Значит, он не пропащий человек, и так и далее? Жена напрасно ругает его самыми последними словами, когда он выпьет.

— Здорово! Повтори-ка еще!

Анатолий прочел четверостишие, сделав небольшую паузу перед словами: «Встретил здесь тебя, Хабаров».

— Выпьем! Ты же гений, и так и далее! Прямо Пушкин! Нет, этот, как его, вот позабыл фамилию… Здорово! Давай тяни! Пушкин! Ей-богу, Пушкин!.. Идет. — вдруг низко склонился Хабаров. — Красавица!.. Эх, сбросить бы мне годочков десять. Садись, дорогуша, садись! Чего тебе? Водки? Пива?

Горлова сверху вниз посмотрела на Хабарова, скривив тонкие сильно накрашенные губы, и присела.

— Я очень рад, — раскланялся Анатолий. — Так что же вы все-таки выпьете?

— Что вы! Я не пью… Пожалуйста, оставьте ваш стакан и пойдемте отсюда, здесь так душно…

Анатолий взглянул на часы и, словно что-то вспомнив, сказал Степану поспешно:

— Прости, старик, я тебя должен оставить.

— Огонь баба! — с завистью произнес Степан.

— Ничего особенного, — пожал плечами Анатолий и поднялся из-за столика.

— Ничего особенного, — передразнил Хабаров, оставшись один. — Знаю я тебя, и так и далее… экспорт…

Анатолий проснулся и долго с закрытыми глазами прислушивался к легким шагам, раздававшимся у его изголовья. «Кто это? Катя?» — спрашивал он самого себя и не искал ответа. Ему почему-то казалось, что как только тайна перестанет быть тайной, так обязательно произойдет что-нибудь ужасное.

— Ты еще долго будешь валяться, милый?

Анатолий соскочил с кровати и уставился перед собой полупьяными глазами:

— Ты?

— Я, милый. Почему это тебя удивляет?

— Я считал, значит…

Он запнулся, не зная, что сказать. К нему, широко улыбаясь, шла Рита. На ней был небрежно застегнутый цветной шелковый халат.

— Ты напрасно что-то считал, милый, — протянула она к нему руки.

Он приподнялся, начал жадно целовать ее…

Завтракали на кухне. Перед ними стояло несколько бутылок пива и графин с водкой, настоенной на лимоне.

— За твое счастье, — подняла первый тост Рита.

— За наше счастье, — поправил Анатолий.

Мысли о Кате, начавшие было тревожить его, исчезли, не оставив в душе следа, и мир снова показался ему прекрасным. Он посмотрел на Риту и, еще раз чокнувшись с ней, неторопливо выпил. Она выпила тоже и пьяно расхохоталась, стараясь поймать вилкой патиссон.

— Ты, значит, что?

— Вспомнила, какой ты был вчера!

— Я что-нибудь натворил?

— Ты замучил меня стихами. До двух часов ночи читал… Помнишь экспромт? «Я хочу о любви говорить, я хочу о любви молчать?..» Ты должен записать это мне в альбом!

— С удовольствием!

— Я даже плакала, когда ты прочитал мне это стихотворение, — опустила глаза Рита. — Ты такой талантливый, милый. Катя, наверно, без ума от тебя… Она не рассердится на меня?

— Люди искусства свободны во всех отношениях. Катя это прекрасно понимает и никогда не упрекнет тебя, во-от… Впрочем, ты можешь ничего не говорить ей.

— Хорошо, только ты больше не мучь меня стихами, милый…

Над Янгишахаром поднималось солнце. Небо, умытое утренней свежестью, расстилало перед ним голубой ковер. Воздух наполнялся гулкой приступавшего к работе города…

2

Иван Никифорович недобро сверкнул глазами, грузно вышел из-за стола, опустил вдоль тела невольно сжавшиеся руки.

— Явился?

— Явился, папаша, — весело ответил Анатолий. Он сделал вид, что не заметил недовольства тестя. — Как вы тут без меня? Живы-здоровы, значит?

— Где шлялся?

— Далеко, во-от. Только не «шлялся», папаша, зачем так грубо? У тебя дочь врач, зять поэт, Привыкай к культуре.

— Я тебе привыкну!

— Папаша, папаша, осторожнее, — отступил Анатолий. — В век атома и кибернетики кулаками, значит, не машут. Запомни это крепко.

