Есть люди, которые, несмотря на полный достаток в доме и хорошее положение на службе, постоянно чем-нибудь недовольны и стараются напакостить всем, кого встретят на своем пути.

Еще в детстве развилось у Садыкова это нездоровое чувство, и он не пытался избавиться от него. Наоборот, с годами оно еще сильнее овладело всем его существом, и он гадил подло, ни с кем не считаясь, испытывая при этом ненасытную радость.

Правда, работая в больнице, Азиз сдерживал себя, и многие думали, что это хороший, бескорыстный работник. В прошлом году за многотысячный проезд на машине без капитального ремонта его наградили почетной грамотой. К нему обращались за помощью молодые водители, и он всегда старался сделать так, чтобы об этой помощи знали все. На общих собраниях его нередко видели за трибуной — он умел говорить и производил на слушателей неплохое впечатление. Первой поняла сущность его поступков Катя Мезенцева.

Это случилось полтора года назад. Был праздник — Первое мая. Работники больницы на машинах выехали за город. Расположились у небольшой горной реки, в редком ветвистом кустарнике, среди которого поднимались тутовые деревья. Позавтракав и наговорившись вдоволь, все разбрелись по берегу реки.

Катя оказалась с молодыми врачами Манзурой и Эркином Хасановыми. Они приехали в Янгишахар из Ташкента после окончания медицинского института. Через месяц поженились и жили в небольшом домике, расположенном во дворе больницы.

— Хорошо-то как! — прижимаясь к Эркину, восхищенно проговорила Манзура.

— Да, Манзура! — улыбнулся Эркин.

— Давай посидим на этом камне?

— Давай.

— Ты не устал?

— Что ты!

— У тебя какие-то грустные глаза.

— Вот чудачка!

Катя подошла с ними к лысому валуну, с радостью прислушиваясь к веселым шуткам и песням, доносившимся до нее со всех сторон. «Давно я не была такой счастливой, — думала она. — Теперь буду каждый год приезжать сюда. Все такие милые, хорошие товарищи».

Катя свернула за дерево, стоявшее около валуна. «Что это я за ними увязалась? — спросила она себя с упреком. — У них своя жизнь. Манзура от радости совсем потеряла голову. Когда-то и я была такой…»

Счастье, только что баловавшее Катю, куда-то исчезло, и на нее навалилась такая тоска, что хотелось на виду у всех по-бабьи разреветься. Ее уже не восхищали ни веселый смех и говор товарищей, ни река, ни изумрудный ковер из трав и цветов. Она закрыла уши, чтобы ничего не слышать, и побежала, еще сама не зная куда, проникнутая только одним желанием: уйти как можно дальше от всего, что ее привлекало несколько минут назад. Потом, когда не было сил бежать, она упала на траву и долго лежала, глядя на небо, покрытое легкими, перистыми облаками. В голове не было никаких мыслей, и ей не хотелось о чем-либо думать. Хотелось бесконечно долго прислушиваться к тишине, которая все сильнее и сильнее обступала ее, принося с собою глубокий покой.

Через несколько минут ее начал одолевать сон, и она задремала. В это время кто-то позвал ее тихим, срывающимся голосом:

— Катюша!

Она нехотя открыла глаза и увидела перед собой склоненного Азиза Садыкова. В правой руке у него был небольшой букет полевых цветов.

— Возьмите. Это вам.

— Спасибо.

— Я еще принесу. Хотите?

— Не надо.

— Красивая вы…

Она села, кладя рядом цветы. На ней было голубоватое сильно декольтированное платье, и ее тело на фоне всего зеленого, казалось, было вылито из светлой тонкой бронзы.

Садыков взял букет и снова протянул ей:

— Держите!

Как только она протянула руку, он всем телом навалился на нее и начал целовать ее полуобнаженную грудь. От неожиданности Катя до того растерялась, что не оказала ему никакого сопротивления. Он воспринял это по-своему и зашептал, обдавая ее винным перегаром:

— Катя! Катя!

— Пустите! — задохнулась она от гнева и обиды.

— Катя!.. Проси все, что захочешь! У меня есть много денег Я ничего не пожалею! Только не гони меня! Пожалуйста… Я давно люблю тебя!.. Не гони!

