — 32 градуса. Победитель ревностно следит, чтобы все его подопечные строго выполняли «устав».

Немецкий биолог, изучавший этих необыкновенных рыбок, пишет, что при малейшем нарушении даже на один градус взвешенный вожак наносит виновнику сильный удар. И тот безропотно подымает кверху голову. Если б младшие рыбки не боялись этих неприятных и, видимо, очень болезненных тумаков, они давно бы махнули на своего деспота плавниками.

У сибирских тайменей не только есть «зубоврачебные поликлиники», у них есть и «дома отдыха», и «санатории».

Весной, после изнурительного пути через водопады и пороги, они любят полежать в тихих ямах. Отметав икру, тоже отдыхают некоторое время.

В студеные осенние дни, когда иней уже начинает серебрить бороды геологов, таймени охотно посещают «солнечные санатории», то есть мелкие плесы, где вода прогревается легче, чем в глубинах. Выставив наружу крутобокие холки, дремлют, нежатся себе под ласковыми лучами, точно разомлевшие поросята. Один геолог рассказал, как однажды, бесшумно плывя на резиновой лодке, он нечаянно попал в скопище греющихся тайменей. Они чуть не утопили его, чуть с перепугу не опрокинули лодку!

А в жаркие дни, когда долго не бывает дождей, когда вода — становится теплой, таймени «бегут» под струи ключевых речек принимать ледяные ванны; или забираются под водопады, чтобы побаловаться душем; или вдруг все, как один, покидают реки и прячутся в глубинах межгорных озер — в «санаториях спокойствия».

Вся жизнь у них в движении. Весной их влекут в далекий путь брачные игры да щедрые таежные дары, осенью гонит шуга. На Амуре, например, таймени подымаются в горные речки в апреле, а назад скатываются в октябре, вслед за мелкой рыбешкой, убегающей от морозов. В таких крупных полярных реках, как Котуй, Котуйкан, Воеволихан, их заставляет покидать глубокие «зимовальные» ямы повышающаяся соленость воды.

Нашим ихтиологам еще предстоит немало потрудиться, чтобы составить научные карты всех путей-дорожек, по которым мигрируют вечные кочевники Сибири. Пока еще не поздно. Пока еще есть плавники для серебряных меток.

Случаются в Сибири необъяснимые, полные очарования зори, когда все вокруг поет: травы, деревья, камни. Поет от мягких золотых лучей солнца, от голубых переливов тумана, от расплывчатых синих теней. И тогда мрачные таймени, над которыми довлеют лишь одни хищные инстинкты, начинают плясать, плясать словно опьяненные безмолвной таинственной красотой. Высокими ровными свечами взвиваются они над рекой, сгибаются крутыми дугами и гулко шлепаются хвостами на воду. Или ловко, как юноши, прыгающие с вышки, переворачиваются в воздухе, выпрямляются и тихо, без единого всплеска уходят в глубину. Или принимаются шаловливо скакать за комарами-толкунками, как детишки за бабочками. Однажды я встретил спящего тайменя. Он ничем не отличался от своих соседей — и жабрами шевелил, и глазами смотрел, но ничего-ничего не замечал. Перед его мордой проплывали хариусы, проплывали блесны, а он только пучил свои невидящие очи. Мне надоело такое безразличие, я влез в воду и ткнул сонулю в бок спиннингом. О как он взвился!

Иногда таймени ведут себя, словно заговорщики.

Геологи, работавшие на Лене, видели, как шайка краснохвостых разбойников вдруг разделилась. Одни залегли поперек протоки, перегородив ее нацело, другие обогнули остров, настигли большой косяк белых сигов и погнали их к засаде. Они окружили сигов и начали с ними расправляться, точно волки с баранами.

На притоке Оленька радист Прокофьев был свидетелем того, как группа тайменей заперла сигов в мелком заливе, да так хитро, слаженно прижала их к берегу, что сиги в панике выбросились на сушу. Раскрыв пасти, хищники не спеша стали подбирать трепещущую рыбу.

Таймени особенно похожи на заговорщиков, когда видят, что их окружили сетями. Поняв, что не выбраться из плена иным способом, они отступают и с разбегу все вместе кидаются вперед, лбами пробиваясь к свободе. Они перепрыгивают через сети, а запутавшись, рвут и треплют клыками нитки, чтоб проделать дыры. Был случай, когда запертый бреднем таймень вдруг бросился на рыбака, сбил его с ног и удрал.

Сибирские великаны, говорят, совершенно не боятся ныряльщиков. Они отплывают и смотрят на человека с любопытством, а некоторые даже кружатся поблизости. Я не встретил ни одного подводного охотника, который, побывав у тайменей в гостях, захотел бы нырнуть к ним снова. Видимо, кривые клыки и широкие пасти не очень-то внушают доверие.