— Дело есть.

— Мифическое?

— Почти.

— Топай.

— Я серьезно.

— Топай! — побагровел Мороз.

Равиль струсил — задом втиснулся в танцующие пары и исчез где-то посередине зала.

Мороз направился к музыкантам. Они сидели около сцены, в углу, отгороженные несколькими стульями. Недалеко от них стояли Эргаш и Жора. Жора, наверно, выпил. У него было мокрое красное лицо. Эргаш хмурился, нервно разминая в руках папиросу. Он за кем-то следил.

— Трудимся? — кивнул Жан музыкантам.

Барабанщик — молодой, длинный парень с усиками — подмигнул ему и заходил на стуле, колдуя над тремя барабанами.

— Вихляешься? Кому это нужно?

— Публике!

— Какая тут публика? Та-ак, — обвел взглядом расходившиеся пары Мороз. — Ни одного порядочного человека не видно.

— Что-то ты сегодня не в духе, — заметил аккордеонист.

— Думаешь, от вашей музыки будешь в духе?' От нее, как зверь, завоешь, иль заплачешь, как дитя… Что вы сейчас исполняли?

— Вальс, — ответил аккордеонист.

— Миф. Люди танцевали рок-н-ролл…

Позади Мороза засмеялись. Это взорвало пианиста — толстого, маленького мужчину с выкрашенной гривой взлохмаченных волос:

— Что ты понимаешь в музыке, утюг?

— Столько же, сколько и вы. Только я не играю и не порчу нервы слушателям. Было бы неплохо, если бы вы пошли в. грузчики. С вашей комплекцией стыдно сидеть среди этих усатеньких птенчиков…

— Да как вы смеете?! — закричал пианист.

— Не надо шуметь, маэстро. Кому это нужно? Поберегите свои нервы, иначе вы не сможете сыграть рок-н-ролл, то есть, простите, мифический вальс, под звуки которого люди корчатся, как дикари.

В толпе снова раздался смех.

Пианист заметался за стульями, пытаясь пробиться к Морозу.

Кто-то с восхищением произнес:

— Ну и Мороз. Ну и «Кому это нужно»! Артист!

Равиль, оказавшийся в толпе, выпятил грудь:

— Мой друг. Ясно?

— Неужели он дружит с тобой? — заметила маленькая курносая девушка.. — Ты же без водки шагу не шагнешь.

— Научился пить у него, — продолжал хвастать Равиль.

Пианист, наконец, раздвинул стулья и, оказавшись в толпе, заорал:

— Дружинники! Дружинники!

Аккордеонист и барабанщик подошли к нему сзади и, взяв под руки посадили на прежнее место.

— Я ему покажу! Я ему покажу дикарей! — повторял пианист запальчиво.

Мороз не слышал этой угрозы. Он уже шел к Эргашу и Жоре, около которых стояли Рита Горлова и сильно накрашенная женщина, лет тридцати пяти.

— Привет возмутителю спокойствия! — увидел Жана Шофман.

Мороз не удостоил его взглядом. Он галантно раскланялся перед Ритой и ее подругой:

— Царицам бала мое глубокое почтение!

— А, Жанчик, — заулыбалась Рита. — Здравствуй. Как я тебя долго не видела.

— Кому эго нужно? Достаточно, что ты видишь Эргаша и его апостолов.

— Верно, — согласился Каримов. — Хочешь выпить?

— Кто же упивается в такие чудные вечера. Звездный снег, музыка, женщины…

— Ты начинаешь портиться, Жанчик, — заметила Рита.

— Сеньора, у вас превратное понятие обо мне.

Заиграл оркестр.

К Рите подошел Анатолий. Мороз брезгливо сощурился: миф, а не танцор. Он отвернулся от него и увидел, как несколько пьяных парней направилось к группе девушек, стоявших у Окна. Самый высокий, с папиросой в зубах, схватил за руку молоденькую блондинку и потащил в круг танцующих. Она стала вырываться.

— Помогите!

Музыка оборвалась.

Длинный хлестнул отборной матерщиной.

— Играйте!

Заиграл один пианист. Остальные не стали.

Вдруг по залу, будто холодный ветер, пробежал и тут же умолк говор. В дверях показались трое Дружинников — две девушки и мужчина. Они направились к длинному. Тот замер, держа руку девушки. В налитых кровью глазах заблестели бешеные огоньки.

— Отпустите ее и пройдемте с нами, — потребовал мужчина.

— Больше ничего не хочешь?

