Лазиз видел: все, что говорил Эргаш, — ложь, однако у него не было под рукой таких улик, которые бы помогли изобличить Эргаша в преступлении, поэтому, задав ему еще два-три незначительных вопроса, отйу-етил его и пригласил Шофмана.

Жорка держался не менее нахально, хотя это давалось ему с трудом. Чувствовалось, что вызов в милицию принес для него немало хлопот.

Шаикрамов на этот раз решил действовать иначе — он улыбнулся так, словно знал утке абсолютно все и, подойдя к Жоре, положил на его плечи обе руки.

— Ты мне нужен на несколько минут… Скажи, в каком месяце у Равиля день рождения?.. Пожалуйста, сиди.

Жорка ответил уверенно, назвав число, когда была совершена магазинная кража. Правда, при этом он почему-то поспешно отвел глаза в сторону.

— Ты подарил ему что-нибудь?

— Я не Гобсек, душа из меня вон! — задергался на стуле Жорка.

— Я могу знать, что это за подарок?

— Конечно. Я преподнес ему бутылку кубинского рома с соской. Это было великолепное зрелище! Представляете?

— Представляю! Однако Эргаш оказался щедрее. Он нарядил Равиля с ног до головы.

— Эрга-аш! — не без зависти протянул Жорка. — У него предок богаче Рокфеллера.

— Почему ты так думаешь?

— Все же ясно, как дважды два. У него всегда имеются бабки, душу из меня вон! Эргаш берет, сколько захочет. На одежду Равиля ухлопал больше сотни.

Лазиз прикинулся непонимающим:

— На какую одежду?

— Он же этого бездельника обул и одел в день рождения. Видели на нем брючата? Экстра, душу из меня вон! Вы знаете, — зашептал Жорка, — у меня имеются все шансы получить точно такой же подарок. Знакомые лопнут от зависти!

— Когда же это произойдет?

— Скоро… Через пять месяцев мне стукнет двадцать три!

— Ну, такой одежды, как у Равиля, уже не найти, — подлил Лазиз масла в огонь.

— Можете не беспокоиться. Мы достанем все, что захотим.

— Я рад за вас. — Лазиз помолчал с минуту. — Кстати, ты не скажешь, у кого Эргаш покупал эту одежду?

— Мы все вместе покупали у одного рыжего субъекта.

— Ты уверен, что мужчина был рыжий?

— Убей меня гром, если я вру. Я еще сказал ему: «Товарищ, не хотите ли поменяться шевелюрой?» Он скосил на меня пьяные глаза и пробормотал что-то нечленораздельное. По-моему, у него немножко не хватает.

— Почему ты так решил?

— Я не маленький, кое-что повидал на белом свете! — выпятил Жорка грудь. — А вы напрасно думаете, что мы замешаны в этой краже. Нам пока еще не надоело дышать чистым воздухом.

— Брось, Жора, мутить воду. У нас имеются улики, — все дальше отходил от начатого «шерлокхолмского» подхода Лазиз. — Я думаю, ты много выгадаешь, если сознаешься во всем. Равиль оказался более сговорчивым.

— Равиль? — В глазах Жорки запрыгали трусливые зайчики. — Он ничего не мог вам сказать. Вы что-то путаете. Мы в эту ночь работали с ним в третью смену… Может быть, Эргаш что-нибудь наговорил? Он как-то по пьянке грозил утопить меня!

Шаикрамов не слышал последних слов. В его ушах звучала фраза, перевернувшая все. «Мы в эту ночь работали в третью смену». Как же это он приступил к допросу шалопаев, не поговорив о них на заводе? Нет, за это надо отхлестать его, как мальчишку.

Оставшись один, Лазиз долго стоял посредине кабинета, силясь вникнуть в смысл происшедшего. Он чувствовал, что в руках у него была ниточка, которая, в конце концов, приведет в логово преступников. Однако это не устраивало его. Было очевидно, что, беседуя с Эргашем и его дружками, он упустил что-то главное. Они вышли отсюда благодарные ему за какую-то услугу. Об этом красноречиво говорили их глаза.

РАЗГОВОР НАЧИСТОТУ

1.