— Бессовестный! — остановился Иван Никифорович.

— Ты посмотри, который теперь час? Тебя двое суток дома не было. Разве можно так делать?

— Папаша, во-от, значит…

— Помолчи, не перебивай. Вспомни, что говорил, когда приехал? Я поверил тебе, впустил в дом. Думал, ты действительно человеком стал. Как же понять все, что ты творишь?

— Не горячись, — попробовал улыбнуться Анатолий.

— Я не бездельничал. Работал, значит, без отдыха все время. Можно сказать, всю душу вложил, во-от.

— Знаю я, как ты работаешь!

— Не веришь? Темнота….

Пренебрежительный тон Анатолия будто бичом хлестнул Ивана Никифоровича. Он схватил зятя за руку и с силой повернул к себе.

— Отвечай, мерзавец, где был?

Анатолий хотел было уйти от ответа, однако, встретившись взглядом с глазами тестя, решил, что лучше' будет, если он удовлетворит просьбу старика.

— Разве, значит, Катя ничего не говорила тебе?

— Не-ет, — отпустил руку Иван Никифорович.

— Какая рассеянная. Я же ей сказал, что уезжаю на два дня в колхоз.

— Что ты там потерял?

— Папаша, во-от, стыдно тебе задавать такой вопрос. Ты же знаешь что я поэт, значит… Я встречался со знатным кукурузоводом области. Думаю написать о нем поэму.

Как всегда начав врать, Анатолий преображался и говорил с такой убежденностью, что ему трудно было не поверить. При этом он не спускал глаз с собеседника.

Иван Никифорович нерешительно затоптался на месте:

— Я что? Не о себе пекусь.

— Спасибо, папаша. Ты настоящий человек, во-от. Хочешь, я тебе прочту отрывок из поэмы? Я уже кое-что накропал. Прямо на месте, в доме кукурузовода… Ты бы видел, как радовался этот пятидесятилетний мужчина, когда я работал у него, значит!

Анатолий отошел от тумбочки и, встав у окна, привычно вскинул голову. Через минуту комнату наполнил его монотонный тягучий голос:

Увидел я тебя, и снова Зажглась в груди моей любовь…

Иван Никифорович не слушал. Он вспомнил день, когда Катя познакомила его с Анатолием. Ему уже тогда не нравился этот человек. Как плохо он поступил, позволив ей выйти за него замуж! Была бы жива мать, она бы не допустила такого срама… Чем теперь все это кончится? Сможет ли он, пронесший сквозь жизнь любовь к жене, уберечь молодую семью от развала?

— Здорово, папаша, значит? А?

— Шел бы ты на завод, Анатолий.

— Без поэтов мир одного дня не проживет, понял? — » прошелся по комнате Анатолий.

— Так уж и не проживет? — усомнился Иван Никифорович.

— Я тебе говорю правду, папаша. Зачем мне обманывать тебя, скажи пожалуйста, во-от… Между прочим, через два дня я снова поеду к механизатору. Мне еще надо, значит, кое-что выяснить. Если Катя захочет, то я и ее возьму с собой. Вместе, пожалуй, веселее будет. Можешь и ты с нами, во-от, прокатиться.

— Куда мне! — окончательно отошел старик.

— Это твое дело.

Анатолий чувствовал себя превосходно. Правда, чем больше время приближалось к одиннадцати часам ночи, тем тревожнее становилось у него на душе: встреча с Катей не обещала ему ничего хорошего.

УГРОЗА

1.

Василий Войтюк стоял под душем. Вода падала на него упругим холодным потоком, образуя в проеме открытых дверей цветную радугу. Ему было хорошо видеть ее почти рядом и слушать не прекращающийся шум падающих брызг. Казалось, что он находится у водопада, который лился в озеро, находящееся под ногами. Ощущение этого видения дополнял острый ионизированный воздух, стоявший в душе. Воздух словно падал вместе с водой, становясь таким же прохладным и влажным.

Купаясь, под душем, Василий почти всегда испытывал одно и то же чувство. Оно пробуждало в нем полузабытые картины детства, манило в неизведанные дали, которые, как наяву, вставали перед ним, едва он закрывал глаза. Ему не терпелось поскорее оставить дом и пойти туда, где нужна была его помощь. Это желание особенно сильным стало тогда, когда его назначили командиром секции по обеспечению общественного порядка.