— Дай ты ему, Якорь, чего он к тебе пристал, сексот несчастный, — посоветовал один из дружков длинного.

— Подожди… Ты вот что, — обратился к мужчине длинный, должно быть, главарь компании, — оставь нам своих очаровательных спутниц и мы выйдем отсюда по-хорошему, без шума и прочих сантиментов.

— Пошляк! — гневно бросила чернявая дружинница.

— О! — ухмыльнулся хулиган, — ты, оказывается, с характером: Я люблю таких.

Он потянулся к ней, и в тот же миг мужчина, применив болевой прием самбо, свалил его с ног.

— Полундра!

Хулиганы бросились на мужчину. У одного сверкнул в руке нож.

Мороза будто ветром сдуло с места. Он подскочил к парню с ножом и нанес ему в челюсть такой тяжелый удар, что парень мешком рухнул на пол.

Эргаш подошел к Равилю:

— Помоги!

— Кому? — обернулся Равиль.

— Морозу.

Равиль, помедлив секунду, будто что-то обдумывал, пошел к Морозу…

Ответственный дежурный по отделу милиции докладывал Абдурахманову по телефону:

— Товарищ подполковник, в клубе маслозавода дружинники с помощью отдыхающих задержали пьяных хулиганов.

— Где они сейчас? — устало спросил Абдурахманов. Было поздно, хотелось спать.

— В штабе дружины.

— Голиков знает об этом?

— Да.

— Хорошо… Больше никаких происшествий нет?

— Нет.

Положив трубку, Абдурахманов закурил и долго сидел у телефона, невидящими глазами глядя на его граненые бока, в которых стыли блики настольной электрической лампочки.

БОРЬБА ПРОДОЛЖАЕТСЯ

1

Еще раз прочитав письмо, поступившее в горком от гражданки М. Толстовой, Ядгаров подчеркнул красным карандашом слова: «Нет правды в Янгишахаре», пододвинул к себе телефон и набрал номер Абдурахманова.

— Почему вы не прописываете к матери сына с семьей? — поздоровавшись поинтересовался. Ядгаров.

— Кого вы имеете в виду, Таджитдин Касымович?

— Толстовых.

— Как? — раздался удивленный возглас Абдурахманова. — Разве они еще не прописаны? Я дал команду начальнику паспортного отделения сразу же, как только побывал-а у меня гражданка Неверова.

— Без ее посещения ты не мог этого сделать?

— Не знал я, Таджитдин Касымович.

— Плохо, — пожурил Ядгаров. — О том, что происходит в отделе, ты должен знать.

— Постараюсь исправиться, Таджитдин Касымович.

Секретарь повесил трубку. Нет, так дальше работать

нельзя. В последнее время поступает все больше жалоб о незаконных действиях Абдурахманова. Надо что-то делать, иначе он наломает немало дров.

В дверь постучали.

— Войдите!

Появился Сергей Голиков. Он был в штатском костюме, и Ядгаров не сразу узнал в нем беспокойного участкового уполномоченного.

— Здравствуйте, Таджитдин Касымович.

— Здравствуй, — поднялся навстречу секретарь. — Давненько я тебя не видел… Рассказывай, как живешь? Не женился еще?

— Нет.

— Что же ты? В твои годы я уже детей имел.

— Невесту никак не найду, — улыбнулся Сергей.

— Не хитри. В нашем городе столько красавиц.

Поговорили еще кое о чем, вспомнили дни, когда

впервые встретились в Янгиюле.

Ядгаров присматривался к гостю, заглядывал в его грустные глаза, словно пытался по ним узнать, зачем он пришел в горком. Потом положил ладони на его плечи и потребовал дружеским голосом:

— Выкладывай все!

— Вы думаете, я пришел к вам по какому-нибудь делу? — попытался снова улыбнуться Сергей.

— Просто так тебя сюда арканом не затянешь… А зря. Мы же с тобой старые друзья.

— Все некогда, Таджитдин Касымович.

— Сказки после будешь рассказывать. Давай главное.

«Главное» возмутило секретаря горкома до глубины души. Он ходил по кабинету, слушая Сергея, молча раскуривал одну папиросу за другой.

Абдурахманов все-таки недопонимал. По-видимому, дело было не только в возрасте. Надо созвать в ближайшее время бюро и поговорить о нем.

— Я не оправдываю Лазиза, — продолжал Сергей, — он совершил проступок. У нас имеется офицерский суд чести! Можно было бы сначала поговорить там.