Чайхана белела на берегу неширокой горной реки. Это было низкое продолговатое строение, покрытое красной черепицей. Около него, справа от входа, стояли одинаковые четырехугольные деревянные топчаны, на которых пестрели ковры. Слева, у невысокой ограды, будто паровозы, пыхтели два огромных самовара. Мальчишка лет шести, очевидно сын чайханщика, присев на корточки, заглядывал под самовары, любуясь пляской огоньков, выскальзывающих из круглых закопченных отверстий.

Все топчаны были заняты. На первых двух о чем-то шумно беседовали молодые ребята — рабочие соседнего маслозавода. На остальных, по-восточному поджав под себя ноги, сидели старики. Они сонно поглядывали по сторонам, изредка перебрасываясь короткими, скупыми фразами. Посередине каждого топчана лежали сладости и лепешки. Тут же, будто птицы, белели чайники с отбитыми носами. У ног стариков зеленели пузырьки с насваем.

Свободнее было на супе — глинобитной возвышенности, построенной около чайханы. На ней сидело три человека — две женщины и мужчина. Они пришли со своими продуктами, которые разложили перед собой на смятых газетах. За мужчиной валялась пустая

бутылка. Он, по-видимому, выпил, потому что ел с таким аппетитом, что на него невольно обращали внимание старики.

— Ну вот, я говорил тебе, что здесь не место для нашего разговора, — недовольно произнес Сергей, останавливая Шаикрамова у входной, покрашенной в яркий зеленый цвет арки.

— Не волнуйся, сейчас будет все, — заверил оперуполномоченный. Он подозвал мальчишку, по-прежнему следившего за пляской огоньков под самоварами, и что-то тихо сказал ему по-узбекски. Мальчишка часто закивал головой и исчез в чайхане. — Давай посидим пока на супе. Эта проклятая кража отняла у меня все силы. Если и дальше придется так работать, то я, наверное, сойду с ума.

— Не сойдешь, — засмеялся Сергей.

— Тебе легче, — почесал затылок Лазиз.

— Не легче, чем тебе.

— Это только так кажется.

— Может быть, поменяемся местами?

— Ладно, ладно… Обиделся? Ты не обижайся. Всем тяжело. Работа у нас такая…

Сергей был в милицейской форме, Лазиз — в застиранных серых брюках и голубой рубашке. Старики, прекратив свой нескончаемый разговор, смотрели на обоих слезящимися глазами.

— Ага, вот и Юлдаш-ака! — воскликнул Лазиз.

Сергей обернулся — к ним, улыбаясь приветливой,

радушной улыбкой, шел грузный мужчина в халате. У

него было широкое лоснящееся от пота лицо, на котором, как два черных мотылька, топорщились густые брови.

— Салам аллейкум, Лазиз-ака. Яхшимисиз? — приложил он правую руку к сердцу.

— Салам, Юлдаш-ака, салам. Чаем угостишь? Это мой друг, — указал Лазиз на участкового. — Сергей Голиков.

— Здравствуйте, — протянул руку чайханщик. Он глядел на Сергея исподлобья внимательными, настороженными глазами, словно хотел узнать, что это за человек.

— Пойдемте, у нас мало времени, — поторопил Лазиз.

— Пойдемте, пойдемте. Мархамат, — гостеприимно проговорил Юлдаш-ака.

Они зашли в чайхану, пересекли ее неширокий, полутемный зал с глиняным полом, вышли из зала в другую дверь, за которой оказалась небольшая, обросшая густым хмелем площадка.

Площадка была сооружена над речкой у двух столетних дубов. На ней стоял деревянный топчан, такой же, какие находились перед чайханой, только с новым, более толстым ворсяным ковром. На ковре с трех сторон были аккуратно сложены тугие плоские подушки.

— Пожалуйста, прошу вас, — указал Юлдаш-ака на топчан.

— У тебя здесь, как у аллаха за пазухой, — весело проговорил Лазиз. Он быстро снял туфли и, забравшись на топчан, облокотился

противоположный берег реки, за которой далеко-далеко расстилалось хлопковое поле. По нему, будто кузнечик, двигался колесный трактор. На горизонте, там, где поле сливалось с небом, тянулся вверх острый шлейф пыли — там, должно быть, шла автомашина.

Юлдаш-ака оказался гостеприимным хозяином. Он заставил топчан подносами, на которых, дразня аппетит, лежало столько сладостей и фруктов, что хватило бы на десять человек.