— Пустите1

— Не пущу! Ка-а…

Азиз недоговорил — внезапно почувствовал такую боль в животе, что на какой-то период потерял сознание.

Катя подняла булыжник и отошла с ним в сторону.

У пришедшего в себя Азиза весь хмель вылетел из головы. Ему стало страшно. «Еще ударит, сволочь, — забеспокоился он. — Разбирайся потом — кто прав, кто виноват? Не надо было связываться. Есть же другие… Хотя бы не закричала. Таджиддин Эргашевич никогда не простит мне этого».

— Брось камень. Я пошутил.

— Не подходите! — подняла Катя руку с булыжником.

— Пошутил я… — Азиз все-таки сделал к ней шаг.

— Не подходите! Считаю до трех: раз…

— Екатерина Ивановна…

— Два…

— Сумасшедшая, — остановился Садыков. Он некоторое время еще смотрел на нее умоляюще, потом отошел немного и заговорил озлобленно, заправляя рубашку, выбившуюся из брюк. — Подумаешь, недотрога! Я же знаю, что ты была замужем. Все равно когда-нибудь не вытерпишь, сама бросишься на шею. Не мне, так другому. Видал я таких, как ты. Все вы только для виду ерепенитесь. Строите из себя черт знает кого. Ты еще не раз пожалеешь, недотрога…

Она стояла с камнем в руке до тех пор, пока Садыков не ушел. Потом упала на землю и заплакала. Ей было горько не только потому, что теперь уже окончательно был испорчен праздник. Перед нею снова встало прошлое. Оно напомнило о себе своей жестокостью, которая жгла, будто углями, ее израненную душу.

Наступит ли когда-нибудь этому конец? Сможет ли она опять жить полной жизнью? Сумеет ли победить прошлое?

Позади послышались тяжелые шаги, и кто-то хриплым басом спросил:

— Товарищ, вы не скажете, где находится больница?

Садыков обернулся и, не вынимая рук из карманов,

кивнул влево:

— В конце сквера.

— Благодарю. Я, значит, недавно в Янгишахаре. Приехал из Ташкента. К жене. Во-от. Она работает в этой больнице.

Садыкову словно под ноги налили расплавленный свинец:

— Как ее фамилия?

— Мезенцева.

— Екатерина Ивановна?

— Вы ее знаете?

— Я работаю в больнице, Гафуров, — соврал Садыков.

— Депринцев.

— Соскучились?

— Жена! — многозначительно произнес Анатолий. — Вот принес ужин.

— Ну-ну, давай, старайся… Старайся, — усмехнулся Садыков. — Пчела тоже старается. Жаль, не понимает только, что трудом ее другие пользуются.

— Вам что-нибудь известно о…

— Всем известно, не одному мне, — прервал Азиз. — Тут недавно сидела она с одним милиционером. Парень, видать, не промах… Конечно, ему все дозволено: блюститель порядка!

— Ну, а она-то что? — рванулся к Садыкову Анатолий. — Как она, значит, к нему относилась?

— Известно как. Как все бабы!

Азиз глубоко вздохнул, сделав вид, что ему искренне жаль Анатолия, и, попрощавшись, направился в больницу.

Анатолий, немного постояв, зло швырнул сверток и зашагал к автобусной остановке.

АЛИБИ ЭРГАША

Младший лейтенант Шаикрамов довольно потер руки — ну теперь-то у него имелись достаточно веские улики. Магазинная кража будет раскрыта в два счета. Эти молодчики не смогут выставить свое алиби — он распутает все.

— Эргаш Каримов, Равиль Муртазин, Жора Шоф-ман, — с наслаждением произнес Шаикрамов, останавливаясь посредине кабинета. — Шайка-лейка… Главарь, конечно, Эргаш Каримов. Он, так сказать, уже имеет достаточный опыт: был в заключении. Сидел за воровство. Горбатого могила исправит.

Будто что-то вспомнив, Лазиз поднял палец и, потоптавшись на месте, сел за двухтумбовый письменный стол, заваленный разноцветными толстыми папками.

Что же было известно ему, оперуполномоченному отделения уголовного розыска, о магазинной краже? Какие улики имел он в своем распоряжении? Что заставило его подозревать в преступлении эту компанию?

…Директор магазина — низкий, круглый, как шар, с большой плешью, узкими мятущимися глазами — говорил, бегая по магазину: